Вот еле ползут три сцепленные вместе баржи. Чувствуется, что нагружены они до предела. На первой, свисая за борта, громоздятся какие-то железные конструкции, во второй, задрав друг на друга радиаторы, стоят огромные самосвалы, а третья доверху завалена цементом, и каждый порыв ветра сдувает на воду белые шлейфы пыли. Наверное, весь этот караван направляется на какую-нибудь новостройку, число которых в республике с каждым годом увеличивается.

Недавно геологи открыли в Якутии богатейшие залежи каменного угля и железа. Со временем на юге республики будет создана мощная металлургическая база Дальнего Востока. Миллионы тонн чугуна, стали, проката понесут ленские воды во все концы Сибири.

…Последний перегон летели почему-то очень долго. Все так же тянулась внизу оловянной жилой верная Лена. Она словно не хотела отпускать нас от себя, боясь, что мы одни заблудимся в огромном якутском небе.

Чем дальше на север, тем шире становилась Лена, тем больше притоков вбирала она в себя. Пробежав по тайге извилистыми змейками, они прижимались к могучей Лене, как припадают к матери заблудившиеся дети, и Лена великодушно принимала их в свою большую, многоводную семью.

Красоту якутских рек можно понять и по-настоящему оценить, пожалуй, только с воздуха. Гордо, своевольно и одиноко текут они по необъятной северной стране. Желто-зеленые берега их то расходятся на несколько километров, и тогда течение становится медленным, сонным, образует мели, перекаты, мелководья. Но вдруг берега неудержимо бросаются навстречу друг к другу, будто обуянные неукротимым влечением, сходятся на несколько сот метров, и тогда в скалистых каньонах бешено и страстно ревут гривастые белокурые волны.

…До Нюрбы, где расположена центральная база Амакинской экспедиции, остается без малого час лету. У поселка Мухтуя Лена уходит вправо, а мы по-прежнему летим на север. Все уже и уже становится на горизонте великая сибирская река и, наконец, совсем теряется в тумане.

Тайга редела. Собственно, это была уже не настоящая сибирская тайга, а тайга приполярная, переходящая в лесотундру. Все чаще мелькали внизу плешины болот и осколки озер. Наконец вдали блеснул Вилюй. Он и впрямь оправдывал свое название — отчаянно вилял из стороны в сторону и делал самые замысловатые выкрутасы.

Я посмотрел на часы: сорокачасовое воздушное путешествие подходило к концу. Самолет скользнул на крыло. Из кабины пилотов вышла бортпроводница.

— Подлетаем к Нюрбе, — сказала она, улыбаясь. — Товарищей алмазников прошу подготовиться.

На высоком левом берегу Вилюя стали различимыми спичечные коробки домов. Их было так много, что я даже удивился: летели, летели на глухой, необжитый Север, и вдруг на тебе — прилетели в самый настоящий город.

Я вспомнил, как, сидя во Внуково, старался представить конец своего путешествия: самолет опускается посреди чумов, к нему, покачивая ветвистыми рогами, подходит олень и нюхает пропеллер. Я делаю первый, но уже совершенно «блестящий» фотоснимок (старое и новое) и, погрузив на оленя свой чемодан, отправляюсь в чум к начальнику экспедиции.

На самом же деле никаких чумов на берегу Вилюя и в помине не было. Типичный город, разграфленный прямыми линиями улиц, проплывал под крылом. Это была Нюрба — столица якутских алмазников.

Самолет пошел на посадку…

Едва я вылез из самолета, как все нюрбинские комары с воем кинулись на меня. Остроносые хищники с ходу пикировали и яростно вонзали свои хоботки в еще свободные участки кожи. Я отбивался как мог. У меня было такое впечатление, как будто мы приземлились на пасеке.

Изнемогая в неравной борьбе, я уже стал подумывать о том, как бы незаметнее улизнуть обратно в самолет. Но в это время ко мне подошел якут-диспетчер и протянул стеклянный флакон с какой-то жидкостью.

— Помажься, все пройдет, — лаконично сказал диспетчер.

Я помазался и почувствовал, что возвращаюсь к жизни. Комары, обиженно гудя, еще вились вокруг моего лица, но на большее не решались.

— Полтинник стоит, — объяснил диспетчер, взболтнув пузырек с жидкостью, и добавил: — Ты не смущайся, первый раз со всеми бывает.

Так началось знакомство с алмазной столицей.

