— Тогда осторожно. Один раз в жизни и кочерга стреляет, а ты меня должна довести живым.
— Вставай. И руки вверх! Иди и не оглядывайся, а то сразу всажу.
— Не волнуйся. Буду делать все так, как ты скажешь. — Он поднялся и пошел вперед. — Тебя-то как зовут?
— Не твое дело. Шагай. Тамарой меня зовут.
— А ты чего так рано тут купаешься?
— Не разговаривать. Я тут корову пасу. Иди, иди!
— Говоришь, в селе есть военные?
— Сейчас ты их увидишь.
— А «Смерш» тут есть?
— Чего, чего? Я тебе тут сама сделаю смерть, только вздумай.
— Тогда хоть предохранитель сними.
— Чего, чего?
— Тамара, пошли быстрее, каждая минута дорога, в лесу шпионы, диверсанты, надо их задержать. Ты не смотри на мою форму, я правда шпион. Об этом никто не должен знать, кроме тех, куда ты меня отведешь. Иначе наделаешь много беды нашей армии.
— Немецкой?
— Советской. Неужели ты до сих пор ничего не поняла?
— Топай, топай. Мы тут уже всяких видали.
18
К рассвету четверо выброшенных из самолета собрались в заброшенной охотничьей избушке. Здесь их ждал средних лет угрюмый, с густой черной бородой и большими залысинами человек. Он здоровался с каждым за руку, остро вглядывался мохнатыми глазами, как бы стараясь запомнить и определить настроение, говорил: «С благополучным прибытием» и больше ни слова. На вопрос Курочкина, как тут, не опасно и далеко ли населенные пункты, сказал: «Прибыли к месту назначения». Бордюков забился в угол избушки, развязал мешок и сразу же принялся жевать. Радист раскинул на дереве антенну и завозился с рацией, посмотрел на светящийся циферблат часов и взялся было за ключ, но «хозяин» отрицательно покачал головой и спросил, в котором часу он еще должен выйти на связь.
— В двенадцать ноль-ноль.
— До двенадцати молчать, — приказал «хозяин».
— Вскипятить котелок воды здесь можно? — спросил Курочкин.
— Нет.
— А вздремнуть? Меня что-то совсем укачало.
— Одним глазом.
Совсем рассвело. Нервное напряжение нарастало. Все испуганно переглядывались: где Копица, что с Копицей?
— Ночью поищем, — сказал Курочкин, — Может, неудачно приземлился, а может, заблудился. Подождем.
— Каким по счету он прыгал? — спросил «хозяин».
— Третьим.
— Значит, это километров пять-шесть отсюда, там лес.
— А до Семилуков далеко? — спросил Курочкин.
— Боюсь, как бы теперь не оказалось слишком далеко. — «Хозяин» явно нервничал.
Бордюков поел, завязал мешок и пошел к выходу.
— Куда? — остановил «хозяин».
— Да надоть. По нужде.
— Далеко не ходить. Сразу за дверью.
Солнце припекало, в избушке становилось душно. Время подходило к двенадцати. «Хозяин» что-то написал на бумажке и подал радисту.
— Закодируйте: «Гости не все съехались, новоселье справляем на новой квартире».
— Мы что, отсюда уходим? — спросил Курочкин.
— На всякий случаи, пока не выясним, что с Копицей. В избушке — никаких следов. Следовать строго за мной. Не кашлять, не курить, на сухие сучья не наступать. Оружие — в полной боевой готовности.
Вышли в полночь. Первым шел «хозяин», замыкал Курочкин, посыпая след табаком. Автоматы у всех наготове, советские автоматы, всё советское: и форма, и знаки отличия, погоны, даже медали. Один «хозяин» был в штатском поношенном пиджаке и кепке, но тоже с автоматом на шее. Дубрава кончилась, начался сосняк, изредка попадались березы. Прошли километра два, внезапно вблизи застрочил автомат, с деревьев посыпались щепки.
— Руки вверх! Вы окружены.
Залегли. Огонь открыли мгновенно.
