Но усилия поисковиков были бы тщетны, если бы за ними не двигался второй эшелон — рабочие, техники, инженеры-обогатители, летчики, проводники-каюры, снабженцы и множество людей других профессий, чья работа внешне была незаметна в деятельности поисковых партий. Именно этим постоянным, самоотверженным трудовым содружеством тысяч людей самых разнообразных специальностей были обеспечены небывалые, сказочно быстрые темпы обнаружения якутских алмазов.

Как ни велико мужество отдельного геолога-доброхота, все его попытки в одиночку открыть алмазное месторождение обречены на провал. Он может найти в крайнем случае один-два алмазных кристалла, но открыть алмазоносный район, пригодный для промышленной эксплуатации, он не сумеет. Это под силу только большому коллективу людей, где каждый выполняет свою отдельную задачу, но итог является результатом общих усилий. В поисках алмазов, как ни в какой другой области геологии, терпит крах геолог-одиночка, геолог-индивидуалист. Здесь как на фронте, как в разведке: твоя жизнь и твоя работа зависят от добросовестности идущих по флангам товарищей.

…В конце 1950 года Тунгусская экспедиция разделилась на две самостоятельные: Северную экспедицию, которая занялась составлением геологических карт уже открытых месторождений, и Амакинскую («амака» — по-якутски медведь). Эта последняя была пополнена геологической молодежью и усилена геологами, работавшими раньше в других районах страны. Амакинская экспедиция продолжала заниматься поисками алмазов, уходя все дальше на север, в глухие, неисследованные медвежьи углы якутской тайги. Михаил Михайлович Одинцов и Сергей Соколов перевелись в Северную экспедицию. Григорий Файнштейн и Владимир Белов остались в Амакинке.

До сих пор в Якутии находили только алмазные россыпи. Откуда принесены алмазы в якутские реки, как они попали на Сибирскую платформу, далеко ли кимберлитовые трубки от россыпей, или совсем рядом? Все эти вопросы требовали самого быстрейшего разрешения.

Инициатором поисков коренных месторождений алмазов — кимберлитовых трубок на Сибирской платформе — был сотрудник Академии наук СССР геолог Петр Оффман. Если в первую половину алмазной эпопеи заслуга предвидения возможной алмазоносности Сибирской платформы бесспорно принадлежала Бурову и Соболеву, то теперь, когда алмазники уже зацепились на платформе за плацдарм — россыпи, — большую роль в дальнейших поисках кимберлитовых трубок сыграли исследовательские работы, проделанные ныне доктором геологических наук П. Е. Оффманом.

Вообще надо отметить, что в те времена, о которых сейчас идет речь, геологи-поисковики особенно остро начали ощущать отсутствие строгой и ясной научной теории разведки алмазных месторождений.

Если самим геологам Тунгусской, а потом и Амакинской экспедиций было трудно наряду с практическими работами заниматься еще и теорией алмазного дела, то когда на помощь им пришли сотрудники геологических институтов Академии наук, дело пошло вперед значительно быстрее. И прежде всего это относилось к развенчанию так называемой «теории траппов».

Долгое время считалось, что происхождение алмазных месторождений связано с образованием траппов — древних горных пород, изверженных из глубин земной коры. А поскольку вся Сибирская платформа представляет собой гигантское трапповое поле, то, следовательно, и искать алмазы надо по всей Сибирской платформе. Этой гипотезы, помачалу плодотворной, стимулировавшей поиск алмазов в Сибири, а впоследствии ошибочной из-за своей неконкретности, придерживались и Буров, и Соболев, и Одинцов, и Файнштейн.

«Похоронили» траппы сотрудники Академии наук П. Е. Оффман и А. П. Лебедев, которые доказали отсутствие связи между алмазными месторождениями и сибирскими траппами. Благодаря их работе геологам-поисковикам стало ясно, что не следует «ползать» по всей платформе, что район возможного нахождения коренных месторождений значительно сужается.