Подобрав чемодан, я, злой и искусанный, поплелся вслед за остальными пассажирами к двухэтажному деревянному дому, над которым на длинном шесте безжизненно болтался полосатый гномовский колпак — своеобразный авиационный флюгер. Пройдя всего несколько шагов, я взмок, как скаковая лошадь на финише. Чемодан стал тяжелее раза в два. Пришлось снять пиджак и расстегнуть ворот рубахи. Но даже и это не спасало от немилосердных солнечных лучей. Дело ухудшалось еще и тем, что в воздухе не было ни малейшего движения. В ту минуту, наверное, и парильня в Сандуновских банях показалась бы мне Северным полюсом.

На здании конторы висел большой, образцово-показательный градусник. Красный столбик, благополучно миновав все деления, терялся где-то в районе цифры сорок. Чемодан стал еще тяжелее. «Ну и залетели в чертову погибель! — подумал я. — Зимой тут минус семьдесят, летом — плюс сорок…»

В конторе Амакинской экспедиции меня встретил высокий, сильный человек с курчавой головой и волевым, загорелым, обветренным лицом, какие бывают у людей, много времени проводящих на воздухе, под роскошными лучами сибирского солнца.

— Бондаренко Михаил Нестерович, — отрекомендовался он, — начальник Амакинской экспедиции.

В кабинете Бондаренко стены увешаны странными картами. Глаз не встречал на них привычного разделения мира на страны и географические области. Одним цветом здесь соединены такие места, которые, казалось, не могли быть соединенными никак. Уже потом я понял, что это была геологическая карта мира.

Рядом с ней висела другая, «слепая», карта земных полушарий. Она была сплошь бела и имела только контуры континентов и рек. Старенькие, уже поблекшие от времени значки алмазных кристаллов были нарисованы цветной тушью на территории Индии, Южной Америки, Африки, острова Борнео, Австралии. Зато во всю Восточную Сибирь, от Енисея и до побережья Охотского моря чья-то восторженная рука намалевала огромный, еще не просохший значище якутских алмазов. Знай, мол, наших!..

Оказавшись, наконец, у цели своего долгого путешествия, я, что называется, с нетерпением «рвался в дело» и задал начальнику экспедиции чуть ли не добрый десяток вопросов сразу. И, конечно, первым из них был такой: как велики месторождения якутских алмазов?

Бондаренко ответил, что уже найденные и разведанные месторождения позволяют сказать, что якутский алмазоносный район — одно из богатейших месторождений в мире. Но это еще только начало. Разведка продолжается. Геологи нащупали в пределах Якутии еще несколько алмазных районов. Когда они будут детально исследованы, Советский Союз, очевидно, станет обладателем очень больших запасов алмазов.

— Михаил Нестерович, а кто, собственно, открыл якутские алмазы? Как бы побеседовать с этим человеком?

— Видите ли, в чем дело, — ответил начальник экспедиции, — псевдоромантическая фигура геолога-одиночки, проделывавшего все поисковые работы от начала до конца, уже отжила свой век. Месторождения якутских алмазов открыл большой коллектив геологов и ученых, причем в рекордный для мировой геологической практики срок. Эта коллективность, присущая только советской геологической школе, позволила нам во много раз сократить сроки поисков и сэкономить большие государственные средства. Но у нас нет и обезлички. Каждый отдельный участок большой работы выполнялся конкретными людьми и нередко в очень тяжелых условиях. Я вам сейчас назову фамилии некоторых людей, с которыми вам надо будет обязательно встретиться, чтобы получить представление об истории открытия якутских алмазов. Это целая эпопея — многолетняя, суровая, героическая.

Бондаренко перечислял имена геологов и ученых, я записывал их. Список фамилий «некоторых» людей занял чуть ли не половину блокнота.

Получив в нюрбинской гостинице койку, я засунул под нее чемодан и отправился осматривать алмазную столицу. Из официальных источников я уже знал, что «село Нюрба — центр Нюрбинского района Якутской АССР, пароходная пристань на надпойменной террасе левого берега реки Вилюя, расположена в восьмистах двадцати шести километрах от города Якутска и связана с ним гужевым, речным и воздушным транспортом. Первоначально Нюрба возникла как центр русской миссионерской службы в среднем течении Вилюя. В 50-х годах прошлого столетия здесь построили церковь, в 70-х — здание инородной управы.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: