Начальник отдела замотал подбородком.

— Действительно. На воле, за подобную теорию вас бы моментально в тюрьму посадили. Теорийка гниловатая.

Холмив поспешно подхватил их слова.

— Вот видите, гражданин начальник и вы — гражданин капитан. Ни моя теория, ни я сам для вас не подходим. Поэтому очень прошу: отпустите меня обратно в камеру.

Уродливый подбородок качнулся вправо и влево.

— Нет. Мне на вашу теорию наплевать. Нам от вас практика нужна. Бы должны взяться за расследование этих двух преступлений.

— Но, гражданин начальник. Почему именно я? Ведь есть же у вас специалисты по уголовным преступлениям, есть милиция, уголовный розыск…

Начальник отдела и его заместитель переглянулись. Подбородок снова закачался.

— Использовать Угро в этом случае мы не можем.

— Ни в каком разе. — подтвердил Шелудяк.

— Почему?

— По особым причинам, объяснять которые я вам не буду, — ответил Бадмаев.

— Ну а я не могу работать по принуждению! — воскликнул Холмин. — Раскрытие уголовного преступления — это свободное творчество. Нужно заинтересоваться делом, войти в него всеми мыслями, гореть им. Только тогда будет успех. Иначе…

— Вот вы и войдете к дело и загоритесь им, — перебил его Бадмаев.

— Но поймите, гражданин начальник, что насильно это невозможно.

Бадмаев опять стукнул кулаком по столу и Шелудяк опять подскочил на стуле.

— Хватит, молодой человек! — крикнул Бадмаев. — Мне надоело с вами спорить Ни на одного подследственника я никогда не тратил столько слов. Давайте договоримся так: или вы возьметесь за расследование убийств, или я прикажу, сегодня же ночью расстрелять вас без суда.

— Именно. Без всяких сожалений и послаблений. К ногтю — и никаких гвоздей, — подтвердил Шелудяк, стараясь сделать страшную физиономию, что удалось ему довольно плохо.

Холодный пот выступил на лбу Холмина и колени его задрожали. Он беспомощно развел руками.

— Тогда я принужден… сдаться. Хорошо. Я возьмусь за это дело. Буду работать, как смогу, но за успех не ручаюсь.

Угрюмое плоское лицо начальника отдела немного повеселело.

— Давно бы так, — сказал он. — Я был уверен, что мы договоримся. Только, молодой человек, работайте без саботажа или…

— К ногтю, — закончил его мысль Шелудяк.

— Да уж постараюсь без саботажа. Не хочется мне попробовать ваш «ноготь», — вздохнул подневольный детектив.

— В чем заключается криминальное расследование, которое вы мне навязали столь насильственным образом? — спросил Холмин начальника отдела НКВД.

— Пока в немногом… Всего лишь в двух записках, более чем странных. Остальное будет зависеть от вас, — ответил Бадмаев.

Он сунул папку с «делом» Холмина в ящик стола и вынул оттуда другую, такую же зеленую, но значительно тоньше.

— Вот все, что мы имеем по этому делу, — сказал он, раскрывая ее.

— По делу весьма хреновому, сиречь каверзному, — в тон ему тонким эхо откликнулся капитан Шелудяк.

В папке лежали два небольших листка бумаги не совсем белого, а скорее сероватого цвета. Один из них начальник отдела протянул Холмину.

— Прочтите!

На листке бумаги чернильным карандашей были написаны три строчки:

Никакой подписи под этой странной фразой не было.

— Это бессмыслица! — воскликнул Холмин, прочтя ее.

— Явственная, — добавил Шелудяк.

Бадмаев пожал плечами.

— Бессмыслица или нет, но в результате нее мы имеем два трупа наших работников.

— А что в другой записке? — спросил Холмин.

— То же самое, — ответил начальник отдела, протягивая ему вторую записку. Действительно, в ней были такие же три строчки, как и в первой, написанные одинаковым почерком.

