Ирина усмехнулась.

— Ты как будто оправдываешься… Что с тобой? Избегаешь меня в последнее время.

Он ответил не сразу, раскурил сигарету, потом взял Ирину за руки:

— Нам нельзя, как прежде, пойми! Надо что-то придумать. Упорядочить отношения…

— Словечко-то какое — «упорядочить». — Ирина громко засмеялась.

— Перестань! — крикнул Игорь. — Мне надоело прятаться. Вот так, урывками, тайно…

Ирина ласково сказала:

— Ведь ты же, дурачок, знаешь: сына я не оставлю. Что мы будем делать, как жить?

После короткой паузы она вдруг спросила:

— Я слышала, тебя хотели уволить?

— Хотели. Только руки коротки у одного ретивого.

— Кто это?

— Наш директор… Как бы сам скоро не загремел.

— Снимают его?

— Ходят такие слухи…

— Ну, а ты, значит, отделался легким испугом?

— Не сказал бы. На собрании стружку с меня снимали здорово…

Не дослушав его, Ирина предложила:

— Ну ладно, раздевайся… Арсений Павлович уже ждет.

— Только за этим и пригласила? — улыбнулся Игорь, снимая плащ.

— Не только — в тон ему ответила Ирина. — Идем.

В гостиной навстречу Савелову поднялся Рубцов, протянул руку.

— Здравствуй, здравствуй… Садись. Что так поздно?

— Да так… побегать пришлось. Как говорится, волка ноги кормят.

— Ну и набегал?

— Полтораста целковых.

— Ого! Где ж это так платят?

— Да нет… Ружье продал.

— И хорошее?

— «Зауэр».

— Жаль.

— Конечно жаль. Да деньги нужны. На мотоцикл собираю.

— Иришка, ты чего же это молчала, что дружку твоему деньги нужны?!

— Я вижу, вы просто жаждете дать мне в долг, — усмехнулся Игорь.

— Не жажду, но могу. Тратить особенно некуда, а Ирина мне что дочь.

— Арсений Павлович, вы меня уговорили, — полушутливо сказал Савелов и придвинул к себе лист бумаги. — На какую сумму писать расписку?

— А сколько стоит твой мотоцикл?

— Шестьсот пятьдесят. Полтораста уже имею.

— Значит, остается всего пятьсот?

— Всего, Арсений Павлович, — рассмеялся Игорь. — В математике вы прямо Софья Ковалевская!

— Ну, раз Софья… Получи.

Рубцов достал из кармана бумажник, небрежно отсчитал пять сотенных купюр и положил их перед Савеловым.

Игорь посмотрел на деньги, на Рубцова, потом на Ирину, снова на Рубцова и недоуменно переспросил:

— Вы что — серьезно?

— Для таких шуток я стар. Да и почему бы вам молодым, не помочь?!

— Ирина, — воскликнул Игорь, — и где ты только находишь таких друзей!

— Там же, где и ты.

— Ха! Я со своими друзьями на троих еле-еле два восемьдесят семь наскребаю. Вот, пожалуйста. — Игорь придвинул Рубцову расписку. — Предупреждаю: в артели я не работаю, так что отдавать буду частями.

Рубцов взял расписку, повертел ее в пальцах, удовлетворенно кивнул:

— Красивый почерк. — Поднял рюмку и чокнулся с молодыми: — Ну-с, за мотоцикл!

Закусив, он снова заговорил с Савеловым.

— Ирина рассказывала, будто ты на экспериментальном работаешь?

— Угу, — кивнул Игорь, прожевывая кусок ветчины.

— В лаборатории?

— Угу.

— Нравится?

— Нет. Скоро уйду.

— Напрасно.

— Платят там, как кот наплакал.

— Платят мало? Ну это не беда… Иришка, сваргань-ка мне чашечку кофейку.

Ирина поднялась и ушла в кухню. Минуту спустя туда же вошел Рубцов.

— Где тут у тебя спички? — сказал он и, понизив голос, добавил: — Ты не торопись с кофеем. У меня с дружком твоим разговор есть…

Ирина занялась приготовлением кофе. Сначала до нее доносились из комнаты отрывки фраз, потом там включили приемник, и говор утонул в громкой, бравурной мелодии.

Но вот сквозь музыкальную ткань вдруг прорвался резкий, раздраженный возглас Игоря, сменившийся звоном разбитой посуды.

Ирина составила с плиты кофейник и бросилась в комнату.

Рубцов и Савелов стояли у сдвинутого с места стола в позах людей, застигнутых в момент драки.

