— Сейчас в правительственных кругах идет большой спор: заключать с Германией военный союз или нет? Против союза генерал Новбахт, он человек англичан.

Илья смеялся в душе. Он понял истинную цену этой информации. Меджиди, конечно, знал, что возможности у немцев в Иране огромные, и рассчитывал, что, оговорив Новбахта, избавится от него с помощью немцев.

Илья сообщил об этом в Берлин. Оттуда ответили, что Новбахт никакого влияния на ход переговоров о союзе не оказывает, и рекомендовали привлечь Новбахта к работе на немцев, используя его связь с женой Меджиди.

Улучив момент, когда он был наедине с фрау Меджиди, Илья сказал ей, что слышал о ее знакомстве с семьей генерала Новбахта, и попросил познакомить его с генералом. Он хочет купить у его брата-помещика партию хлопка.

— С удовольствием познакомлю. Генерал будет доволен. — Фрау Мария сразу смекнула, что генерал может заработать на этом, а он был феноменально жаден. — Только прошу не говорить мужу. Он недоволен моей дружбой с этой семьей.

Илья пообещал и через несколько дней был представлен генералу.

Работать Илье было нелегко, но душой он отдыхал от обстановки, угнетавшей его в Берлине. Он почти не виделся с немцами, хотя изредка приходилось встречать знакомых офицеров абвера в гражданской одежде и под чужими именами.

Долго раздумывал Илья, написать ли Эльзе. Он мог послать ей письмо через германское посольство в Тегеране, откуда заходил иногда к нему связной с письмами от Ганса Шульца и забирал ответы. Посольство отправляло эти письма дипломатической почтой. В конце концов Илья решил не писать ей, считая, что так она скорее забудет его.

По делам фирмы Илье требовалась юридическая помощь. Ему порекомендовали видного тегеранского адвоката Сафари, слывшего человеком передовых взглядов. Тот назначил Илье свидание у себя дома.

Дверь открыла служанка в кокетливом передничке и кружевной наколке на голове. Все в доме было поставлено на европейский лад. Не надо было снимать обувь перед входом в комнату, здесь не обедали на полу, не хранили посуду и постель на полках, в стенных нишах, и не грелись, собравшись всей семьей вокруг жаровни. Кругом — удобная, вполне современная мебель, люстры, бра, рояль, прекрасные кашкайские ковры, картины голландских и итальянских мастеров.

Сафари — человек лет пятидесяти пяти, невысокий, полный, медлительный, говорил вкрадчиво, растягивая слова, и поглядывал на собеседника с ехидной улыбкой, будто зная о нем что-то нехорошее.

Илья обратил внимание, что на пальце юриста блестело кольцо с пластинкой вместо камня. На таких пластинках обычно бывает выгравирована молитва, в которой владелец кольца просит аллаха одарить его счастьем. Жена адвоката Лейла-ханум, худая и низенькая, была почти одних лет с мужем. В ее темно-каштановых волосах виднелись рыжие пряди закрашенных седин. Губы Лейла-ханум густо красила, и они неестественно алели на блеклом лице.

Сафари и Лейла-ханум встретили Илью приветливо. Его пригласили на веранду, выходящую в сад, и подали чай. Хозяин и гость уселись за столик, а Лейла-ханум возвратилась в гостиную. Илья сразу приступил к деловому разговору.

Услышав скрип калитки, оба посмотрели в сад. С улицы вошла стройная черноволосая девушка в легком костюме. В руке она держала за длинный ремешок фотоаппарат в футляре и слегка размахивала им.

— Вот и наша дочь Роушан, — обрадованно сказал Сафари и поднялся со стула.

Девушка, увидев на террасе отца с гостем, заторопилась. Илья глядел на нее не отрываясь. Черные глаза, тонкие брови, чем-то она напоминала Эльзу.

Илья слышал о Роушан от знакомых. Она была одной из немногих иранок, которые принимали активное участие в демократическом движении в стране. Сафари стоило больших усилий и денег избавить ее от преследования полиции.

