— Здесь, конечно… В «Бишоне» едут только бедные туристы.
— Кто же там живет?
— Мать синьора Канту. Она не связана, — продолжал он, будто повторяя затверженный урок, — она не связана с нами. Пятнадцать лет назад — да. А теперь?.. Что такое «Бишоне» теперь? Я осмелюсь вам возразить, если вы станете говорить об этих двух гостиницах как об одном целом.
— А… я не туда попала, — тихо сказала мисс Рэби. — Будьте добры, сообщите, что я отказываюсь от номера, и велите немедленно отправить мой багаж в «Бишоне».
— Пожалуйста, пожалуйста! — сказал официант — он был отлично вышколен. И добавил, сердито фыркнув: — Вам придется заплатить.
— Разумеется! — сказала мисс Рэби.
Хорошо налаженный механизм, еще совсем недавно всосавший ее, теперь начал ее исторгать. Были вынесены чемоданы, вызван экипаж, в котором мисс Рэби сюда приехала. В холле появилась Элизабет, побелевшая от, ярости. Мисс Рэби заплатила за белье, на котором они не спали, и за обед, к которому не притронулись. Она направилась к двери сквозь водоворот золотогалунных служащих, которые считали, что они уже заработали свои чаевые. Постояльцы в гостиной рассматривали мисс Рэби с явным удивлением, видимо, полагая, что она покидала гостиницу, найдя ее чересчур для себя дорогой.
— Что случилось? Что произошло? Вам здесь не понравилось? — к ней быстрыми шагами подошел полковник Лейленд в вечернем костюме.
— Нет… просто я ошиблась. Эта гостиница принадлежит сыну. А мне нужно в «Бишоне». Он поссорился со стариками… наверно, отец уже умер.
— Но все же… если вы хорошо устроились здесь…
— Я сегодня же должна знать, так ли это. И я должна… — голос ее задрожал, — должна узнать, не моя ли это вина.
— Помилуйте, каким образом!..
— Даже если это так, я выдержу, — продолжала она уже спокойнее. — Я не гожусь — слишком стара — играть роль трагической королевы и злого духа одновременно.
«Что это означает? Что она имеет в виду? — бормотал полковник, провожая взглядом огоньки экипажа, спускавшегося с холма. — В чем она виновата? В чем вообще она может быть виновата? Владельцы гостиниц всегда ссорятся — это обычная история, нам-то какое до этого дело!»
Он хорошо пообедал в полном молчании. Затем о почты ему принесли письма, и мысли его переключились на них. Одно было от сестры.
«Дорогой Эдвин, я ужасно робею, когда пишу тебе эти строки, но я знаю, что ты поверишь мне, когда я скажу, что не пустое любопытство заставляет меня задать тебе этот простой вопрос: помолвлен ты с мисс Рэби или нет? Нынче все очень изменилось даже по сравнению с тем временем, когда я была молодой девушкой. Но все же помолвка и сейчас помолвка, и ее следует огласить незамедлительно, чтобы избежать затруднений и неудобств для обеих сторон. Пусть здоровье твое пошатнулось и ты уже не служишь, но ты все равно обязан быть на страже чести нашей семьи…»
— Что за бред! — воскликнул полковник Лейленд. Знакомство с мисс Рэби сделало его более проницательным. Он не увидел в этой части письма своей сестры ничего, кроме дани условностям. Чтение его взволновало полковника не более, чем сестру его — сочинение самого письма.
«Что касается девушки, о которой мне рассказали Бэнноны, так никакая она не компаньонка; это просто способ пустить людям пыль в глаза. Я ничего не имею против мисс Рэби, чьи книги мы всегда читаем. Просто литераторы никогда не бывают практичными, и скорее всего она даже не догадывается о двусмысленности своего положения. Правда, я не представляю ее в роли твоей жены. Но это уже другой вопрос.
Мои малыши, а также Лайонел — все шлют тебе привет. Они здоровы и веселы. Сейчас меня беспокоит только будущее — безумно дорогая плата за обучение в приличных школах, которая тяжелым бременем ляжет на наш бюджет.
Любящая тебя Нелли».
