солнцем, стояли раздетые догола невольники-чужестранцы, выставленные на торги. Один

попытался вырваться из оков, когда от него потащили прочь женщину с ребенком. Не надо

было знать его языка, чтобы понять боль и муку, звучавшие в его крике. Рыдания женщины

перешли в истерические вопли, когда ребенка выхватили у нее из рук. Она кинулась к нему, но ее поволокли в другую сторону. Ребенок плакал от ужаса, тянул ручонки к матери.

Сила отвернулся, почувствовав комок в горле. Никуда ему не деться от горя и

несправедливости. Они окружают его со всех сторон и вот-вот задушат. Семя греха, посаженное тысячи лет назад в Эдемском саду, пустило корни и распространило побеги зла

повсюду. И все вокруг вкушают его отравленный плод, несущий одну лишь смерть.

День клонился к вечеру, когда он увидел знакомый знак, вырезанный на столбе у лавки, внутри которой громоздились бочонки с маслинами, корзины с гранатами, финиками, смоквами и орехами. У него заурчало в животе. Рот наполнился слюной. Он ничего не ел уже

два дня, с тех пор как покинул свое бывшее пристанище.

9

Он слушал, как хозяин торгуется с какой-то женщиной: — Ты же прекрасно знаешь, госпожа, что лучше этих фиников не сыскать во всей

империи.

— А ты прекрасно знаешь, что я не в состоянии так дорого заплатить.

Ни ругани, ни обмена колкостями, обычного на торгу. Она предложила цену, он

возразил. Она качнула головой, предложила другую. Он со смехом назначил свою. Когда

соглашение, наконец, было достигнуто, лавочник бросил на весы пригоршню сушеных

фиников. Завернул в тряпицу, протянутую покупательницей, принял плату. Женщина ушла, и

он переключился на Силу.

— Чего желаете? Маслины? Финики?

Сила потряс головой. Последнюю монету он отдал за кусок хлеба. Он опять посмотрел

на знак на столбе. Неужели его вырезал этот ухмыляющийся пират? Не успел Сила

придумать, каким образом об этом спросить, как лавочник вскинул голову и наморщил лоб: — Мы где-то встречались, да?

— Нет, не думаю.

— Ты кого-то мне напоминаешь.

Сердце Силы громко застучало. Он хотел было отвернуться, но куда же ему идти?

— Я друг Феофила.

Взгляд собеседника просветлел.

— А! — Он расплылся в улыбке. — Как он поживает?

— Не очень хорошо. — Сила отступил на шаг, подумав, что, пожалуй, совершил

ошибку: не надо было ничего говорить этому человеку.

Торговец огляделся по сторонам и жестом поманил Силу к себе: — Ты — Сила. Так ведь тебя зовут?

Сила побледнел.

— Не пугайся, друг мой, — быстро промолвил собеседник. И добавил, понизив

голос. — Однажды я слышал твою проповедь. В Коринфе. Несколько лет назад. Пять, а

может, и шесть. У тебя усталый вид. Есть хочешь?

Сила не мог выдавить из себя ни слова.

Лавочник схватил несколько фиников и смокв и втиснул Силе в ладонь.

— Дойдешь до конца улицы, повернешь налево. Потом опять до конца. Там улица

изгибается змеей. Пройдешь два фонтана. Сразу за ними первый поворот направо.

Постучишь в дверь третьего дома. Спроси Епенета.

Умудрился ли он запомнить все правильно или обречен ночь напролет блуждать по

Путеолам?

— Как сказать, от кого я?

— Извиняюсь! Я так разволновался, увидев тебя, что совсем позабыл представиться. — Лавочник засмеялся. — Меня зовут Урбан. — Подался вперед и хрипло произнес: — Ты — ответ на молитвы многих.

Сила почувствовал, что этот человек возлагает на него большие надежды.

— Петр погиб…

Урбан угрюмо кивнул.

— Нам это известно.

Так скоро?

—Откуда?

— Дурные вести не ждут на месте. Позавчера сюда прибыл наш брат Патробас. Он не

нашел тебя в катакомбах.

Патробас. Его Сила хорошо знал.

— Я опасался, что меня выследят и возьмут остальных.

— Мы боялись, что ты в тюрьме. — Урбан сжал руки Силы в своих. — Бог ответил на

наши молитвы. С тобой все в порядке. Но мы и не ждали вдобавок такого благословения — увидеть здесь тебя самого.

