– Стасик сказал, что он хочет стать путешественником, а Спаянные уже копят деньги, чтобы поехать куда-то на север, – сказала Таня Мурашкина. – Давайте вместе поедем всем классом «открывать новые земли». …Подслушала. Так вышло. Нечаянно. Они не видели меня. В четверг тебя пригласил к себе директор. Расскажи. По поводу коммунизма?

– Так. Спрашивал о том, как в раздевалках оборвали вешалки у пальто, – сказал Иван. – Ничего мы не протестовали. Шаровары, как шаровары.

– Ты всерьёз думаешь, что коммунизма никогда не будет, что партия и правительство лгут народу? – тихо спросил староста. – А ты один говоришь правду? Так не бывает. Курс партии верный, потому что точный. Не нам его обсуждать. Придётся принимать меры. Из пионеров нужно исключать. Но вы столько делаете полезного для класса, для школы, что и незнаю… Пока вы ещё глупые, повторяете чьи-то вражеские голоса. Радио зарубежное слушаете по ночам? Нужно, чтобы покаялся и взял свои слова обратно. Вносят в детские головы сомнения и ересь.

Школьники не смотрели друг на друга. Опускали глаза. Они чего-то боялись.

– Не в чем мне каяться. – Сказал нехотя Иван. – Если вы достойны коммунизма, если вы очень сознательные, тогда почему не убираете свой класс? Почему отлыниваете от общественных поручений? Хотите только получать? Кто будет работать, создавая для вас космические корабли, строя квартиры. Вы же боитесь испачкать ручки? Кто вам будет строить коммунизм? Значит, его не будет.

– Раз партия обещает, значит построим. Нужно верить.

– Валя, у тебя дома уже давно коммунизм, – сказал Лёвка Брусилов. – Поэтому ты такой уверенный. Сам ты только на собраниях цитатами из газет бросаешься.

– Не спорьте. Мы тут ничего не решим. Поживём и увидим, – резко сказал Дуднев, зашнуровывая мяч. – Мы приехали отдыхать? Не диспуты проводить. Валя, сегодня много стал шутить. Это воздух пьянит. Маёвки нам рано устраивать.

– Отец сказал, что ревизовать политику партии мог только скрытый враг. Это подрыв политики партии. За такие слова нужно исключать из школы.

– Иван, как ты мог поднять руку на самое святое, что у нас есть, – полушутливо сказала Колесникова, и посмотрела в сторону Поморцева. – Тебя староста не примет в комсомол.

Восьмиклассники стояли у ручья, смотрели друг на друга, словно впервые увидели. Они не думали, что пройдут годы, и они перейдут в другие классы, в иные попадут школы. Они вырастут. Им придётся заботиться о детях, не всегда своих. Они вспомнят о вылазке на природу. Повзрослев, убедятся, что коммунизм у них был, когда ходили в школу. Не такой, какой предлагали, но вполне приличный.

– Утопия, всегда утопия, – сказал нехотя Крохин. – Сказки о кисельных берегах и молодильных яблоках мне читали в детстве. Я долго верил, что скатерти-самобранки только в сказках существуют. Недавно сообразил, что они есть, но вот только не у всех дома постелены. Коммунизм построили. Но не для всех. Иван плохо читает газеты.

О Красной книге коммунизме и репетиторстве.

Бабкин не чувствовал себя героем, а где-то в глубине души поселился мохнатый страх. Он возник не тогда, две недели назад, когда его вызвал к доске Николай Николаевич, а после того, как позавчера его на уроке химии вызвала из класса старшая пионервожатая.

Плоские бело-серые облака, напоминающие льдины, кипели в небе над городом. Иногда они зацеплялись за солнце, тогда густые золотые лучи били вниз унылыми потоками. По склонам горок тревожно елозили тени. Дуднев уверенно вёл класс к заветному распадку, где, по его словам, постелен ковёр из оранжевых огоньков.

– Стасик, ты заблудился, – рассмеялась с высоты баскетбольного роста Маша Букавникова.

– Между прочим, – остановился Валентин Поморцев, – жарки занесены в Красную книгу.

– И ветреники. Подснежники, которые вы драли, тоже в Красной книжечке, – ехидненько проговорила Инна Колесникова. – За каждый цветочек можно уплатить штраф, дечки.

– А почему молчала? – удивился Юра Волков. – Я – не знал, что подснежники…

Наташа Ерёменко и другие девочки осторожно посмотрели на свои букеты и букетики, как будто в руках были мины или гранаты, и, тревожно насупив лица, задумались.

