В передачах по радио отца называли еще несколько раз, но теперь его имя было в целом списке. Вторым всегда шел сосед по гостинице директор Мылотреста, потом к этим именам присоединили имя бывшего жениха Вари Коночкина, затем имя какого-то директора Маслозавода — одним словом, даже непосвященный человек мог понять, что в городе идет большая борьба. И все это началось с Чащина! И с нее! Не подскажи она Чащину, как найти редактора газеты, не предай она отца… Но Варя тут же спохватилась. Разве это предательство? Предательством было то, что она, догадываясь о плохой работе отца, молчала, терпела, делала вид, что это ее не касается. Нет, Варенька, касается! Да еще как касается!..

Так казнила она себя, раздумывая над тем, что произошло. В эти дни с плавучей базы на сейнер передали пачку газет, и Варя снова прочитала статью.

Статья показалась ей ужасной. Она опять пришла к капитану, на этот раз потому, что испугалась за отца. Что он там предпримет, один, без дружеского совета, без поддержки? И капитан разрешил ей списаться с судна «по семейным обстоятельствам».

Еще два дня она ждала замену. Наконец пришла плавбаза, и с нее на сейнер перешел угрюмый юноша, вызванный из отпуска. Увидев Варю, он, не здороваясь, буркнул:

— Значит, это я из-за вашего папаши путевку потерял? Небось он меня в «Чинары» не пригласит!

Варя промолчала. Упоминание «Чинар» показывало, что дела отца приняли серьезный оборот.

Сойдя со своим маленьким чемоданчиком на берег, она торопливо направилась к гостинице, избегая людных улиц. У гостиницы она приостановилась, как перед прыжком в воду, надеясь в глубине души, что Бестия Ивановна окружена чающими пристанища и не заметит ее. Открыв дверь, она ужаснулась. Вестибюль был пуст, и Бестия Ивановна глазела на дверь, будто нарочно поджидала, когда появится Варя. Варя попыталась сделать вид, что не заметила ее, но Бестия Ивановна уже вышла из конторки.

— Виола Трофимовна, — запела она, — здравствуйте! Давненько у нас не были!

— Меня зовут Варвара Трофимовна, вы ведь сами записывали меня в книгу и видели паспорт.

— А кто вас, нынешних, разберет! Сегодня вы Виола, завтра Федора, вчера дочь почтенных родителей, а нынче дочка грузчика…

— Варвара, а не Федора! — гневно перебила Варя.

— А к кому вы изволите идти, Варвара Трофимовна? — сладким голоском спросила Бестия Ивановна. — Имейте в виду, девушкам неприлично ходить в гостиницу…

— Я к отцу… — удивленно сказала Варя и поняла, что надо было просто повернуться и уйти, не давая Бестии Ивановне новых козырей. Та вдруг закивала головой:

— Ах, ах, ах! А ваш батюшка здесь не живет! Выгнали! Выгнали как неплательщика! И в суд дело передали! А вы и не знали? Значит, вы тоже от него сбежали? Хороша дочка, ничего не скажешь!..

На счастье Вари, откуда-то из глубины раздался гневный окрик:

— Швейцар!

Бестия Ивановна подпрыгнула, повернулась на одной ножке и исчезла. Варя удивленно взглянула ей вслед. Раньше сама Бестия Ивановна вызывала швейцара таким вот гневным голосом. Тут только Варя обнаружила в конторке еще одну женщину, которая сказала:

— Швейцар справок не дает. Все справки у администратора. Подойдите сюда. О ком справляетесь?

— Сердюк Трофим Семенович…

— Выехал. Две недели назад. Куда — неизвестно.

У Вари часто-часто забилось сердце. Но оставалась еще одна надежда. Она робко спросила:

— Чащин Федор Петрович…

— Выехал. Десять дней назад. Адрес неизвестен, — отрапортовала женщина, явно щеголяя своей памятью. — Вообще все постоянные жильцы выехали. Если вам нужен номер, пожалуйста. Есть номера на все цены…

— Дайте что-нибудь подешевле, — устало сказала Варя и протянула документы.

