Закрываю руками лицо.

Часто дышу.

Мне вдруг становится так холодно, что тело передергивает. Сжимаюсь, словно губка, горблюсь и крепко зажмуриваю глаза. Все повторяю: это неправда, это ложь. Однако вновь и вновь вспоминаю лицо Андрея, его голос, а затем и то, что от него осталось. Невыносимо. Что же я натворила?

- Самобичевание не поможет, - неожиданно прерывает тишину водитель, и я рассеяно поднимаю на него взгляд. Он оборачивается всего на несколько секунд. Усмехается, а затем вновь переключает внимание на дорогу. Мне этого хватает, чтобы успеть заметить его черные глаза. Такие же черные, как и небо за тонированными окнами. – Осторожно. Иначе упадешь столь низко, что ничего кроме жалости у людей вызывать не будешь.

- Что? – мне будто влепили пощечину. Выпрямившись, я непроизвольно подаюсь вперед и уязвленно хмурю брови. – Я не ослышалась, ты…

- Да. – Перебивает он. – Я сказал, хватит ныть. В зеркале я только что проследил все фазы твоего грехопадения.

- Рувер, - шепчет Рита, на что он лишь невинно пожимает плечами.

- Ты думаешь, ты самая несчастная? Как же так вышло, никто меня не понимает, я ни в чем не виновата, - продолжает парень, лыбясь и сверля меня взглядом через зеркало заднего вида. – Вот только это бессмысленно. Ты лишь тратишь свое время и мое терпение.

- Тебя это никак не касается!

- Ты права. Меня это никак не касается. Однако смотреть на то, как ты едва ли сдерживаешься от слез – тошнотворное зрелище.

Я вспыхиваю, будто спичка. Щеки горят, руки горят. Смотрю на мужчину, который вдруг оказывается типичным представителем парней-переростков, и схожу с ума от безумного желания врезать ему кулаком прямо в наглое лицо. Стискиваю зубы. Еще одно слово и клянусь, я не сдержу порыв исполнить задуманное. Нет, я не умею драться, и нет, я никогда не делала ничего подобного. Но прямо сейчас, в данную минуту, мне вдруг кажется, что я смогу запросто сломать ему шею. И плевать, что мне лишь кажется.

Так. Дышать, главное дышать. Плечи трясутся, руки дрожат, и неясно: от холода это или от гнева. Я стараюсь не прокручивать в голове слова парня, однако наоборот только этим и занимаюсь: хватит ныть, это бессмысленно. И я бы не простила ему данную бестактность, если бы не увидела в ней толики правды.

- Куртка сзади, - вновь отрезает он, окончательно сбив меня с толку.

Слышу, как усмехается с переднего сидения Рита, и недоуменно вытягиваю лицо:

- Что, прости?

- Куртка. Ее надеваешь, и становится тепло.

С силой сжимаю перед собой пальцы. Может, он специально пытается вывести меня из себя? Нет, я не дам ему такой возможности. Глубоко втянув воздух, протягиваю:

- Спасибо. Обойдусь.

- Дело твое.

Я вдруг понимаю, что неразговорчивый Рувер устраивал меня куда сильнее. Лишь бы он больше не открывал свой рот, иначе случится драка, в которой я непременно проиграю.

Мы едим молча, и весь путь я чувствую себя ужасно паршиво. Мало того, что мне до сих пор неясно, во что же я ввязалась, так еще и черные глаза постоянно сверлят во мне дыру.

Когда мы поворачиваем на главную дорогу к поселку, я мысленно пою «аллилуйя» и громко выдыхаю. В конце концов, трудно было претворяться, будто данная поездка мне по душе, если всю дорогу я разрывалась между желанием выпрыгнуть в окно или повеситься на дверной ручке. Собираюсь неохотно объяснить Руверу путь к своему дому, но вижу, что он и так отлично справляется. Я бы удивилась этому в прошлой жизни. Однако сейчас меня это ничуть не смущает.

Поселок как всегда пуст. Четырехэтажные красные дома нависают над небольшими коттеджами, как тучи над нашим овальным озером, и ничего здесь не выглядит иным. Ничего, кроме моего дома, который вдруг оказывается полуразрушенным и окруженным людьми в полицейской форме.