– Стасик, разведывай свою полянку, а мы отдых обозначим, сняла рюкзачок Маша. – Давайте фотографироваться. Иван, фотай и моим аппаратом. – Девушка достала новый «Зоркий». – Я ещё не освоилась, как следует, но тебе – это запросто. Папа купил сестре, она в кружке у тебя, разрешила взять на природу, но, чтобы только ты снимал и никому не давал.

– Какая чувствительность? – спросил Иван, расстегивая, пахнущую, кобуру. – Что было на плёнке написано? На коробке? …Очень важно.

– Катя установила значение. Да. Сказала, что ты разберёшься. Тебя не исключат? – болезненно спросила тихо Букавникова. – Староста может организовать экстренное собрание класса. Если его заставят. Куда ему деться? Мы вступимся. Ты никого не оклеветал, просто высказал своё личное мнение.

Бабкину и Крохину история древнего мира нравилась. Директор хорошо знал свой предмет. Рассказывал много интересного, чего не было в учебнике. В тот день…

…Иван отвечал без запинки. Он знал этот материал. Ответил на дополнительные вопросы. Казалось бы, всё должно окончиться благополучно. Николай Николаевич Пшёнкин начал гонять его по датам. Бабкин допустил одну неточность.

– Как же так? Хотел поставить «отлично». Кто дополнит? Кто уточнит? – класс дружно молчал. Было всем понятно – начались придирки. Не дружный класс не одобрял поведение директора. Другие преподаватели не задавали столько дополнительных вопросов. – Нет желающих? Или не знаете материал? Мы строим коммунистическое общество, а тут люди не хотят учиться. Дорогие мои, вы будете жить при коммунизме. А с таким отношением к учёбе построим передовое общество? Как, считаешь, Бабкин?

– Считаю, что вы правы – коммунизм не построим. Невозможно построить то, к чему не готово общество…

– Не понял, – удивился директор, задерживая дыхание.

– Вы говорили, что при коммунизме каждый получит по потребности, но от каждого по способности. Кто тогда будет удовлетворять все наши потребности, если работать будет некому. Наше сознание отстаёт от наших желаний. Через двадцать лет наше сознание изменится? Нет. Если полы в классе моют единицы, макулатуру собирают единицы.

– Понятно. Ты не веришь нашей коммунистической партии?

Класс невнятно зашумел. У каждого было своё особое мнение, но невысказанное, не проверенное. Восьмиклассники вдруг задумались. О каком коммунизме идёт речь, если выгодно молчать, отлынивать от общественной работы.

– Верю. – Иван увидел злорадные огоньки в глазах преподавателя. Испугался. Старшеклассники предупреждали. Не примут в другой школе, пойду на работу. Копать траншеи придётся и при коммунизме лопатой. Обещанные роботы, где-то на бумаге у конструкторов. – Верю. Коммунизм будет тогда, когда наше сознание окажется на нужном уровне.

– Это, философ ты квасной, демагогия. Это…подкоп под авторитет партии и правительства. Ты прав, а они, там, в Кремле, лгут.

– Я этого не говорил. Это вы говорите. Я говорю, что коммунизма не будет через двадцать четыре года, через сорок лет. Если он придёт, то намного позже…

– Ты меня не лови на словах. Ишь ты какой. У кого иное мнение? Садись. Три. Полюбуйтесь на Фому неверующего. Ваш класс отличается. Председатель совета отряда, староста класса, как так можно учиться?

Валька Рудин нехотя встал, дёрнул плечом, закрыл учебник.

– У нас в классе всякие ученики. Отличаемся. Не дружные. Да. Но в сборной волейбола – Орлова и Охрименко. В сборной по баскетболу – Иван Рак, Поморцев, Букавникова, Дуднев. Колонну школы к седьмому оформляли Крохин и Бабкин. Актовый зал к Новому году оформлял Бабкин с преподавателем черчения. Наш подшефный класс, где вожатыми Бабкин и Крохин, получил Диплом, кукольный театр выезжал в Ленинград. Металлому собрали больше всех. У нас грамота райкома комсомола. В олимпиадах областных и городских участвуем постоянно. В городском шахматном турнире за нами второе место. Юра Волков имеет взрослый разряд. Так и у Дуднева. Толик Бирюков победил по штанге. В сборной области. По боксу занял первое место Аушев Иван. Бабкин фотографирует все школьные мероприятия и оформляет витрину, стенгазету.