Журналист оплатил проезд и приник к окну. За окном проплывали унылые зимние пейзажи российской провинции. Леса сменялись полями, поля — заброшенными деревнями. В некоторых из них ещё теплилась жизнь, поднимался дым из печных труб, были протоптаны тропинки и очищены дорожки, кое-где встречались уложенные стога сена. Холод украдкой проникал сквозь городскую одежду, заставляя журналиста плотнее вжиматься в продавленное скрипучее сиденье. Убаюканный монотонной ездой, он провалился в вязкую темноту зыбкого полусна, полукошмара, чутко скользя по тонкой грани забытьём и бодрствованием, из которого был грубо вырван рычанием мощных двигателей. Журналист вскинул голову. По встречной полосе шла колонна серо-зелёных бронетранспортёров. На конической башне головной машины развевался трёхцветный государственный флаг.

- В Чечню, никак, отправляют родимых, - жалостливо предположил сзади женский голос.

- Какое, Чечня! - авторитетно заявил голос мужской. - В Чечне, тётя, мы лет двенадцать назад победили. В Дагестан они едут, тетя, в Дагестан.

- Врёшь ты всё, мил человек, - вмешался старческий голос, - едут ни совсем не в Дагестан, в Дагестане они уже были. Едут они в Абхазию.

- И вовсе не в Абхазию, - безапелляционно сказал женский голос, - а в Карачаево-Черкесию. У них командировка на полгода.

- Тебе-то об этом откуда известно, Марфа? - с подковыркой спросил мужской голос.

- Хе-хе, - ехидно ответил за Марфу старческий, - знамо откуда...

- Ну, ты, пердун старый, - сказал женский голос вполне впрочем беззлобно, - ври, ври, да не завирайся. Ты надо мной не стоял, свечку не держал.

- Ещё бы, Марфа, над тобой стоят, - хохотнул мужчина, - на тебе обычно лежат...

- Кто это на мне лежит обычно? Ты, что ли, Сергеич? Или этот, что ли, старый хрыч?

- Старый конь, как говориться, - начал было старческий голос.

- И ничего не портит, - закончила за него Марфа.

- Оно, конечно, - сказал сбитый с толку старческий голос.

- Вот и молчи, - отрубила Марфа.

- Сиди тихо, Михал Ерофеич, дыши ровно, - подвёл итог спонтанной возникшей дискуссии мужской голос.

Чудеса начинались за дорожным знаком, сообщавшим, что до города Перепихонска осталось семьсот метров. Шоссе перегораживал самодельный шлагбаум, изготовленный из вкопанных в землю брёвен, строительного бруса и ступиц от грузового автомобиля в качестве противовеса. Горел костёр. У костра грелись четверо солдат в длинных кавалерийских шинелях, косматых папахах с нашитыми наискось красными лентами. Солдаты живописно опирались на длинные винтовки с примкнутыми трёхгранными штыками. На ремнях, стягивавших шинели, висели кожаные патронные и брезентовые гранатные сумки. В некотором отдалении от костра находился строительный балок, увенчанный алым революционным стягом. Автобус, скрипя тормозами, грузно просел на нос и остановился. Шофёр открыл переднюю дверцу. Двое солдат поднялись в салон. От них пахло махоркой, портупейной кожей, мокрым шинельным сукном.

- Граждане проезжающие! - зычно провозгласил солдат, - приготовьте документы для проверки!

Журналист схватился за портмоне, вытаскивая паспорт и редакционное удостоверение.

Солдат раскрыл удостоверение.

- Петряй, - сказал солдат, зачитав вслух название газеты, - дуй за командиром, у нас тут пресса с Большой земли.

Петряй выскочил из салона и побежал к балку, путаясь в полах шинели. Из балка показался командир. Был он одет по-революционному элегантно: начищенные до блеска кавалерийские сапоги, темно-зелёные галифе, серая бекеша с чёрной мерлушковой оторочкой, защитного цвета офицерская фуражка с красной звездой на околыше. На правом боку рыжая кобура, в ней — револьвер «наган». Командир поправил фуражку, надел перчатки и, не спеша направился к автобусу.

- Командир отдельного взвода охраны Бекетов, - представился командир, беря под козырёк.

- Лучников Всеволод Гаврилович. Журналист.

- Из столицы... К нам.., - командир придирчиво изучал паспорт журналиста.

- Из Москвы, - сказал журналист.

- По какой надобности следуете?

- Я? - растерялся журналист, - собственно, по личной и по заданию газеты... отчасти.

- Отчасти? - мгновенно среагировал Бекетов.

