Покоя не было нигде. В Пруссии, к примеру, власти неожиданно решили изгнать неимущих евреев из страны, и многие из них стали скитаться на границе с Польшей, потому что польские власти тоже не желали их принимать. В немецкой части Швейцарии - с ее республиканским правлением - евреям разрешили жить только в двух городках, но запретили покупать землю, заниматься цеховыми ремеслами, жить в одном доме с христианами и чересчур размножаться. В Швецию их не впускали ни под каким видом - "для предохранения чистой евангельской веры", а когда сам король разрешил одному ювелиру поселиться в Стокгольме, это вызвало всеобщее возмущение против монарха, который посмел "осквернить страну". В Англии в 1753 году наконец-то приняли билль о натурализации евреев, но этот закон, касавшийся всего лишь нескольких тысяч человек, вызвал в стране такую бурю протестов, что парламент тут же отменил его.

Христиан Вильгельм Дом призывал всякое государство в Европе - для собственного блага - уравнять евреев в гражданских правах, чтобы получить "верных и благодарных подданных". "Евреи нравственны, прилежны, преданы делу, - писал он. - Домашняя жизнь их отличается большой простотой. Они, по большей части, хорошие мужья и добрые отцы семейств. Брачная жизнь их чиста и преступления против целомудрия встречаются среди них гораздо реже, чем у других народов. Их бедные не являются тягостью для государства, так как община поддерживает их своими средствами. Они повсюду преданы государству и в минуты опасности обнаруживают такое рвение, какого даже невозможно ожидать от столь мало благоприятствуемых членов общества".

Казалось бы, что может быть лучше? Но примерно в то же самое время папа Пий VI обнародовал специальный "Эдикт о евреях", в который вошли самые жестокие ограничительные законы всех времен. Евреям в Риме запрещали жить вне гетто, даже оставаться в городе на одну ночь - под страхом телесного наказания и штрафа. Их обязали носить постоянно и повсюду - "для отличия от других" - кусок желтой материи, пришитый к шляпе. Еврей не мог продавать христианам мясо и молоко, нанимать их в слуги и кормилицы, приглашать акушерку из христиан, есть, пить и даже беседовать с христианами в домах, трактирах и на улицах. Любую еврейскую книгу, купленную или полученную в подарок, следовало отдавать в особую цензуру, а за непослушание полагалось наказание - семь лет тюрьмы. Не разрешали хоронить евреев с церемониями - чтением псалмов и зажженными свечами и ставить на могилах памятники с надписями. Запрещали строить новые синагоги и ремонтировать старые, а в дни христианских праздников жители гетто должны были работать в своих домах непременно при закрытых дверях.

Этот эдикт расклеили на улицах и площадях Рима, толпы собирались возле плакатов, и вскоре уличные нападения на евреев стали обычным явлением, порой с грабежами и убийствами. Один французский писатель отметил тогда, что в Риме евреям живется хуже, чем где бы то ни было в Европе. "Спрашивают, - писал он, - когда же евреи обратятся в христианство? Я же спрашиваю: когда христиане обратятся к терпимости?"

В Российской империи, в первой половине восемнадцатого века, евреи жили постоянно только в Малороссии, на Смоленщине и в присоединенной незадого до этого Лифляндии. Их было там считаное количество, и перепись еврейского населения Малороссии в 1739 году дала такие результаты: двести девяносто два мужчины и двести восемьдесят одна женщина. Эти люди пришли из Польши и поселились без разрешения на Левобережной Украине, где со времен погромов Хмельницкого не оставалось практически ни одного еврея: одних убили, других угнали в плен или насильно крестили, а остальные бежали.

Еще Екатерина I особым указом постановила выселить всех евреев за пределы государства, и чтобы остаться в России, надо было непременно принять христианство. Исключение сделали лишь для Зунделя Гирша, который поставлял серебро на Монетный двор. Чтобы казна не понесла убытков, власти разрешили ему временно оставаться в Петербурге, "а как по контракту то серебро поставит сполна", то и его "выслать из России за рубеж немедленно". Евреев изгоняли при Екатерине I, изгоняли их и при императрице Анне Иоанновне, но некоторые опять возвращались на прежние места и жили незаконно под защитой местных помещиков, которые нуждались в купцах, арендаторах, винокурах и корчмарях. Их снова изгоняли, и снова они возвращались в Малороссию, потому что из Польши евреев гнала нужда и идти было практически некуда.