Повздыхав и бесцельно походив по маленькому номеру, в котором не было не только ванны, но даже и умывальника, Варя вышла на улицу. Новоиспеченный швейцар Бестия Ивановна, опасливо взглянув на конторку администратора, побоялась высказать ей свое полное пренебрежение, но от этого Варе было не легче.

Город затянуло зеленью так плотно, будто весь лес из окрестных мест пришел сюда на отдых. Редкие прохожие, казалось, должны были аукаться, чтобы не заблудиться. Во всяком случае, такое именно желание возникло у Вари. Ей хотелось закричать: «Папа, где ты?», как хотелось крикнуть и другое: «Фе-дя-я!..» А этот бестолковый журналист не осмелился даже сообщить радиограммой о перемене своего адреса.

Зелень на улице, впрочем, была хороша хоть тем, что скрывала давно не беленные и не крашенные стены домов, выщербленные плиты облицовки, грязные подъезды. Она усмехнулась: вот тема для следующей статьи Чащина. Зеленые насаждения вместо планового ремонта строений. Впрочем, черт с ним, с Чащиным! Больше она не станет вмешиваться в его судьбу. Себе дороже!

Она торопливо прошла к зданию Мельтреста. Там-то уж, наверное, знают, где ей искать отца. И остановилась среди улицы.

Вывески, такой шикарной, огромной, на черном стекле золотом, не было. Вообще не было ничего, напоминающего о том, что тут когда-то было одно из самых шумных учреждений города. Зияли распахнутые ворота и двери, в которых раньше сидел человек с ружьем, и в эти ворота въезжали машины, груженные каким-то металлом. Группа рабочих втаскивала станки, расставленные прямо на улице. Во всех этажах здания шла какая-то работа.

Нет, контора была. Она помещалась в сторожке, и на двери сторожки висела временная вывеска из фанеры. Варя подошла ближе и прочитала:

Только тут Варя разглядела сквозь окна, что на том этаже, где размещался роскошный кабинет ее отца и кабинеты похуже — его заместителей, во всю длину зала (переборки были сняты) протянулись мельничные валы. Рабочие втащили ящик в вестибюль здания, вскрыли его и проворно потащили какие-то машинные части наверх, где шел монтаж вальцов мельницы.

Человек в парусиновом костюме, измазанном машинным маслом и мучной пылью, распоряжался во дворе разгрузкой машин. У рабочих что-то не ладилось, и он вдруг подставил широкие плечи под железную балку, крякнул, и весь станок передвинулся к деревянным скатам. Рабочие подхватили его, крикнули: «Пошло, пошло, само идет!» — и станок вмиг оказался на земле. Тут его зацепили тросом, бригадир взмахнул рукой, где-то загудела лебедка, и станок пополз в пролом, сделанный в стене.

Варя подошла к бригадиру и осторожно спросила:

— Вы не знаете, где найти товарища Сердюка?

Бригадир оглянулся, и Варя тихонько ойкнула, как в детстве. Это был отец.

Как же давно она не видела его в рабочей одежде, занятого делом! Как она могла забыть, что когда-то он приходил домой в таком вот брезентовом костюме, весь пропахший мукой, с белым, словно напудренным, лицом, брал ее на руки и подбрасывал, казалось, под самое небо, крича во весь голос: «Вира!», и ловил ее снова на руки, восклицая: «Майна!» Ведь Варя так любила эту игру.

Отец стоял, понурив голову, пряча глаза, и Варе вдруг захотелось ободрить его, приласкать, чтобы вызвать в глазах тот же веселый, озорной блеск, который так радовал ее когда-то в детстве. Она прижалась к его широкому плечу и чуть слышно сказала:

— Вира, папа, вира! Все вверх и вверх! И все будет хорошо!

Как-то незаметно рабочие отошли, скрылись в проломе, там послышались их голоса, стук и звон инструментов. Отец тихо сказал:

— Кончились мои высоты, дочка. Единственная высота, на которую меня еще могли поставить, мельница! «Ты, — сказали, — ее загубил, ты и восстанови!»

— Так это же хорошо, папа!

— Чего уж хорошего! Я-то всего прораб! А кругом инженеры. По проекту — инженер, по механизмам — инженер, по эксплуатации и то инженер, как будто я забыл, как валы на мельнице вертятся…