— Оэ! — крикнул Коробов и сам не обрадовался.

Такой гул пошел по всему дому.

— Чего орешь? — шопотом и укоризненно сказал Тимов, — перепугал даже.

— А я не знал, что таково гудит… А вон там что?!

Он юркнул в какую-то щель в стене.

— Еще комната, — послышался его глухой, как из бочки, голос, — вот какие палаты. Только эта поменьше.

— Я туда не пойду, — сказал Тимов, — еще рухнет.

Андрюша, собиравшийся пролезть за Коробовым, вдруг остановился.

— А разве бывает? — спросил он.

— А очень просто… Ишь, на липочке держится. Ка-ак хватит тебе по башке — и кончено…

Сквозь зиявшие окна, словно картина в раме, виднелось зеленое поле и голубое небо.

— Вылезай, что ли, Коробов. Будет тебе!

Но Коробов не откликался.

— Эй, Коробов… Ко-ро-бов…

— Иду… иду! — послышался голос, Коробов показался в щели.

— Я, братцы, тут штуку одну нашел… Глядите-ка…

Андрюша вздрогнул и чуть-чуть не вскрикнул.

Коробов протянул товарищам небольшую трубку с украшением в виде маленькой серебряной черепахи.

— Андрюша, что это ты какой-то сегодня вареный? — спросил после обеда Коробов, — нездоров, что ли.

— Нет… я так…

— Так… Вот то то, что не так.

Они сидели вдвоем под большой сосной и сторожили лагерь.

Остальные пионеры пошли — кто в кооператив за продуктами, кто в поле на сенокос.

— Трубка у тебя?

— Какая трубка?

— А вот та, что сегодня нашел?

Коробов вынул из кармана трубку.

Андрюша повертел ее в руках.

— Слушай, Коробов, — сказал он, — я тебе одну штуку хотел рассказать… только никому не говори… ни словечка…

— Ладно, не буду говорить.

— Нет, ты поклянись пионерской честью…

— Сказал — нескажу… Ну, клянусь.

— Нет уж ты не „ну клянусь“, а как следует.

— Клянусь, что никому не скажу.

— Ну, вот видишь ли…

Андрюша огляделся по сторонам. Но в лесу, рябом от солнечных пятен, было тихо, никто не мог их тут услыхать.

— Видишь ли, сдается мне, что трубку эту я видел у одного человека.

— Ну?

Андрюша рассказал Коробову все свое приключение с Примусом Газолиновичем. Рассказывая, он поминутно озирался.

Коробов выслушал его очень внимательно.

— Вот оно какое дело! — сказал он — А что ж это за дача такая?

— Не знаю.

— Найти бы ее мог?

— Где ж найти? Я тогда улепетывать пустился, куда глаза глядят.

— А если бы от станции пойти?

— Ну, тогда пожалуй.

— Станция от нас пять верст.

— Это обязательно он тут шатается… И главное, вот что мне боязно, узнает, что я тут, пожалуй, пришьет… Подумает, донесу на него…

— Дачу-то посмотреть все-таки любопытно… Вот с сеном уберемся и тогда пойдем; потому что ты, Стромин, понимаешь, что ради такого дела нам очередную работу бросать было бы вообще несознательно… А тебя он не найдет. Почем он знает, что ты в лагере.

Андрюша помолчал.

— А вдруг он сегодня нас видал, когда мы там шарили?

Коробов нахмурился.

— Думаешь? Вот ведь чорт?.. Ну, да мы тебя не выдадим… Ты только старайся один далеко не отходить.

— Ведь вот какая неприятность…

— Ничего. В жизни бывают всякие случаи.

Благодаря хорошей погоде с покосом покончили скоро.

Воза, нагруженные сухим душистым сеном с утра до вечера тянулись на деревню.

Не обошлось и без приключений.

Одного пионера — Хомутова — когда он схватил охапку сена, ужалила в палец гадюка.

Змею убили палкой, а Хомутова поскорее повели в больницу, крепко перетянув ему бечевкой палец, чтоб яд не шел дальше.

Больница была не далеко, при суконной фабрике.

Там Хомутову прижгли рану иодом и перевязали палец.

Палец сильно вспух, и два дня у Хомутова был небольшой жар.

Потом обошлось.

