– Старший сержант Скирдин Георгий прибыл в ваше полнейшее распоряжение.

– Здравствуйте, – говорит певуче Надя. А парень в окно повернул голову, по барьеру пальцами постукивает, пытаясь спрятать свою глупую радость. Куда её спрячешь, если она наружу лезет, как суслик из норы. Девушка встала и говорит тихо и ласково:

– Поедем мы сегодня, а не завтра. Чтобы вы знали меру ответственности, скажу честно, что повезём кинобанки и деньги.

…Гоша вдруг понял, что и револьверу системы Нагана уже сто лет в субботу и патрончикам – лет двадцать. Будут ли они стрелять, не разложился ли от времени порох. Посмотрел на донце патрона, чтобы узнать дату выпуска. Не старые.

– За почтой и выручкой приезжали из райцентра, а тут произошло изменение. Нужно самим доставить выручку и «кино» поменять. Отвозил банки свои киномеханик, посылки прихватывал дядя Петя Смородский, а вот увезли его в больницу с аппендицитом недавно. – Слушает Гоша девушку, а сам думает: пусть хоть банда нападёт, дорого заплатят. Грудь у него колесом выгибается, чубчик просто гребешком задиристым встаёт. Приладил паренёк кобуру к себе на ремень брюк. Попробовал выхватить быстро оружие, как показывали в кино. Не сразу получилось.

– Давайте будем грузить, – говорит Наденька, надевая плащик, повязывая косынку. Георгий видит кинобанки у двери. Читает: «Кардинал Ришелье».

– Машина у меня сломалась, – вдруг упавшим голосом говорит юноша. – На чего грузить?

– На бричку, – ответила Надя и вытащила из-за шкафа зеленоватый мешок с белыми тесёмками и болтающейся дощечкой, к которой тесёмки припаяны сургучной печатью. Этот самый мешок девушка с помощью Георгия поместила в другой мешок. Обыкновенный. В таких – обычно перевозят муку или ещё что сыпучее. Гоша понял, что Надя очень умная девушка. Не хочет, чтобы кто-то видел, как она грузит в телегу мешок специального назначения. Маскировка. Умница. Думает парень свои думы, с грустью ставит банки в солому. Весь транспорт директор отправил на станцию за цементом. Срочно нужно вывезти. Штрафы за простой вагонов большие. Фундаменты надо заливать. Два месяца ждали цемент. Райком помогал, колхозы помогали. Мало. Мало. Где-то на глине стены выкладывали, но без цемента всю целину не поднимешь.

Расписался парень в каких-то бумагах. Надя замки принялась закрывать. Какая-то девушка прибежала, чтобы письмо получить, но её корреспондент только ручку искал. Принёс Гоша ещё две кинобанки. Укрыл куском брезента. Наденька сидит впереди на доске, положенной поперёк брички. Смотрит на него. Сел и он. Ездил на разных марках автомашин. И на полуторке, и на ЗИС-5 и даже на ЗИМе командира полка с месяц катал, пока не дали «козлика», а вот телегой ни разу не управлял. Колёс – четыре. Но вместо двигателя живое существо. Лошадка. Вожжи – это руль. Думает Гоша. Тормоз, как ручной, так и ножной – отсутствуют. Педаль газа – не видать. Стараясь не показать своего дилетантства, Георгий берёт вожжи и начинает их дёргать, причмокивая губами. Этот процесс запуска телеги и коня в действие видел в далёком детстве. Надя смех пытается спрятать, но не может. Фыркает, прикрывая ладошкой ротик.

– Васятка привязал к ограде чем-то. Отвязать надо.

…Сконфуженный таким поворотом транспортного дела, Скирдин спрыгнул, привёл лошадку в надлежащее состояние, и поехали они за посёлок. Не хочет коняга быстро ехать. Что только не делал рулевой. Пугал вожжами, сорвал стебель полыни. Не бежит и всё. Оглянется на сидящих, ухмыльнётся лошадиной ухмылкой и опять топ, да шлёп по пыли копытами. Скрипит телега. Катятся колёса. Надя смеялась, смеялась, взяла вожжи, да как крикнет звонко и дерзко: «Но!!!». Лошадка сначала поскакала, переваливаясь мышцами крупа и, помахивая хвостом, но потом перестала бежать и заперебирала ногами нехотя и плавно. Гоша и Надя не знали того волшебного слова, а точнее, слов, которые всегда произносит хозяин лошади, развозивший к тракторам и комбайнам воду и масло, обед и газеты. Поэтому лошадка не принимала во внимание другие слова, другие жесты. Небольшой кнут Надя заложила мешком, в котором что-то шуршало. А его нужно было показать доброй лошади, чтобы начала слушать команды и выполнять их на сто процентов.