Господи! Ну как ей объяснить то особое очарование, которое существует в отношениях между ним и мисс Рэби? Ни один из них ни разу и словом не обмолвился о браке и, по всей видимости, никогда не заикнется о любви. Если бы, вместо того, чтобы видеть друг друга часто, они решили не расставаться вообще, то сделали бы это как умудренные жизнью компаньоны, а не как эгоистические любовники, пылко стремящиеся к тому, чтобы страсть длилась бесконечно, в то время как требовать эту страсть у них нет права, а длить — нет силы. Ни один из них не претендовал на невинность души и не делал вида, что не замечает ограниченности и непоследовательности другого. Напротив, они не делали друг другу никаких скидок. Терпимость предполагает сдержанность; лучшей гарантией спокойных взаимоотношений является полная осведомленность. Полковник Лейленд обладал незаурядным мужеством — его мало беспокоило мнение людей, позиция которых была ему ясна. Пусть Нелли, Лайонел и их дети сердятся и негодуют, сколько им вздумается. Мисс Рэби была писательница и, следовательно, являлась чем-то вроде радикала, он же был солдат и, стало быть, аристократ своего рода. Но расцвет их деятельности остался позади. Он больше не воевал, она перестала писать. Отчего бы им не провести приятно осень своей жизни? Они могли бы оказаться также неплохими компаньонами на зиму.
Он был слишком деликатен, чтобы признаться даже себе самому, что жениться на двух тысячах годового дохода весьма соблазнительно. Но это обстоятельство придавало какой-то подсознательный привкус его мыслям. Он разорвал письмо сестры на мелкие куски и выбросил за окно.
«Странная женщина! — пробормотал он, глядя в сторону Ворты и пытаясь рассмотреть колокольню в свете восходящей луны. — Зачем ехать в плохой отель? Зачем вмешиваться в распри между теми, кто не сможет тебя понять и кого ты не понимаешь? Глупо думать, что ты причина этой ссоры! Считать, что написала книгу, которая испортила эту деревушку, а жителей ее сделала подлыми и корыстными. Я-то знаю, чего ей хочется. Делать себя несчастной и стараться исправить то, что невозможно исправить. Странная женщина!»
Под окном белели клочки разорванного письма. В долине стала отчетливо видна колокольня, подымавшаяся из вьющихся серебряных лент тумана.
«Странная… милая!..»—прошептал он и помахал рукой по направлению к деревне.
II
В первом романе мисс Рэби, называвшемся «Вечноt мгновенье», говорилось о том, что человеческая жизнь измеряется не одним только временем; что в этом мире иногда один вечер может равняться тысяче столетий — мысль, впоследствии в более философском плане развитая Метерлинком. Теперь мисс Рэби заявляла, что это скучная, претенциозная книга и что название ее воскрешает в памяти кресло зубного врача. Но она написала этот роман, когда чувствовала себя молодой и счастливой, а в этом возрасте человек формирует свое кредо чаще, чем в зрелые годы. Но годы проходят, и в той же мере, в какой сама идея может укрепиться, желание и способность пропагандировать ее — ослабляются. Мисс Рэби было даже приятно, что ее первое произведение оказалось самым бунтарским.
Как это ни странно, книга произвела большую сенсацию, особенно среди читателей, лишенных воображения. Праздные люди сделали из нее вывод, что можно разбазаривать время без всякого для себя ущерба; вульгарные — что непостоянство нельзя считать грехом, а набожные — что этот роман есть не что иное, как попытка подорвать нравственность. Мисс Рэби сделалась популярной в обществе, где ее симпатия по отношению к низшим классам только прибавляла ей очарования. Тогда же леди Энсти, миссис Хэриот, маркиз Бамбург и еще кое-кто поехали в Ворту — место действия романа «Вечное мгновенье» — и вернулись оттуда преисполненные энтузиазма. Леди Энсти устроила выставку своих акварелей; миссис Хэриот, увлекавшаяся фотографией, поместила подборку в «Стрэнде». А «Девятнадцатое столетие» опубликовало пространное описание Ворты, принадлежащее перу маркиза Бамбурга и озаглавленное «Современный крестьянин и его взаимоотношения с католицизмом».
Благодаря этой рекламе Ворта пошла в гору; те, кто не любил ходить проторенными тропами, отправились туда отдыхать и указали путь другим. Мисс Рэби из-за каких-то случайностей ни разу больше не бывала в этом месте, чей подъем и процветание были столь тесно связаны с ее собственным литературным успехом.