Ирина испуганно спросила:

— Что случилось?

— Да так… Ничего особенного. — Рубцов перевел дыхание, поправил пиджак и нагнулся к черепкам разбитой тарелки. — Вот только, извини, тарелочка…

— Уходите, — угрожающе прохрипел Игорь.

— Не торопи. Уйду, — криво усмехнулся Рубцов и не спеша зашагал к двери.

— Игорь!.. Арсений Павлович! — взмолилась Ирина, в замешательстве переводя взгляд с одного на другого.

— Пусть он уйдет! — крикнул Игорь.

— Ничего не понимаю…

— Горячится твой дружок, — силясь улыбнуться, проговорил Рубцов и натянул пыльник. — Извини, Ириша. До свидания.

— Погодите! Вот ваши деньги. — Игорь сорвал с вешалки шляпу Рубцова, бросил в нее пять смятых купюр и сунул головной убор его хозяину.

— Ну, ну… — неопределенно пробормотал Рубцов и осторожно прикрыл за собой дверь.

Ирина и Савелов остались одни.

— Что здесь произошло?

— Не важно. — Игорь поправил волосы и сунул в рот сигарету. — Важно, чтобы этот тип и на порог не ступал.

— Игорь, ты понимаешь, что говоришь! Он же друг моего отца, друг семьи нашей…

— А ты знаешь, что предложил мне друг семьи вашей?

— Понятия не имею.

— Он мне прозрачно намекнул на одну доходную работенку…

Больше Игорь ничего не сказал. Он посмотрел на часы и начал торопливо надевать плащ. Ушел он около одиннадцати. А на рассвете, как Ирине стало известно потом, его нашли уже мертвым…

Когда Демин и Маясов закончили допрос Булавиной и отпустили ее домой, они с минуту в задумчивости молчали. Показания Булавиной полностью подтверждали вывод следствия о том, что Рубцов начал ее «обрабатывать» уже после того, как Никольчук был арестован. Таким образом, Савелов, на которого пало тяжкое подозрение в пособничестве шпиону, в то время не имел никакой связи с Рубцовым.

Это был очень важный вывод. Он снимал все сомнения следствия насчет роли Савелова в этом деле. А одновременно окончательно реабилитировал тех, кто прежде вел это дело, и, в частности, начальника Ченского отдела госбезопасности.

Демин поднялся из-за стола, подошел к курившему у окна Маясову.

— Как гора с плеч… С чем тебя, Владимир Петрович, и поздравляю.

— Спасибо, — сказал Маясов. — Хотя утешение маленькое: парня-то в живых нет.

— Да-а… И, похоже, настоящего парня.

В воскресенье с утра Маясов и капитан Дубравин поехали в больницу к Тюменцеву. Дело шло на поправку. Раньше, навещая его, они видели лишь зеленые глаза на забинтованном лице да закованные в гипс плечо и руку. Теперь бинты сняли. Тюменцев был гладко выбрит, без конца шутил по поводу «боевого крещения», которое по-приятельски устроил ему Рубцов.

Дубравин, поправляя на своих широченных плечах белый халат, весело пробасил:

— Никогда бы не подумал, что ты, первая перчатка Ченска, можешь так опростоволоситься.

— Так он же самбист! — Тюменцев перестал смеяться. — Но дело, конечно, не в этом. Когда там, у забора, он попросил пропустить его, мне сделалось как-то того… не по себе. И он, гад, этим воспользовался.

Маясов осторожно положил ладонь на руку Тюменцева, вытянутую поверх одеяла.

— Ничего, еще чемпионом станешь.

— С боксом, кончено, товарищ майор, это я точно знаю. — Тюменцев поморщился и вновь заговорил о том, что не давало ему покоя: — Я, видите ли, должен был отпустить его, потому что он когда-то вытащил меня из реки… Уж лучше бы этот подлец сразу мне в челюсть дал — не так обидно. А то ведь переговоры начал. Значит, рассчитывал на что-то. Значит…

— Ерунду ты говоришь, — грубовато перебил его Маясов.

Тюменцев посмотрел на него.

— Если ерунда, то вот я хочу спросить вас, Владимир Петрович.

— Ну, ну…

— Помните, на свадьбе у брата был Аркадий? Вы мне объяснили, что он из уголовного розыска. Попросили свести его в одной комнате с Рубцовым. Научили, как надо Аркадия рекомендовать… Теперь я понял, из какого он уголовного розыска и какое уголовное дело их с Нинкой интересовало… Неужели вы мне тогда не доверяли?