— Что случилось? Зачем вы волосы последние рвёте. Может, помочь как-нибудь можно вашему горю?

— Никто мне уже не сможет помочь. Вот какая получилась я в городе, — показывает нам старый паспорт.

— Приличное изображение. Девушка приятная с высокой причёской. Морщин нет. Личико чистое. А вы тут причём?

— Сокрушаюсь. Что вчера получила. Это вот не я. Смотрите. Меня изуродовала это фотографичка.

Смотрим на фотокарточки. Недоумевая, выражаем неподдельную сочувственную грусть. Один дедок говорит:

— Качество хорошее. Тут вот все морщинки видно и ресницы.

— Ну, это не я.

— А кто? — удивился и я в свою очередь.

— Сравните, — просит старая женщина, протягивает паспорт. Тут мы поняли в чём дело.

— В зеркало давно гляделась, красотка? Когда эта карточка снималась?

— Недавно. Почти недавно. Такая была вот интересная. Костя мне цветы приносил к обеду… Называл меня — «Моя Мерелин».

— …Тридцать лет назад, — изумились мы. — Срок немалый. Вам скоко, милая?

— Неважно, — отвечает женщина. — Не могла я так выглядеть в понедельник ужасно. Изменилась. Но не до такой степени. Разве ж в годах дело?

— Года не смог ещё никто сфотать, — говорю. — Только ваше личико и сфотографировано. С годами наши лица не молодеют. Не становятся симпатичней. Изменяются.

— Гляжу на себя в зеркале. Нравлюсь. Не страшная. Это меня испортила девка. Сняла отвратительно плохо. Надо было подрисовать ресницы, убрать морщины у глаз. Тени под глазами. У меня такие тени? Разве это тени?

— Сами себе нравимся. Мы видим только губы, глаза. Всё отдельно. На маленькой фотокарточке всё видать и сразу. Цвет кожи у вас не тот, что был. Всё лицо изрисовано морщинами, — сказала пожилая старушка в старой фуфайке. — Вы лоб свой потрогайте. Пощупайте. Он у вас пропахан четырьмя бороздами от плуга.

— Что верно, то верно, — сказал дедок в шапке. — Износилось лицо за время эксплуатации здорово у вас. Трактор за такой срок списывают в утиль. А вы ещё ничего смотритесь. Ничего ещё…

— Подруга сказала, что это не мои фотки. Чужие. По ошибке взяла.

— Какая ошибка? Кофта ваша и уши ваши. Серёжки вот в ушах — тоже ваши. — Говорю тихо. — Резкое изображение получилось. Каждую волосинку на бровях видать. Все четыре. Если бы она вас снимала в тумане, то вполне возможно, не было таких мешков под глазами, а веки совсем болтаются. Подтягивать вам их нужно.

— Чем тянуть? Щипцами?

— Незнаю, — говорит старая женщина в старой фуфайке. — Вам нужно всё лицо ремонтировать. Крем помогает молодым лицам, а нашим лицам нужно что-то иное. Дорогое удовольствие, говорят бабы наши.

Наступила тишина. Люди выходили и входили.

— Мне муж столько и не даст. Он мне больше десятки редко даёт.

— Скупой? Или недоверчивый?

— Недоверчивый. За паспорт сам заплатил…

— Тогда понятно. Отчего у вас такие мешки. Не доверяет. От этого недоверия и глаза у вас сегодня магически блестят.

— Никаких у меня нет мешков. Глаза маленькие и добрые. Причёска тут должна быть. На карточке её не видать. Одни ухи.

— Ухи у вас — да. Породистые. Скукожились отчего-то. А вообще-то их вам ещё можно вполне носить лет семьдесят или больше. Ничего не доспеется. У вас, как видно, с зубами беда, а с ухами проблем нет. Зубы изнашиваются быстрее, чем ухи. Как листья под осень, начинают падать — только держись. По себе знаю. Ничем не удержишь. Зубы тоже надо ремонтировать. Техуход давно не проводился. Кожу на шее пора менять. С такой кожей грустно жить. По себе знаю. На фотке сильно эта кожа старая заметна. Попроси, чтобы тебя сняла девка через марлю, вне резкости, как бы на рассвете, — сказал дедок. По всей видимости работал на технике, если заговорил о техуходе.

— Фотоаппарат можно обмануть, если гримм наложить, ресницы наклеить, парик подвязать, уши притянуть, морщины сгладить. Тогда бы всё получилось не так уж и правдиво, зато почти как тридцать лет назад. Тогда бы вы себя полюбили, как тот один паренёк, что в ручей глядел на свою мордашку и втюрился в собственную персону, отражение, так сказать.