Оффман и Лебедев теоретически «открыли», предсказали Вилюйский алмазоносный район. Методами научного анализа они сделали то же самое, что совершили геологи Тунгусской экспедиции на практике. Теперь, на основании данных науки и практики, можно было безошибочно указывать районы залегания алмазных месторождений. Практика поставила перед наукой проблему, решив которую, наука двинула вперед практику.

Оффматс не остановился только на развенчивании теории траппов. Он пошел дальше. Десятки сложных маршрутов на плотах и оленях, пешком, по непролазным болотам и марям проделал ученый. Настойчиво требовал он уделять главное внимание поиску на Сибирской платформе жерл древних огнедышащих вулканов. Именно с ними, а не с траппами связывал Оффман происхождение кимберлитовых трубок.

Оффман утверждал, что с наибольшей вероятностью жерла древних вулканов надо искать по линиям разлома кристаллической плиты Сибирской платформы, испытавшей много миллионов лет назад подземные толчки огромной силы. Смелый прогноз оправдался. Действительно, именно там, где трескалась и разламывалась плита, подземные вулканы находили выход своей энергии скорее, чем в каких-либо других местах. Оффман сам, впервые в Якутии, нашел и описал десятки старых жерл древних вулканов. Но алмазов в них не было, эти трубки еще нельзя было назвать кимберлитовыми.

Оффману не посчастливилось найти ни одного коренного месторождения алмазов. Но установленная им закономерность давала очень многое. Если алмазоносная магма не заполнила уже найденные жерла старых вулканов, то где гарантия в том, что ее не окажется в еще не найденных древних кратерах? Значит, вывод один: упорно продолжать поиски старых, давно потухших вулканов.

Но как искать трубки? Так же, как и россыпи? Очевидно, нет. На очереди дня встал вопрос о создании теории поиска коренных алмазных месторождений — кимберлитовых трубок.

И снова на помощь геологам-поисковикам пришли сотрудники Академии наук, работники геологических институтов. И то, над чем бились геологи во многих зарубежных странах десятилетиями, было сделано нашими алмазниками всего за несколько лет.

…Десять тысяч километров остались позади. Я живу за Полярным кругом на берегу быстрой таежной речки. Целыми днями за стеной нашего дома, натужно ревя моторами, садятся и взлетают с большой галечной косы зеленые «Антоны».

Наш поселок носит имя Далдын — по названию реки, воды которой омывают его центральную, но пока единственную улицу. Дома в Далдыне, правда, стоят уже в несколько рядов, но пространства между ними еще пестрят свежесрубленными пнями и звериными норами и поэтому, естественно, улицами называться не могут. Зато здесь есть уже все уличные атрибуты: на домах висят номера, вкопаны столбы, на которых, громыхая на ветру, раскачиваются самые настоящие жестяные фонари. Центральная улица упирается прямо в тайгу. Здесь, на лесной околице, лежит целая связка домовых номеров.

Несколько портят вид центральной далдынской «магистрали» олени. После комаров здесь это самое распространенное живое существо. Олени ходят между домами, заглядывают в окна и двери, трутся облезшими боками о фонарные столбы, вызывая этим жалобное позвякивание фонарей. Особенно большой интерес олени проявляют к обогатительной фабрике. Сбившись в кучу, они подолгу стоят возле быстро пульсирующих отсадочных машин и, задрав вверх свои ветвистые головы, удивленно прислушиваются к непривычному для тайги шуму.

…По вечерам далдынцы увлекались танцами. И так как население поселка почти сплошь состояло из молодежи, можно было без преувеличения сказать, что танцами бывал охвачен весь Далдын.

Радиолу пускали от движка, и поэтому во время танцев приходилось выключать свет во всем поселке. Это обстоятельство нисколько не смущало танцоров: в светлых сумерках полярной ночи чуть ли не до самой зари мелькали на опушке тайги, где было укатано трактором специальное место, светлые платья девушек из аэрофотосъемочного отряда Академии наук и разноцветные ковбойки молодых геологов Амакинской экспедиции.