- Видите ли, - сказал журналист, - я собираю материалы для статьи о жизни в российской провинции, так сказать, в глубинке. Эта моя статья не соответствует редакторской политике нашего издания, но я всё равно решил её написать. В частном порядке.

- Замечательно, - одобрил инициативу журналиста комвзвода - И?..

- И я приехал сюда, в Перепихонск. Здесь у меня живет знакомый.

- Кто? - отрывисто спросил Бекетов.

- Зарядько, - быстро ответил журналист. - Улица Розалии Землячки. Дом двадцать, квартира пять.

- Зарядько, Зарядько, - нахмурился, вспоминая Бекетов. - Сычевский! - позвал он солдата, топчущегося у раскрытой дверцы.

- Слушаю, товарищ командир!

- Сгоняй до рации, уточни, проживает ли по адресу: улица Землячки, двадцать, пять гражданин Зарядько. Как его по имени-отчеству?

- Алексей Анатольевич, - без заминки говорит журналист.

- Зарядько Алексей Анатольевич.

- Один момент, товарищ командир.

Журналист, комвзвода, пассажиры ждут.

Сычевский бежит обратно.

- Так точно, товарищ комвзвода. Проживает.

- Извините за задержку, - козыряет Бекетов, возвращая журналисту документы. - Сами понимаете, служба.

- Понимаю, - говорит журналист.

Командир идёт к выходу.

- Можете следовать по маршруту, - разрешающе машет шофёру. И перед тем, как сойти на землю громко напутствует:

- Счастливо доехать, граждане!

Автовокзал встретил журналиста многолюдным митингом. Духовой оркестр играл «Интернационал». С трибуны в толпу надсадно кричал оратор, яростно размахивая зажатым в кулаке треухом. Толпа отвечала оратору дружным криком и рукоплесканиями. Мимо автовокзала, толпы и трибуны, по проезжей части маршировал отряд Рабоче-Крестьянской Красной Гвардии. Впереди отряда шёл знаменосец, за знаменосцем несли транспаранты «Вся власть рабочим, крестьянским и солдатским депутатам», «Нет Учредительному Собранию!», за транспарантами шагал командир отряда. Музейная казачья шашка в инкрустированных ножнах била его по ногам. Митингующие приветствовали отряд одобряющим гулом. Командир повернул голову и вскинул ладонь к лихо заломленной набок папахе.

Красногвардейцы, в одинаковых серых шинелях, старательно отбивали шаг. Тускло блестели штыки. На груди бойцов пламенели кумачовые ленты. За красногвардейцами бежали дети с игрушечными автоматами и пистолетами. А за детьми катил винтажный броневичок (реплика-новодел), напоминающий видом и конструкцией тот самый британский «Остин», с которого швырял в массы революционные тезисы возвратившийся во вздыбленную Февральской буржуазной революцией Россию Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Пулемёты «максим» (самые что ни на есть всамделишные) в игрушечных башенках броневичка угрожающе целились в трусливо прячущуюся по подворотням гидру мировой контрреволюции.

Журналист, казалось бы, отвыкший удивляться, был тем не менее, несказанно ошарашен увиденным. Он словно бы провалился в прошлое и картины давно и прочно забытой отечественной истории, бывшей до того не более, чем суммой бесполезных фактов, неожиданно ожили, обрели плоть и кровь, вспыхнули и заиграли свежими красками, наполнились светом и цветом, звуками и запахами. Журналист выхватил мобильник и принялся с азартом фотографировать всё подряд: толпу, транспаранты, флаги, орущего с трибуны агитатора, почти скрывшийся за поворотом броневичок, мальчишек, вприпрыжку бегущих по обочинам обратно, пешеходов, новый отряд красногвардейцев и снова мальчишек, пристраивающихся к марширующей колонне. Вокруг него гудело, бурлило, хрипело, материлось, гремело медью духовых, фырчало, гоготало, плевалось шелухой подсолнечника и спешило восставшее из небытия минувшее. Исчезнув казалось бы навсегда, безвозвратно, оно необъяснимым образом возвратилось, и вторгнувшись в чуждую ему реальность, на удивление быстро укоренилось, разлилось и потеснило обыденность постсоциалистической России, с её привычными, но знаковыми атрибутами: бюджетными и престижными иномарками, смартфонами и коммуникаторами, читалками электронных книг, mp3-плеерами, нетбуками, ноутбуками, ультрабуками, планшетными и настольными компьютерами, банкоматами, пластиковыми банковскими картами, бутиками, дорогими швейцарскими часами, бандитами, полицейскими и отдыхом в Испании, на Кипре и в Арабских Эмиратах.