Вот и знакомый, да что там знакомый — родной особняк! Узкие, как бойницы в старинной крепости, окна. Над дверью — макет земного шара в географической сетке. При одном взгляде на знакомую дверь, на вывески с большими золотыми буквами у Лугового словно прибавляется сил. Он вбегает на крыльцо, рывком распахивает дверь и оказывается в длинном, узком, полутемном коридоре.

В нем тесно, шумно, как всегда весною, когда укомплектовываются и выезжают на полевые работы экспедиции и партии: геологические, геодезические, топографические. Коридор заполнен людьми. Инженеры, техники, практиканты, рабочие, одни уже в спецовках и комбинезонах, другие еще в костюмах, стоят и разговаривают, проносятся в толпе, скрываются в кабинетах и выходят из них.

Возле стен навалены связки реек, штативов, мерных лент. Стоят ящики с предупреждающими надписями:

Луговой окунулся в сутолоку и сразу почувствовал, будто он и не выходил из нее, будто вовсе не лежал в больнице. И знакомые, которые попадались навстречу, здоровались с ним так, как будто видели вчера. И он не обижался: люди перестали ощущать бег времени. Это чувство было знакомо ему и дорого.

На пороге приемной Лугового встретила Глафира Петровна — секретарь главного инженера Славина.

— Борис Викторович, наконец-то! — воскликнула она и схватила за рукав Лугового, словно он намеревался повернуть обратно. — Ну разве можно так долго болеть! Все уже получили назначение...

— Михаил Васильевич один? — спросил Луговой.

— Только что закончилось совещание. Идите скорее, а то опять к нему нагрянут.

На протяжении тех десяти-пятнадцати шагов, которые она сделала с Луговым до дверей кабинета главного инженера, Глафира Петровна успела нашептать кучу советов.

— Проситесь на Каспий. Икорка там, рыбка. Вам после болезни полезно свежей, с молоками. В Балаково тоже не плохо. А в Казахстан — ни-ни! Жарища, пески, безводица... Да и Кузин там, выскочка...

Глафира Петровна открыла дверь и втолкнула Лугового к Славину.

Главный инженер, Михаил Васильевич Славин, полный, румяный великан с серебристой головой, взглянул на Лугового поверх очков и засиял улыбкой.

— Выздоровел?.. Вот хорошо!

Он пожал руку, не вставая с широченного кресла, осведомился о самочувствии, настроении и перешел к делу.

— Ну, куда поедешь?.. Выбор еще есть. Так складывается обстановка, что люди нужны везде... Хочешь в Балаково? Там развертывается строительство химкомбината, ГЭС. Работы, как знаешь, государственного значения... А? Может быть, на Каспий поедешь?..

«Так я и предполагал, — с холодком на сердце подумал Луговой. — Не то говорит...»

— Мне хотелось бы не туда, Михаил Васильевич. И я буду просить вас...

— Тогда за тобою слово.

Луговой решился сразу переступить страшный для него порог.

— Пошлите к Кузину.

Славин вскинул голову.

— Что за выбор? И после болезни. У Кузина тяжелый участок работы. Во всех отношениях. Я намеревался послать туда более опытного работника.

— Я справлюсь, Михаил Васильевич...

— Там нужно не только справиться, но и... Видишь ли, самому Кузину нужна помощь. Санкевич у него больной человек, боюсь, не выдержит, сляжет... Туда должна поехать Людмила Иннокентьевна, жена Кузина. Но она еще не приняла решения: дети... Да что тебя туда тянет? Ты можешь мне сказать?..

Славин имел основания задать этот вопрос. Он знал Лугового с первого курса института, как одного из способных студентов, а потом — как исполнительного и трудолюбивого инженера. Луговой был учеником Славина, и тот мог надеяться на правдивый ответ, но Луговой, опустив голову, молчал.

— Странно, у тебя завелись тайны... — удивленно начал Славин и не договорил: дверь распахнулась, и в кабинет влетела Кузина, небольшая блондинка, похожая на шуструю девчонку.

— Не помешала? — спросила она, подходя к столу и садясь напротив Лугового.

— Наоборот, очень кстати, — обрадованно отозвался Михаил Васильевич.

Кузина, взглянув на Лугового, расхохоталась:

— Кто не получил назначения, всегда кстати. Но я должна огорчить вас, Михаил Васильевич. К мужу я не еду. И это — окончательно. Не могу же я оставить моих сорванцов на больную старуху. Итак, остается Балаково.

— Но что скажет Кузин! — воскликнул Славин. — Он уже дал мне две телеграммы...

— Отнесите их за его счет... — Кузина вдруг нахмурилась. — Мужу я, конечно, напишу и объяснюсь. Но часть греха придется взять вам на себя, Михаил Васильевич. Зная слабую струнку в характере мужа, вы сыграли как раз на ней.

— Что вы имеете в виду?

— Я думаю, об этом говорить излишне...

— Не мог же я назначить начальником Санкевича!

— А почему бы и нет?.. Он же опытнее!

— Кроме опыта, Людмила Иннокентьевна, есть другие вещи... Нельзя выезжать только на стариках. Надо же и молодых продвигать.

— Достойных.

— Не будем так беспощадны к себе. Кузин не на плохом счету.

— Но принять такую экспедицию!.. Впрочем, все ясно. Балаково, Михаил Васильевич!

Луговой слушал этот разговор молча. Прямота Кузиной ему нравилась. И удивляла. Ведь речь шла о ее муже!

— Значит, в Балаково? — переспросил Славин.

— Да. Дети, Михаил Васильевич... Я беру их с собою.

— И на Джаман-Кум? — Славин перевел взгляд на Лугового.

— Товарища Лугового вы тоже с кем-то разъединяете? — улыбнулась Кузина.

Славин рассмеялся.

— Нет. Его, кажется, соединяю.

Пока Славин писал записки в отдел кадров, Луговой, подойдя к карте, нашел район работы экспедиции Кузина. Проект проходил по пескам с названиями, сразу насторожившими Лугового: Джаман-Кум, Айгар-Кум, Кызыл-Кум... Пески, пески... В таких местах Луговому еще не приходилось работать.

Нина Меденцева не написала Луговому ни с дороги, ни из поселка Жаксы-Тау: у нее просто не было свободной минуты. Она ехала на самый дальний участок и должна была создать отряд на месте, в совхозе.

Кутерьма и неразбериха, стоявшие на базе возле палаток, подталкивали и Меденцеву скорее уехать из поселка, обрести самостоятельность и начать очередное кочевое лето. Сколько их будет в жизни, удастся ли ей разбить свою юрту надолго и когда, — она не знала, хотя и задумывалась над этим, особенно в последнее время, когда начинала серьезно думать о замужестве. Луговой ее любил беззаветно, она решила ехать с ним на Каспий, где уже который год шли комплексные работы, но перед самым назначением Луговой, выкупавшись в холодной реке, заболел. Его положили в больницу, а она уступила настоянию главного инженера Славина и уехала с экспедицией Кузина. Меденцева не знала, как она поступила, — хорошо или плохо, но чувствовала себя перед Луговым виноватой...