19
Козорог нервничал: Ирина дважды не явилась на свидание, а увидеть ее было крайне необходимо. Теперь он был почти убежден, что немцы летнюю кампанию начнут на центральном фронте, во всяком случае, и на центральном, именно туда по дороге Минск — Смоленск гонят эшелон за эшелоном и туда, в тыл советским армиям, расположенным в районе Орла — Воронежа — Курска, спешно забрасывают шпионско-диверсионные группы. Из подготовленного зимой личного состава в лагере уже почти никого не осталось. Но что с Ириной, почему «выбилась из графика»? Правда, он тоже «выбился» — ездил с Фишером по власовским подразделениям, вербовал новое пополнение, между прочим, тогда он и утвердился в мысли, куда немцы гонят составы. Как-то они задержались у шлагбаума при переезде через железную дорогу, там застрял тяжелый воинский эшелон, и Фишер встретил знакомого офицера, из разговора между ними Роман (он неплохо владел немецким языком) понял, что танковая часть следует из Франции в район Орла. Об этом немедленно должны знать наши — но что же с Ириной?.. Не хотелось Роману прибегать к помощи «мобилизованного и призванного» дуба, все же это рискованно, но что делать? Выбрал удобный момент, заложил под кору два дубовых листа предложенного Ириной «содержания», будь что будет. Для контроля между листьями вложил сосновую иголку: если листья останутся лежать под корой, но их все же тронут чужие руки, игла непременно выпадет, и тогда будет ясно, что дуб «на крючке». Через три дня проверил — листья лежали нетронутыми. Стало страшно: похоже, что с Ириной что-то случилось. В гестапо могут заставить говорить даже немого. Может, сматывать удочки, пока не поздно?.. Но куда? И какое он имеет право. Да и надо сперва выяснить, что с Ириной, возможно и такое — заболела. Всегда самое страшное — неизвестность.
Утром на следующий день он заглянул к Фишеру. Тот в накинутом на плечи френче стоял у приколотой к стене карты восточного фронта и наносил на нее какие-то кружочки.
— Вас ист… Что вам? — недовольно спросил он, задергивая шторкой карту.
— Господин майор, я к Вам по личному вопросу. Разрешите отлучиться часа на два, на три в деревню Шибаево? — Тут надо действовать только открыто, тогда меньше подозрений. — Что-то моя девочка бегать сюда перестала.
— Перестала?.. Ай, плохой ваш девочка. Я сейчас распоряжусь — и она будет тут.
— Не надо, господин майор. Хочу на месте все сам проверить. Если она с кем-то уже спуталась, я ей капут. Я бабам измену не прощаю. А тут она может отбрехаться, обмануть.
— Вы свободны до двадцати ноль-ноль. Желаю удачи.
— Благодарю вас, господин майор. — Роман отдал честь и повернулся кругом.
— Айн момент, — сказал Фишер. — Я вам хотель маленько показать. — Вынул из ящика стола русскую газету и подал Роману. — Почиталь вот это, что карандашом…
Это была «Воронежская правда». На последней странице жирно напечатанный заголовок «Выше бдительность» был обведен карандашом, заметка же набрана мелким шрифтом: «В ночь на двадцать пятое мая группа немецких диверсантов предприняла попытку взорвать мост через Дон в районе Семилуки. К сожалению, частично это им удалось. Незаметно сняв часового, они заложили динамит, но у врагов дрожали руки, а у них дрожат руки после Сталинградского разгрома, мосту нанесены незначительные повреждения, наши славные саперы уже все восстановили. Врагам не удалось уйти безнаказанно, их настигли истребители-добровольцы и бойцы подразделения лейтенанта Воротникова и полностью уничтожили. Смерть фашистским бандитам! Все они были в форме бойцов Красной Армии и с фальшивыми документами. Это еще раз напоминает, что надо еще выше поднимать бдительность, всегда надо помнить, что враг подлый и коварный, наглухо закроем ему все щели. Враг должен знать, что это не сорок первый год».
— Это наши люди? — спросил Роман.
Фишер кивнул.
— Как вы думаете, то есть правда?
— Что правда, господин майор?
— Все, что тут напечаталь?
— Почему бы и нет? — прикинулся простачком Роман. — Ну, может, никого и не уничтожили. Надо же что-то написать для поднятия духа. Я знаю, как это у них делается. Взрыв моста-то не утаишь, не скроешь.
— А капитан Козорог знает, что такое «Смерш»?
— Еще бы. Смерть шпионам. Да они там хватают не только шпионов. Там чуть не то скажи — «Смерш» сразу заграбастает.