— А я, Косев, в этом сомневаюсь.

— Да почему? Найти его нетрудно. Круг лиц, среди которых надо его искать, совсем сузился. Всего тридцать человек. К тому же, мы знаем две отличительные черты.

— Какие?

— Человек этот высокого роста. Так сказал вам рабочий в Коларовграде.

— А вторая отличительная черта?

— Человек работает на счетной линейке, что не каждый умеет.

— Ну так что же?

— Да ведь, значит, мы уже многое знаем.

— Конечно, немало, — сухо сказал подполковник.

— Что же еще нужно?

— Вы кое-что упускаете из виду, Косев!

— Не понимаю, что такое упущено.

Огнянов молча усмехнулся. «Пусть сам сообразит», — подумал он.

Машина перевалила через возвышенность и быстро покатила по ровной асфальтированной дороге.

Поток пассажиров вылился с перрона через два выхода на широкую вокзальную площадь и оттуда медленно стал растекаться по улицам большого города.

Среди пассажиров был невысокий смуглый человек в синем костюме. В одной руке он держал небольшой чемоданчик, через другую руку был переброшен синий непромокаемый плащ. На темные волосы надвинута небольшая синяя кепка. Это был Красновский.

Он прошел в толпе через вокзал на площадь и огляделся.

«Ничего не изменилось», — мелькнуло у него в мыслях.

С последней группой пассажиров, возбужденно торопившихся, он проследовал к трамвайной остановке. Но не вошел вместе с другими в стеклянную будку, а обошел ее, пересек рельсы и зашагал по правому тротуару бульвара.

Весна, распустившаяся во всем своем блеске и великолепии, покрыла бульвар роскошной зеленью. Пышные кроны каштанов бросали широкие тени.

На первом перекрестке Красновский замедлил шаги и растерянно усмехнулся. На углу он прочел на металлической табличке название бульвара. Это не было прежнее, знакомое ему имя, а новое.

Бульвар, все такой же широкий, просторный, тонущий в зелени, вел к центру города. Вдалеке рисовался грандиозный силуэт Витоши, кое-где покрытой еще снеговыми пятнами.

Красновский продолжал медленно шагать дальше. Мимо него в прохладе бодрого весеннего утра торопливо шли вереницы людей. Время от времени он останавливался и осматривал витрины, где были выставлены материи, мебель, радиоприемники и другие товары. На губах его играла какая-то неопределенная усмешка, которой он прикрывал охватывавшее его смущение.

Он пересек тенистый бульвар, отскочил от зазвонившего за его спиной трамвая, прошел еще сотни три шагов и остановился на широком перекрестке. Влево высоко в небо подымался шпиль Дома партии. Лет десять назад, когда он в последний раз проезжал здесь, приютившись в немецкой военной автомашине, вся площадь была в развалинах. В ту осень вздымались со всех сторон остатки разбитых бомбами стен.

Несколько часов Красновский бродил по городу. Не раз он останавливался, стараясь ориентироваться. Город стал неузнаваем.

Около полудня он остановился на одном углу, недалеко от центральной площади. У газетной будки стояли два покупателя. Красновский подождал, пока они отойдут, наклонился к окошечку и спросил несколько листов бумаги и конвертов.

Пока продавец отсчитывал конверты, Красновский внимательно разглядывал его лицо. Оно было широкое, круглое, с большим родимым пятном на щеке.

— Погода сегодня хорошая, — медленно произнес Красновский, получая бумагу и конверты, и пристально посмотрел продавцу прямо в глаза.

— Да, хорошая, — безразлично ответил продавец. — Весна!

Красновский поглядел по сторонам и после легкого колебания добавил:

— Но погода может испортиться!

— А вы посмотрите на Витошу. Есть ли на ней облака? Так вернее всего можно предсказать погоду, — все тем же тоном подал реплику продавец.

Красновский склонился еще ниже к оконцу и обнаружил, что в будке сидит еще один человек. В полутьме нельзя было его рассмотреть, видна была только его зеленая парусиновая куртка.