Несколько раз вскакивал Гоша и кричал на всю тёмную степь разные команды. Лошадь его игнорировала полностью. Если Надю иногда слушала, делала вид, что хочет побежать, то на Гошины вскрики только хвостом поматывала. Что делать? Не хлестать же бедную совхозную работягу палкой. Она весь день по полю возила бочку с водой, слушала нецензурные слова конюха и рокот тракторных двигателей, пахавших зябь.

До райцентра недалеко. К утру доберутся. Если раньше приехать, то ночью кто будет кинобанки и деньги принимать? Ночью в райцентре обязательно спят. Это в совхозе при электросвете работают плотники. В колхозе, по полям которого ехали Надя и Гоша, было тихо и безобразно пустынно. Зябь вспахали. Тракторы возили солому на фермы только днём. На полевых станах светили редкие фонари.

Разговаривали Надя и Гоша на разные темы. Луны не было на старом небе. Отдыхала. В густом мраке просматривались пятна копён у дороги и сама дорога, уходившая перед лошадью вдаль. Гоше нравилось нечаянное поручение директора. Он бы мог каждую ночь ездить в райцентр, ощущая боком тёплый плащ девушки. На его счастье начал накрапывать дождь. И Георгий подтянул к себе кусок палатки, в которой они жили весной, укрыл Наденьку и себя. Лошадке брезента не досталось, и она укрывалась от сырости собственной шерсткой и шкурой. Через полчаса дождь припустил, и лошадка прибавила ходу. А Надя и раньше неохотно отвечала на вопросы спутника, а то и вообще перестала разговаривать. Лошадь не быстро бежит. Надя тихо молчит.

– Не хотите со мной разговаривать, просто поддерживайте беседу, чтобы дорога сокращалась немного.

– Хочу, – говорит она. – Но я боюсь. – Смеётся тихо и радостно.

– Чего меня бояться? Я же вам давно известен. Как только вы приехали в мае в туфлях. И застряли на обочине. Я – как раз зерно вёз. Ваш чемодан перевязал проволокой, и туфли ваши из грязи доставал полчаса. Вы же их потеряли. – Надя ещё больше смеётся.

– Это были вы? – радостно спрашивает она, и теснее прижимается к той его стороне, у которой наган прикреплён. Гоша его хочет сдвинуть назад. Никак. Вперёд попробовал. Получилось. – Я думала, что на улицах уже асфальт. Почему-то писали, что сначала строят целинникам дома, детские садики, школы, а потом только привозят людей работать.

– Так было бы намного лучше, – согласился Скирдин. – Ни магазина, ни клуба. Живём, как на необитаемом острове. Будто нас выбросило штормом. …Интересно, но неудобно. До медпункта надо час добираться. Это в лучшем случае. Приехали несколько семей. Куда деть детей? …Трудности нас не пугают. Согласен. Вы же простыли, пока брели по холодной воде в туфлях. Никто вас не встретил на вокзале.

– Девочки поехали дальше в Казахстан, а у меня была путёвка сюда. Вот я и не звонила директору. Думала, что и общежитие есть…

Дождь идёт себе. Коняга шлёпает копытами по лужам. Ни звёзд, ни огней. Степной осенний мрак. И тут вот началось у парня непредвиденное. Хотя и ничего не ел молодой человек перед поездкой, а приспичило, выражаясь народным языком. А тут животное приостановилось и нагло принялось справлять возникшую у неё большую и малую нужду. Это событие, обладающее не только запахом, но и звуками, привело Гошу в шок. Он хотел покинуть качающееся средство передвижения, но крепился, из последних сил. Терпел и увидел, что лошадка приближается к светлому пятну. «Ёлки зелёные! Копна!» Чуть не заорал Скирдин.

– Коняга есть хочет, – говорит осчастливленный Гоша и оставляет вожжи. – Вот тебе ужин. – Говорит Скирдин, суя в рот лошади мокрую солому. Шуршит себе парень, чувствуя облегчение, а сам зачем-то какие-то ремешки на лошадиной амуниции развязывает. Скорей всего, ему попал под руку главный предмет конной экипировки – хомут. Есть такая штука. Она держит оглобли, дугу и надевается через голову. Вздохнув радостно и почти счастливо, паренёк подумал: «Вдруг ей тоже надо, – незная, как девушке сказать о суровой необходимости, решился.