Роушан поднялась на террасу и поздоровалась с отцом. Сафари познакомил ее с Ильей. Девушка пожала руку Илье, окинула его любопытным взглядом и ушла переодеваться.

Вернувшись, Роушан села напротив Ильи, Они разговорились. Роушан хорошо разбиралась в литературе, искусстве, свободно владела английским и немецким языками. Они увлеклись беседой и почти не замечали Сафари; адвокат тоже не видел их — он читал документы, принесенные Ильей.

— Я мало знаю ваш город, — сказал Илья.

— Давайте встретимся завтра, — предложила Роушан. — Я проведу вас по Тегерану, покажу примечательные места.

— Договорились, — согласился Илья.

На следующий день, когда Илья и Роушан встретились, девушка предложила ему пойти в этнографический музей. По дороге Илья откровенно любовался ею. Она сделала модную прическу, новый элегантный костюм выгодно подчеркивал стройность фигуры. Роушан была оживлена и радостна. Это не мог не отметить Илья. Хорошее настроение моментально передалось и ему.

За разговором они не обратили внимания на красоту улицы Аля-од-Доуле, по которой шли. На этом бульваре помещались почти все иностранные посольства. Огромные платаны распустили над тротуарами свои широкие, как опахала, листья. Перед особняками раскинулись сады, тихо пела вода в фонтанах.

Незаметно дошли до музея. Проходя по залам с образцами одежды и предметами обихода кочевых племен и различных народностей Ирана, Илья и Роушан плохо различали все эти бурнусы, архалуки, туфли с загнутыми вверх носами, войлочные тюбетейки, медные казаны, глиняные кувшины, старинные ружья и седла. Они были заняты друг другом. Илья с интересом слушал рассказы девушки о ее учебе в университете, о друзьях, о том, как они проводят досуг.

Прогулки с Роушан повторялись все чаще. Каждый раз Илья делал новые приятные открытия во внешности Роушан, в манерах, в характере. Быть возле нее, слышать ее голос стало для него потребностью.

Впервые за последние годы Илья нашел друга, от которого мог не таить своих мыслей. Роушан интересовалась тем, что происходит в мире, пыталась разобраться в том, что делается в ее стране. Илья говорил ей, что думает о нацизме, — ведь он видел перед собой человека, разделявшего его взгляды. Одного только не мог открыть Роушан — кем он является на самом деле. Но Илья уверен: узнай Роушан, что он советский разведчик, — это нисколько не повлияло бы на их отношения. Роушан хорошо отзывалась о Советском Союзе.

Однажды они решили поехать по Шимранской дороге, в сторону горы Демавенд.

Поставив машину в тени деревьев, Илья и Роушан устроились под развесистым кедром у горного ручейка. От воды веяло прохладой. Неподалеку от них, на поляне, повыше ручья, расположилась семья пастуха. Видно, они жили тут уже несколько дней. Жилище представляло собой навес из четырех обтянутых шкурами шестов. На земле возились полуголые дети.

— Взгляни, Самуэль, какое убожество! — Роушан схватила его за руку. — Ну что это за жизнь? Еще более, семисот лет назад Сзади писал:

Прошли века, а у нас ничего не изменилось. По-прежнему меньшинство живет в роскоши, а большинство — в нищете.

— Не появился еще новый кузнец Ковэ, — заметил Илья.

— Ты знаешь, Самуэль, кто такой кузнец Ковэ?

— Конечно, ведь я читал поэму Фердоуси “Шах Намэ”, — ответил Илья. — Ковэ поднял восстание против угнетателя Зохака. Так?

Роушан поцеловала его в щеку.

В это время пастух собрал навес из шкур, увязал в узел свой скарб. Часть его погрузил на тощего осла, а остальное взвалил себе на плечи. Поляна опустела.

— В России строят справедливую жизнь, — провожая взглядом удалявшуюся семью, сказала Роушан. — А мы остались в стороне. Эти немцы так опутали наше правительство, что скоро превратят нас в своих подданных. Промышленность — в их руках, торговля — тоже, все высшие должности заняты их единомышленниками.