Красновский взял свою покупку и побрел дальше.

Он приехал в страну на прошлой неделе, с исправным паспортом, как иностранец. Первые два дня он провел в Русе и почти сутки не выходил из гостиницы, заперевшись в номере и не сводя глаз с дверного замка. Так как за это время никто не являлся к нему, не спрашивал, кто он такой и зачем приехал, он приободрился, походил по улицам, спустился к пристани. Но тревожное чувство, будто каждый встречный подозрительно смотрит на него, не проходило. Он взял билет в Варну. В спальном вагоне вскрыл двойное дно своего чемоданчика, вынул фальшивый болгарский паспорт и сжег иностранные документы.

В Варне он провел два дня. По-прежнему никто его ни о чем не опрашивал. Настроение его повысилось, он поехал в Бургас, уже почти убежденный, что поездка окончится успешно.

Конечно, полностью преодолеть страх было невозможно. Он прекрасно учитывал подстерегающие его опасности, но надежда избежать их постепенно возрастала. А если провалится…

Страхи его были не напрасны, ему было чего бояться. Сын богатого кулака-мельника, Красновский учился когда-то в военной гимназии, потом в офицерском училище. В годы войны, обуреваемый лютой ненавистью к партизанам, он добровольно записался в жандармский отряд. Здесь незаметный до тех пор подпоручик быстро отличился: на его совести лежало несколько жизней народных борцов и немало сожженных дотла домов. Красновский не удовлетворялся тем, что приказывал подчиненным убивать и поджигать, он сам поджигал и убивал. Это стало его страстью.

Последние месяцы войны, убежав из Софии вместе с немцами, он прожил в Вене, оттуда переехал в Западную Германию, затем в Италию и наконец очутился в разведывательном центре «Юго-восток».

После победы в Болгарии народного восстания 9 сентября 1944 года Красновский был осужден на смерть. Он старался не вспоминать о приговоре, но мысль его постоянно возвращалась к этому. Две недели назад полковник Диксон ловко использовал его страх. Впрочем, Красновский и без угроз согласился бы на поездку. Шеф щедро оплачивал такие поручения. В конце концов, надо же на что-то существовать!

Через час он опять подошел к той же газетной будке. Теперь он был без кепки, но надел поверх костюма плащ.

Он купил пачку папирос, медленно положил их в карман и будто случайно произнес:

— Погода сегодня хорошая.

— Да, хорошая, — подтвердил продавец. — Весна!

— Но погода может испортиться.

— А вы посмотрите на Витошу. Так вернее всего можно предсказать погоду.

Продавец в парусиновой куртке высунул голову в оконце, оглянулся направо и налево и прибавил:

— Говорите, живей!

— Где и когда нам встретиться?

— Пройдите здесь вечером точно в шесть часов и идите вслед за мной.

Красновский отошел от будки и исчез в толпе.

В шесть вечера газетный продавец и Красновский вошли во двор. Продавец шел впереди, прихрамывая на правую ногу.

Двор был крайний, по этой стороне улицы больше домов не было. За ним начиналось широкое зеленое поле. Домик, куда они вошли, был маленький, покрытый розоватой штукатуркой, местами осыпавшейся. Но комната была удобная и обставлена со вкусом: двойная кровать, платяной шкаф, у окна — большой стол, против кровати — книжный шкаф и возле него — узенькая дверца в стене.

Красновский оставил чемоданчик на столе и только тогда внимательно оглядел человека, который привел его сюда. Полное румяное лицо его было гладко выбрито. Широкие брови прикрывали серые, беспокойные глаза.

Он протянул руку и представился:

— Раденков.

Оба уселись у стола.

— Значит, вы оттуда приехали? — спросил Раденков.

— Да.

— Наверное, будем вместе работать?

— Да, некоторое время.

— Непременно нужно было… — начал Раденков.

— Что такое?

— Нужно было восстановить связь со мной.

Красновскому знакома была сеть, в которую входил этот человек, сидевший перед ним. Он постарался дать такой ответ, чтобы у собеседника не оставалось сомнений относительно его личности.