— Пойдем сегодня, — сказал Коробов Андрюше. — До станции дойдем, а там уж ты должен до дачи дорогу найти… Я, если где один раз пройду, через сто лет вспомню.

— Проживи сто лет.

— Это так говорится. Пойдем, что ли.

— Пойдем.

Они быстро добежали до станции. Дорога шла все время березняком и мелколесьем. При солнечном свете лес был вовсе не страшен, не то, что тогда ночью.

От станции они пошли по тропинке, указанной Андрюшей.

— Вот в этих кустах мы отдыхали, — сказал Андрюша, — когда еще старик шел по дороге.

Андрюша все озирался. Он боялся, что из-за этих кустов вдруг вылезет его страшный враг. Пожалуй, во второй раз не удерешь.

Наконец они вышли на другую дорогу.

Андрюша, готовившийся увидать дачу, был очень удивлен, не увидав ее.

— Эге, — сказал он.

Вместо дачи стояло несколько обгорелых и обуглившихся столбов.

— Сгорела? — спросил Коробов.

— Надо полагать.

Он хлопнул себя по лбу.

— Помнишь, зарево тогда видели?

— Ну, мало ли тут кругом пожаров бывает. А, впрочем, ничего нет невозможного!

Они подошли к груде золы и черных головешек.

— До тла сгорела.

По дороге послышался скрип крестьянской телеги.

Чернобородый мужичок ехал на станцию, с любопытством смотрел на пионеров.

— Эй, снегири, — крикнул он добродушно, — откеда залетели?

— Не знаете, товарищ, что тут сгорело?

— А дача… прежде была господ Шутовых. Спичек нету? Аль курить не научились?

— Пионер нешто курит? Спичек нет… а есть одна штука, подходи с папиросой.

Коробов вынул из кармана неоправленную лупу.

Он поднес ее к папиросе поставив прямо против солнца.

На конце папиросы заиграл маленький светлый кружочек. Бумага задымилась и папироса загорелась.

— Фу ты! — воскликнул мужик. — Экий ты какой… шалавый.

Андрюша был тоже удивлен но не показал виду.

— Это очень просто, — объяснил Коробов, — нам в школе разъяснили… физический закон… кон… концерта… тьфу… концентрация лучей солнца.

Крестьянин покачал головою.

— Мудрость… Продай стекло-то.

— Нельзя.

— А как зовут его?

— Лупа.

— Лупа? А в городе продается?

— Продается. Где очки, там и лупу купишь.

— Лу-па, — повторил крестьянин и хотел было хлестнуть лошадь.

— Постой, а почему дача-то сгорела?

— А тут история. Монетчики фальшивые завелись. Червонцы гнали. И была у них тут как бы мастерская. А потом чевой-то не поделили… Скандал… Один себе ногу свихнул и попался… а другой с перепугу все и подпалил.

— А забрали их?

— Забрали… Говорят, только один убег… Эй ты… примерзла…

Телега покатила.

Пионеры смотрели ей вслед.

Перед тем, как повернуть в лес, крестьянин опять задержал лошадь.

— Говоришь, лупа?

— Лупа.

— Ну, прощайте.

Пионеры пошли лесочком.

— Отсюда до лагеря можно и другой дорогой пройти, — сказал Коробов, — вон видишь вдалеке церковь белая — это Мухино, а мы немножко правее.

Они некоторое время шли молча.

— Теперь я понимаю, — сказал Андрюша, — почему он меня в лавку-то посылал. Испытать хотел, разменяют аль нет.

— Деньги фальшивые делать, — произнес Коробов, — это прямо свинство по отношению к государству. За это в тюрьму сажают…

— Скверно вот только, что удрал… Как бы нам на него не наткнуться… Мне тогда каюк.

— А я на что?

— Ох, он здоровый.

Темнело.

Солнце садилось в большую лиловую тучу.

Во влажном воздухе было тихо-тихо. Звезды зажигались понемногу.

Вдруг какой-то странный не то лай, не то вой пронесся по лесу. Какой-то странный нечеловеческий хохот или плачь.

Оба пионера вздрогнули и остановились.

— Слыхал?

— Слыхал.

— Это что?

— Не знаю.

— Идем-ка скорее.

И они не пошли, а попросту побежали.

— Вот этой тропинкой.

В лагере было некоторое смятение.

— Слышали в лесу-то?

— Лай-то?

— Да… Зверь, что-ли.

— Собака.