…Зимой в Иркутск Тунгусская экспедиция вернулась с пустыми руками. На запрос Москвы о результатах полевого сезона послали лаконичный ответ: «Алмазы не найдены». Такие вести в конце 1947 года приходили в Москву отовсюду: с Украины, с Кавказа, с Дальнего Востока, с Кольского полуострова. Десятки тысяч километров были пройдены зря, сотни тысяч рублей потрачены впустую. «Алмазов нет», «алмазы не найдены», «результаты работ отрицательные» — такие ответы копились на столах у руководителей алмазной промышленности.

А алмазы все шире и шире входили в технику. Реактивная авиация, настойчиво подбиравшаяся к границе скорости звука, требовала деталей, обработанных на алмазных инструментах. Телемеханика и автоматика просила точные приборы на алмазах. Скоростное резание металлов остро нуждалось в алмазных резцах. Уральские россыпи удовлетворяли лишь ничтожную часть спроса промышленности на неуловимый минерал.

В 1948 году во все места, где хоть когда-либо встречались алмазы, снова были посланы экспедиции. Вылетела в Ербогачен и Тунгусская. Теперь уже не было торжественных проводов и пышных речей. У большинства геологов было мрачное, подавленное настроение. Казалось, что все разочаровались в алмазах. Один дядя Миша, как всегда, был полон самых радужных надежд.

— Уж в этом году обязательно найдем, — говорил он и подмигивал помрачневшим друзьям. — В этом году никуда алмазишко от нас не уйдет.

…Поисковый отряд, который возглавил Сергей Соколов, двинулся по реке Тэтэре. Теперь геологи были уже оснащены «умной» алмазоизыскательской машиной — рентгеновским аппаратом. Теперь шлихи тщательно просматривали под рентгеновским лучом. Если попадется хоть малейшая алмазная пылинка, она вспыхнет голубым люминесцирующим светом.

Отряд Соколова вел старый эвенк-охотник Егор Спиридонович Каплин. Был Егор Спиридонович похож на индейца: бронзовый загар лица, черная повязка на лбу, на плече пальма-томагавк — широкий острый нож, привязанный к полутораметровому древку.

В тайге Каплин как дома. Да это и был его лесной дом. В тайге Каплин родился и всю жизнь прожил, никуда не выезжая. Завяжи ему глаза, завези на сто километров — обратно выйдет, как по компасу.

Охотничий талант Каплина, знание тайги, повадок птиц и зверей — все это позволяло отряду быстро, и без задержек двигаться вперед. Егор Спиридонович шел с отрядом не один, с ним путешествовало все его семейство: жена Настасья и три сына — Степка, Санька и Антошка. Настасья варила геологам обед, а Степка, Санька и Антошка занимались оленями — навьючивали их, кормили, пасли по ночам. Вернее, делали это Санька и Антошка, а Степка, как самый маленький (ему было всего пять лет), сидел на олене, крепко привязанный к седлу.

Однажды Степка потерялся. Случилось это так. Санька и Антошка, пасшие ночью оленей, днем заснули в своих седлах. Глядя на них, заснул и Степка. Да так сладко, что и не заметил, как веткой его из седла вышибло. Упал Степка на землю и спит, а караван дальше ушел.

Хватились Степки только вечером, когда на привал остановились. Настасья хотела сразу же ехать искать сына, но Егор Спиридонович не пустил ее.

— Ночью спать надо, — спокойно сказал он, дымя трубкой. — Степка уже давно спит. Лег на кочку и спит. Зачем будить человека?

Утром Каплин послал за Степкой двенадцатилетнего Саньку и четырнадцатилетнего Антошку.

— Мне ехать нельзя, — ответил он Соколову, когда тот предложил ему самому отправиться на поиски ребенка, — я на работе.

А к вечеру Степка живой и невредимый был доставлен в отряд. Санька и Антошка встретили Степку, мужественно шагавшего по следу каравана и заливавшегося горючими слезами.

— Чего же он плакал? — спросил Соколов.

— Шапку потерял, однако, — ответил Санька. — Боялся, мамка ругать будет.

Настасья, смеясь и плача, обнимала сына, а Егор Спиридонович выразил свою радость с истинной мужской суровостью.