Затем подошла очередь Елизаветы Петровны, которая нетерпимо относилась к любым иноверцам, и в 1742 году она издала строжайший указ: "Из всей нашей империи, как из Великороссийских, так и Малороссийских городов, сел и деревень всех жидов немедленно выслать за границу и впредь оных ни под каким видом не впускать". Изгнание вызвало переполох в Риге, куда евреи привозили товары по реке и брали задаток у местных купцов. Рижский магистрат умолял петербургские власти впустить евреев в Ригу, иначе пропадут задаточные деньги и захиреет торговля; Сенат тоже рекомендовал впускать евреев в Малороссию и в Ригу хотя бы временно, но Елизавета Петровна была непоколебима и на докладе Сената начертала свою знаменитую резолюцию: "От врагов Христовых не желаю интересной прибыли".

Екатерина II столкнулась с еврейским вопросом в первые же дни своего царствования. Это случилось в 1762 году, и вот как она описывала то событие, упоминая себя в третьем лице: "На пятый или шестой день по восшествии своем на престол Екатерина II прибыла в Сенат… Случилось так, что на этом заседании подошла очередь обсуждать вопрос о допущении евреев в Россию. Все единогласно признали полезным это допущение. Но Екатерина, по тогдашним обстоятельствам, затруднялась изъявить свое согласие… Не прошло еще недели, как Екатерина вступила на престол; она возведена была на него, чтобы защитить православную веру…; умы были сильно возбуждены, как это всегда бывает после столь важного события; начинать царствование таким проектом не могло быть средством для успокоения; признать проект вредным - было невозможно. Екатерина поступила просто: когда генерал-губернатор собрал голоса и подошел к ней за ее решением, она сказала ему: "Я желаю, чтобы дело это было отложено до другого раза…"

Вскоре вышел манифест Екатерины II, который разрешал любому иностранцу беспрепятственно селиться на территории Российской империи. В нем было одно только ограничение - "кроме жидов". Но в те времена Екатерина стремилась заселить пустующие степи Новороссии, и для развития края она решила привлечь также и евреев. Императрица не могла действовать открыто и потому изыскивала пути в обход собственного закона. Она обязала генерал-губернатора Риги выдать паспорта нескольким евреям из Митавы, "не упоминая их вероисповедания", чтобы они могли на время приехать в Петербург. Письмо генерал-губернатору было написано так завуалированно, что Екатерина сделала к нему особую приписку: "Если вы меня не поймете, то я не буду виновата… Держите все в тайне". Через самое малое время в столицу приехали семеро евреев из Митавы: раввин Исраэль Хаим с помощником, трое купцов, резник и слуга. Из Петербурга они стали рассылать письма в еврейские общины других стран, приглашая евреев селиться в Ново-россии, и вскоре приехали в Ригу "двадцать человек из польского города Полоцка". В сопроводительных документах не указано их вероисповедание, но так как их не впустили поначалу в Ригу и заставили за городом дожидаться решения самого генерал-губернатора, можно предположить, что это были - как писали тогда для конспирации в официальных документах - лица "известной нации".

Даже у духовника императрицы жили в Петербурге трое или четверо евреев, которых - как она отметила в частном письме - терпели в столице, "делая вид, что не знают об их пребывании". "Впрочем, - писала Екатерина, - впуск евреев в Россию мог бы принести большой убыток нашим мелким торговцам, так как эти люди все притягивают к себе, и может статься, что при их возвращении было бы больше жалоб, чем пользы". В то время евреи с одного из островов Средиземного моря, изгнанные испанцами, попросили права поселиться в Херсоне и его окрестностях. Они обязывались за свой счет привезти в Россию торговцев, ремесленников, земледельцев, художников, мастеров шелкового дела и мастеров для устройства завода цветных стекол. Русский морской консул в Италии поддержал их просьбу и добавил от себя, что многие итальянские города обязаны евреям "цветущим своим состоянием". В ответ ему сообщили, что императрица решила ограничиться лишь переселением в Россию греков, корсиканцев "и примыкающих к ним", - но не евреев.