— Верно. …Прямо с автобуса сошла. Устала, в пыльном салоне ехала. Умыться некогда. Спешила парню купить брюки. Он пришёл из армии. Младший окно разбил в школе и двойки ему стали ставить за это. Нынче стекло дорогое. Учителка говорит, покель не вставишь, потель буду двойки ставить в дневник. Вот почему я не вышла нормально. Настроение было очень плохое. У мамы признали диабет, а пенсию назначили карликовую. Крем куплю с получки. Парик у завклубши арендую. Кофту у дочки одолжу на съёмку. Зубы обязательно пора вставлять. Пополнить надо комплект. Это, в какие деньги мне красота встанет? Двух поросят не хватит.

— Красота требует не только денег, но и жертв, — сказала старушка.

— Кто мне будет в паспорт заглядывать? Не такая и старая. Если внимательно присмотреться и не хуже других выгляжу. Это подруги всю дорогу критиковали мои фотки.

Люди заулыбались. Всем стало легче и радостней.

— Другие хуже выглядят, но в панику не впадают, даже наоборот — плюют на свой возраст. Живут и радуются. Вот и вы плюйте. И радуйтесь. Душа у вас молодая? Молодая. А на фотки можно и не смотреть.

Женщина со мной согласилась. Её лицо вдруг преобразилось, и она вмиг помолодела, лишившись пустой проблемы.

Скажите, вы любите подарки? Кто их не любит? — спросите многоуважаемый читатель. Будете правы. Подарок — это всегда неожиданность, всегда приятная. На халяву получить отличный подарок — это событие вдвойне радостное. У нас ещё не перевелись любители получать и делать подарки, не тратя при этом из бумажника ни единого ковбойского рубля, ни к ночи помянутого.

Когда назревают именины, то можно намекнуть близким, что хотел бы иметь голубые подтяжки с люрексом или карманные часы с кукушкой и фотокамерой, в которую встроен телефон и снегоход. Вот у Аглаи Петровны Пёрышкиной была сестра пятиюродная, так она подарки требовала. А то, говорит, не стану с тобой разговаривать, если не подаришь хорошую иномарку. Раздружились. Не здороваются, хотя раньше в детском садике горшками поменялись, когда клялись в вечной дружбе.

В начале девятого года получили Пёрышкины и соседи подарочек. Бывают и такие презенты — коллективные. Но сначала никто дома не знал и не догадывался об этом. Мальчик у них — любитель арифметики. Какую нибудь цифру увидит и начнёт её с другой цифрой складывать или вычитать. Второй день сидит мальчик Валера из пятого «А», и цифры мучает. Ему бы на горку сбегать, на фанерке покататься с друзьями. Сидит мальчик. Чего-то решает. Папа, естественно, сына видит, но не понимает, какой его семье подарок подсуропили. Как поймёт, если на новый календарь неделю в глаза не видел. Насторожилась, естественно, мама, когда разогревала в обед новогодние пельмени и привычно поставила на стол недоеденные в Старый новый год салаты и винегреты.

Мальчик кушает салат с кальмарами, а сам по тетрадному листу цифры рисует. Женщина поняла, что с ребёнком не всё в порядке, что врачу пацана пора показать. Что делают каникулы с ребятами! А тут в телевизоре полная катавасия и депрессия.

Выступают с экрана президенты, говорят убеждающие слова всякие. Создаются комиссии. Полный хаос и недопонимание. В европейских странах ледниковый период опять начался неожиданно. Новогодний подарок получили граждане. Но не радуются. Всех тоска берёт. Переговоры ведутся на всех уровнях, но не сдвигается с места проблема, вопрос остаётся открытым, а у европейских ребят от подарка зуб на зуб не попадают. Мёрзнут они там у себя. Суп не на чем сварить, кашку давно не кушали. На свечах пытались пиццу печь, но не пропеклась. Жалко Пёрышкиной мёрзлых гражданок зарубежных, а помочь не может ничем.

Причина? — пытается понять женщина. — Простая причина.

— Газ не пускает заботливая Украина дальше за свою ограду. Сама греется, вареники варят везде в семьях, но у французов и болгар, немцев и румын на обед сыр и вино. А чтобы мамалыгу сварить или голубцы или гуляш состряпать — не получается. Газу нет. Дрова дорогие на рынке. Электроплиты в утиль давно сдали. Привыкли к русскому газу. Плачут дети в холодных кроватках. Умоляют украинцев, не украдывать чужой газ, а открыть крантики на все обороты. Не открывают. Будто не понимают, о чем речи пишут им, и с голубями отсылают. Уже три табуна почтовых голубей израсходовали, а воз — крантик — и ныне там.