— Зря оленей гоняли, — сказал он, попыхивая трубкой, — ночи светлые, след видно — сам бы Степка догнал нас через пару дней.

У стойбища Кулинда отряд разделился: часть людей, беря пробы и шлихи, пошла дальше, вниз по Тэтэре, а Соколов с геологом Петром Середкиным решил обследовать правые притоки Тэтэре, впадающие в нее между Кулиндой и Ванаварой. Они пересекли водораздел Тэтэре и двинулись к верховьям ее притоков.

Маршрут этот был неудачен. Алмазов геологи не нашли и стали сплавляться на резиновой лодке вниз по течению, к Тэтэре.

Река была порожистая, часто встречались завалы. Во время переправы через один такой завал случилось несчастье: острая жердь разорвала резину, и лодка мгновенно пошла ко дну. Соколов только успел схватить рюкзак с пробами пород и еле выплыл из крутившегося возле завала водоворота. Середкин сумел спасти ружье и несколько патронов. Все продовольствие утонуло вместе с лодкой.

Обойдя завал, они срубили плот и поплыли дальше. Два дня они ничего не ели, но потом голод взял свое. Пришлось пристать к берегу и начать охотиться. У Середкина было четыре патрона. Первым выстрелом он промахнулся — маленькая таежная пичуга удивленно вспорхнула и тут же опустилась на соседнюю ветку. Второй выстрел был более удачным.

Они ели пичугу три дня: варили хрупкие, прозрачные косточки и пили теплую воду. Потом косточки были измельчены и тоже съедены.

На следующий день они увидели, как впереди, метрах в пятидесяти, реку переплывает большой медведь. Косолапый заметил людей только тогда, когда вылез на берег.

Медведь был тощий и старый. Облизываясь, он целый день шел по берегу за плотом. Наступила ночь. Приставать к берегу было нельзя. «Мелкашка» с двумя патронами была слабым оружием против косолапого хищника.

На плоту развели костер. Маленький, жалкий огонек медленно плыл среди темной осенней ночи. Соколов положил на костер длинную сухую жердь, чтобы было чем отбиваться, если медведь полезет в воду.

Так прошла ночь. К утру медведь осмелел и, пробежав вперед метров сто, нехотя полез в реку. Голод гнал его в холодную, почти ледяную воду. Соколов поднял с потухшего костра дымящуюся жердь. Середкин взял в руки большую головню.

Когда медведь был от плота метрах в полутора, Соколов махнул рукой и Середкин швырнул головню в морду зверя. Головня попала медведю в глаз. Раздался страшный рев. Не теряя ни секунды, Соколов ловким движением сунул дымящуюся жердь в открытую от боли медвежью пасть и с силой надавил на нее. Жердь сломалась, голова зверя ушла под воду.

Когда она снова показалась на поверхности, Середкин угостил косолапого пирата еще одной головней. Дикая боль и торчащий в глотке дымящийся обломок жерди сделали свое дело — медведь захлебнулся и стал тонуть В предсмертной агонии он все же успел ударить по плоту, да так, что геологи еле успели на трех бревнах добраться до берега. Остатки плота уплыли по течению.

Измученные голодом, бессонной ночью, борьбой с медведем, они еле нашли в себе силы, чтобы развести костер, и тут же свалились около него. Середкин проснулся первым. Жгуче хотелось есть. Середкин взял ружье и побрел в лес. Руки не слушались его, винтовка дрогнула, и выстрел печально прошумел по тайге. Теперь у них оставался последний патрон, а до фактории Ванавары было целых две недели пути.

Короткие предрассветные сумерки полярной ночи быстро прошли. Противоположный берег был теперь виден хорошо. Соколов и Середкин молча сидели возле потухшего костра. Мрачные мысли лезли в голову. Неужели они так и не узнают результатов своей работы? Неужели тайна Сибирской платформы будет раскрыта без них?

На той стороне зашуршало. Соколов и Середкин подняли головы. На противоположном берегу реки стоял лось. Он пил воду, тяжело поводя крутыми боками.

У Середкина тряслись руки, когда он поднимал ружье, в котором был последний патрон.

— Нет, не могу, стреляй ты, — прохрипел он, передавая ружье Соколову.