Даже когда я еще не умел читать, меня неудержимо влекли книги. Может быть, потому, что я часто видел, как мать, перелистывая страницы, глубоко вздыхала или мягко улыбалась, словно разговаривая с кем-то невидимым. А едва научившись складывать из букв слова, я и сам попал в плен к книгам. Это, по-моему, самый лучший плен, в каком только может оказаться человек.

Как живых, полюбил я Тома Сойера и Гекльберри Финна, совершал удивительные путешествия с Робинзоном Крузо и детьми капитана Гранта, не спал ночей, переживая гибель Павлика Морозова и Олега Кошевого, а самыми близкими моими друзьями стали Павка Корчагин и бесстрашный Овод.

Те дни давно прошли. Но испытанные тогда чувства живы и сегодня — ведь первые представления о том, что хорошо и что плохо, о добре и зле возникают у нас еще в раннем детстве. С этим духовным багажом мы идем в первый класс, его, пополненный и обогащенный, сохраняем на всю жизнь.

Что-то подобное возвращению к своей молодости испытываю я каждый раз, когда мне теперь, в милицейской работе, случается беседовать с молодежью. Те мои слушатели, которые ожидают рассказа о захватывающих приключениях, поначалу испытывают разочарование, так как чаще всего я начинаю разговор с другого. С мыслью о ценностях — ценностях истинных и мнимых. Обычно, развивая эту тему, перечисляют машины, мотоциклы, телевизоры — все то, что мы называем житейскими благами. Затрагивают и культурные ценности человечества: литературу, искусство, музыку. Но как же быть с нравственной стороной нашей жизни — честью, совестью, любовью? С той любовью, какую показал Шекспир в «Ромео и Джульетте», или любовью к Родине, о которой рассказано в повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие». Как же быть с ценностью совершенно неповторимой и стоящей превыше всего — с человеческой личностью?

Иногда мне возражают, что еще более неповторима человеческая жизнь. Это так. И все-таки личность я ставлю выше, потому что ей нередко свойственны такие высокие моральные принципы, какие нельзя купить даже за столь дорогую цену, как жизнь.

Личность и жизнь… Сколько тысяч известных и неизвестных героев выбрали смерть, когда выжить можно было только за счет предательства! Еще и сегодня мог ли быть среди нас Имант Судмалис, генерал Карбышев, Зоя Космодемьянская, Рихард Зорге… Но они погибли, потому что выжить — означало бы предать.

Есть на шкале моральных ценностей и еще одна, имя которой — мир. Если люди не сохранят мир, то все прочие ценности могут оказаться никому не нужными.

У читателя может возникнуть обоснованный вопрос: что же общего у этих размышлений с уголовным розыском? Попытаюсь на вопрос ответить вопросом же: а что, люди прежде всего ищут в книге? Думаю, они ищут обоснование жизненной позиции человека, взявшегося за перо. Это одно объяснение. Есть и другое — с проблемой нравственных ценностей мы, сотрудники уголовного розыска, сталкиваемся в своей работе ежедневно. На скамье подсудимых обычно оказываются люди, сделавшие главными в своей жизни материальные интересы. Считая духовные критерии никчемными, они так и не попытались открыть мир этих ценностей для себя. Скорее всего именно здесь нужно искать решение проблемы: почему люди совершают преступления, почему человек вообще становится преступником? Им ведь не рождаются. Преступником становятся. Почему же? Этот вопрос волнует писателей и юристов, социологов и педагогов и многих, многих других. Проблема эта не столько юридическая, сколько социальная, и поэтому борьба с преступностью — задача не только милиции и прокуратуры. Это обязанность каждого.

Мне кажется, большинство людей думает именно так.

Однажды после беседы со старшеклассниками я попросил слушателей написать их мнение о людях, сознательно ставших на путь преступлений. Ответы были разными. Но в основном отношение молодежи к преступности было категорически осуждающим. Во многих записках высказывалась мысль, что меру наказания преступникам следовало бы усилить. Пришлось объяснить, что чрезмерная строгость никогда не приводила к избавлению общества от нарушений закона. История знает немало примеров, когда за незначительные проступки предусматривалась жесточайшая кара, однако это не удерживало от преступлений. В старину, когда на городской площади казнили карманников, их собратья по профессии шныряли в толпе, опустошая карманы стоявших в ожидании кровавого зрелища зевак. Об этом я рассказал в тот раз ребятам.

Одну из записок я сохранил по сей день. Четким школьным почерком в ней написано: «Мне хочется сравнить преступника с безводным колодцем. Человек рыл колодец в надежде добраться до воды, но долгожданная влага так и не появилась. Вместо нее пришло разочарование: большой труд оказался напрасным. Не так ли и с преступниками? Ведь родители надеялись, что их ребенок вырастет порядочным человеком, а он принес лишь горе, и не только отцу с матерью».

Вот почему я начинаю свои записки с рассуждений о нравственных ценностях. О таких непреходящих категориях, как достоинство, честь и совесть, как общественная польза совершаемых поступков — обо всех тех духовных качествах, без которых слово «человек» становится пустым звуком.

Я очень хочу, чтобы написанное мною усилило в читателе внутреннюю потребность глубже вглядеться в жизнь. И не только всмотреться, но и не пройти мимо, не остаться равнодушным, если он встретит на своем пути что-то идущее вразрез с благородными понятиями, о которых мы только что говорили.

А для лучшего взаимопонимания с читателем я решился включить в эти записки и некоторые свои стихи — те, что перекликаются с затронутыми здесь темами.

За окном моросит унылый дождик. Я открываю страницу дневника, с которой началась моя милицейская жизнь.

Помню как сейчас: 26 августа 1963 года настроение было особенно торжественным. Мне исполнилось девятнадцать лет. В таком возрасте жизнь всегда обещает очень многое. Отныне для меня начинался новый ее этап. Я подошел к какой-то незримой, но реальной и важной границе. В тот день я был зачислен в ряды милиции. И я понимал, что с сегодняшнего дня мое существование будет наполнено риском, множеством трудностей, обостренным желанием приносить людям пользу.

На следующий день я впервые надел тогда еще синюю с красным форму, получил служебный пистолет, стрелять из которого и по сей день мне доводилось разве что в тире. Старшие товарищи начали знакомить с работой. И я вдруг понял, что теперь каждое мое слово чаще всего будет восприниматься как сказанное не только от моего имени, но и от имени всех тех, кто доверил мне охрану незримой границы между добром и злом. И пусть не было еще по-настоящему ясно, чем именно мне придется заниматься, но я знал — предстоит борьба.