— Почерк мужской, энергичный, — заявил Холмин, рассматривая записки и сравнивая их. — Карандаш чернильный, дешевый, скорее всего школьный. Обе записки написаны на разрезанной пополам страничке из ученической тетради. Бумага серая, волокнистая. Краевое издательство, выпускающее эти тетради, хорошим качеством продукции не отличается. Дактилографические снимки с записок делали?

— Это — само собой. Сразу к нашим дактильным спецам поперли, — поторопился заверить его Шелудяк, по совместительству выполнявший в отделе обязанности заведующего дактилоскопическим сектором.

— Какие результаты?

Шелудяк с сожалением цокнул языком.

— Никаких. Токмо время даром потратили. Отпечатков пальцев не обнаружено.

— Значит, человек, писавший записки, был в перчатках?

— Сие мне не ведомо, — с еще большим сожалением объяснил заместитель начальника отдела.

— Скажите, где были обнаружены записки?

Шелудяк попытался было продолжать объяснения, но кивком подбородка начальник остановил его. Капитан послушно умолк.

— Мой заместитель разговаривает слишком отрывисто. А вам, конечно, понадобятся всякие подробности, — сказал Бадмаев.

— Да, пожалуйста. Расскажите об этом деле, по возможности, подробнее, — попросил Холмин.

— Так слушайте, — начал майор, поудобнее усаживаясь в кресле. — Ровно неделю тому назад милиция обнаружила ночью на улице, в районе рабочего городка, труп мужчины, застреленного обычным способом.

— Обычным способом? Как это понимать? — спросил Холмин.

— Нагановской пулей в затылок, стало быть. Броде, как у нас на вышке[7], — поспешил объяснить Шелудяк.

Бадмаев досадливо отмахнулся от него подбородком.

— Не лезь. Твоей помощи мне пока не требуется. Так вот, на месте преступления выяснилось, что убитый — управляющий одним из домов рабочего поселка, был нашим сексотом. К его груди, прямо к телу сквозь рубашку, английской булавкой была пришпилена записка, которую вы только что читали. На этот случай мы не обратили особенного внимания. Сексот — птица мелкая, обычный низовой работник НКВД. Однако, четыре дня спустя произошло второе убийство. На этот раз, убили нашего сотрудника покрупнее: младшего лейтенанта Карнаухова, оперативного работника по обыскам и арестам. Обстановка второго убийства — точная копия первого. Никаких следов убийцы или убийц не обнаружено.

— Пробовали собаку-ищейку? — задал Холмин вопрос Бадмаеву. За него ответил его заместитель:

— Само собой. Токмо подвела собачка.

— Как подвела?

— А так. Крутится вокруг трупа и чихает.

— Почему чихает?

— Неведомо. Есть предположение, что у нее насморк.

— А другую собаку не пробовали?

— Пробовали.

— Ну и как?

— Так же. И у нее насморк обнаружился.

— Странно.

— И даже весьма.

— Во неужели у вас собак без насморка нет?

— Нету. Нам по плану собакоснабжения, больше двух собак не полагается.

Холмин повернулся на стуле к Бадмаеву.

— Скажите, где и в какое время произошло второе убийство?

— В номере гостиницы, который занимал Карнаухов; около десяти часов вечера.

— Мне бы хотелось посмотреть трупы убитых.

В ответ на эту полупросьбу-полутребование Холмина раздался фальцетный возглас капитана Шелудяка, в котором звучало сожаление.

— Так я же приказал их зарыть.

— Жаль, — неодобрительно вздохнул Холмин.

— Так их можно вырыть, — предложил Шелудяк.

— Не надо, — махнул рукою Холмин. — Зачем тревожить мертвецов? После их похорон я не думаю, чтобы на них сохранились какие либо следы. Займемся лучше живыми.

— Да-да, — подхватил Бадмаев. — Необходимо заняться живыми. Серьезно заняться. А то эта проклятая «рука майора Громова» или те, которые ею маскируются, пожалуй, и до нас доберутся.

— Рука майора Громова, — повторил Холмин. — А кто такой майор Громов?..

— На ваш вопрос о Громове можно ответить коротко, — сказал Бадмаев Холмину. — Майор Громов — это един из арестованных и расстрелянных нами врагов народа.