10

Благословения? Этот человек повстречал его раз в жизни — и запомнил в лицо. А что

если и другие, враги, тоже узнают в нем писца, сопровождавшего Петра? Его присутствие

может быть опасно для братьев и сестер.

Господи, неужели все, над чем мы трудились, будет потоплено в крови?

Урбан нагнулся к нему.

— Не тревожься так, друг мой. Путеолы — деловой город. Здесь каждый занят своим и

помимо этого мало чем интересуется. Постоянно кто-то приезжает и уезжает. — Он снова

повторил указания, на этот раз помедленнее. — Я бы сам тебя проводил, но не на кого

оставить лавку. Все воруют… Сам был таким. — Он снова рассмеялся и хлопнул Силу по

плечу. — Ступай. Мы еще увидимся. — И принялся зазывать шествующую мимо группу

женщин:

— Подходите! Посмотрите на эти чудесные маслины! Лучше нет во всей империи!

Урбан говорил правду. Двух фиников и смоквы хватило, чтобы утолить острый голод, и

ничего вкуснее Сила в Риме не ел. Он спрятал остальные в котомку на поясе.

День выдался жаркий, и Сила чувствовал, как на ходу но спине струится пот. Лавки

торговцев сменились рядами доходных домов. Болели плечи, он немного передвинул мешок.

За долгие годы ему случалось носить грузы гораздо тяжелее этого, но свитки, казалось, весили все больше с каждым шагом.

На стук вышел слуга. Непроницаемый взгляд эфиопа обшарил Силу с ног, обутых в

сандалии, до покрытой пылью головы.

— Я ищу дом Епенета.

— Это и есть дом Епенета. Как доложить хозяину?

— Друг Феофила.

Слуга распахнул дверь шире.

— Я Макомбо. Заходите. Сюда. — Он плотно закрыл за Силой дверь. — Подождите

здесь. — И удалился.

Это был дом богатого человека. Галереи с колоннами, фрески на стенах. Открытый

внутренний дворик с беломраморной статуей женщины, льющей воду из кувшина. От звука

воды Сила осознал, как его мучит жажда. Он тяжело вздохнул: скорее бы сбросить с плеч

поклажу и сесть.

Приближались шаги — торопливый перестук сандалий. Через двор спешил высокий

широкоплечий мужчина. Коротко стриженные седые волосы, чеканные черты лица.

— Я Епенет.

— Я от Урбана.

— От какого Урбана?

Подобной предосторожности и следовало ожидать.

— От того, что с агоры. — Сила раскрыл котомку и вытащил пригоршню крупных

фиников.

Епенет рассмеялся.

— Ах да! «Лучшие финики и смоквы во всей империи»! — Он протянул руки. — Добро

пожаловать!

Сила ответил на приветствие, сознавая, что сам выказал гораздо меньше энтузиазма.

— Идем! — Епенет тихо отдал Макомбо какое-то распоряжение и повел Силу через

двор, через арку, в другую половину дома. В большой комнате сидели несколько человек.

Сила узнал одного.

Патробас живо вскочил на ноги.

— Сила! — Широко улыбаясь, он заключил его в объятия. — А мы боялись, что тебя

потеряли. — Он отстранился и, крепко сжав локоть Силы, обратился к остальным: — Бог ответил на наши молитвы.

Его окружили. Поток сердечных приветствий снес последние, возведенные Силой

стены самозащиты. Плечи его обвисли, и он, низко опустив голову, тяжело зарыдал.

На какое-то мгновение все умолкли, а потом разом заговорили: 11

— Налейте ему вина.

— Ты совсем обессилел!

— Садись. Поешь.

— Макомбо, ставь поднос сюда.

Патробас нахмурился и повел Силу за собой.

— Отдохни вот тут.

Когда кто-то хотел взять у Силы из рук мешок, тот инстинктивно вцепился в него еще

крепче.

— Нет!

— Здесь ты в безопасности, — сказал Епенет. — Будь как дома.

Сила устыдился.

— Я должен беречь свитки.

— Положи мешок рядом с собой, — посоветовал Патробас. — Никто не тронет его без

твоего разрешения.

Сила уселся в полном изнеможении. Окружавшие его лица выражали только

любовь и сострадание. На него полными слез глазами смотрела какая-то женщина. Его