- О, Господи, - на выдохе шепчу я, и прислоняюсь к двери. Смотрю во все глаза на то, как один мужчина фотографирует разбитые, гостевые окна, другой – обматывает желтой лентой входную дверь. И мне вдруг так неистово хочется сорваться с места - прямо на ходу - что я уже хватаюсь дрожащими пальцами за ручку, уже дергаю ее на себя, однако дверь не поддается. Заблокирована. Бросаю недовольный взгляд на Рувера.

Он лишь пожимает плечами:

- Безопасность превыше всего.

Его саркастический тон не просто выводит меня. Я взрываюсь. Неужели этот человек не понимает, что мы приехали ко мне домой, и мой дом разрушен! Отец, наверняка, пострадал, если он вообще здесь! Жизнь повернулась ко мне той стороной, о которой я даже не подозревала, а этот парень, названный в честь крохотной, немецкой речки, шутит? Шутит надо мной?

- Ты думаешь, это просто так сойдет тебе с рук? – тихим, уязвленным голосом интересуюсь я и покачиваю головой. – Все возвращается.

Наконец, дверь открывается, и я пулей вылетаю из салона. Несусь вперед, краем глаза замечаю машину брата, и едва не спотыкаюсь, запутавшись в собственных ногах. Нет. Он не мог приехать. Нет, пожалуйста.

- Саша! – восклицаю я и оглядываюсь. Вокруг столько людей. Один из мужчин подбегает ко мне, спрашивает что-то, наверно хочется понять, что я здесь делаю. Но мне плевать. Опять осматриваюсь и громче повторяю, - Саша!

- Аня?

Оборачиваюсь и замечаю, как брат выходит из гаража. Его лицо бледное. Он замирает, закидывает назад голову, и я слышу целый список различных, приемлемых и неприемлемых ругательств. Срываюсь с места. Буквально набрасываюсь на Сашу, крепко-крепко прижимаю к себе и зажмуриваюсь. Впервые мне не хочется отстраняться.

- Саша.

- Где ты была? Где ты, черт подери, была? Аня! Где? – вопит мне на ухо он и сильнее стискивает в руках.

- Прости. Тут такое было. Саша, папа, он…

- Что?

Поднимаю взгляд на брата, чувствую, как глаза покрываются пеленой и шепчу:

- Не знаю. Я не знаю, где он, что с ним. Папа сказал мне бежать, и я убежала.

Саша убирает руки с моих плеч и неврно вытирает ими лицо. Я никогда еще не видела его таким разбитым, испуганным. Он старается держать спину ровно, четко говорить, но ничто не скрывает ужаса в его глазах, который так и заражает меня, будто вирус. Да, опасный, смертельный вирус, проникающий глубоко под кожу. Страх. Паника. Не знаю, что именно горит во взгляде брата, но это нечто настолько тяжелое и нещадное, что подгибаются колени.

- Кто это сделал? Ты их видела?

- Да. Это какие-то люди. А точнее, это…, - оглядываюсь, нахожу темно-серую Камри Рувера и прикусываю губу: рассказать или не рассказать. Стоит или не стоит. Вдруг я только сильнее напугаю его? Ах, к черту этот вопрос! Более всего меня волнует, вдруг Саша кинет меня, когда узнает, что я натворила. Вдруг он не сможет смириться?

- Кто?

- Дело в том, что, - сглатываю, - все изменилось. Я кое-что узнала, и теперь понятия не имею, как мне быть. – Пытаюсь аккуратно подбирать слова. Но есть ли в этом смысл, когда собираешься сообщить о том, что ты не родная сестра и о том, что ты способна вытворять поразительные вещи? Убираю назад волосы и предпринимаю очередную попытку. – Папа рассказал мне нечто ошеломляющее. Ты не подумай, ничего плохого. Хотя. Я не знаю. Просто. Сложно сказать, это так странно.

- Аня, - Саша скрещивает на груди руки, - что он тебе сказал?

- Ты не поверишь.

- Почему?

- Это касается меня. Моего детства. Господи. – Оглядываюсь, будто ищу поддержки. Может, сейчас вообще неподходящее время? Да, надо поговорить с ним позже. В другом месте. Где никого не будет рядом. Так и сделаю.

- Он рассказал, что тебя удочерили? - Моя челюсть едва не падает. Я расширяю глаза и смотрю на брата не столько шокировано, сколько обижено. Он знал? Он знал и молчал?

- Ты в курсе?

- Мне было шесть. Неужели ты думаешь, что я не заметил появление четвертого человека в семье? - Сужаю глаза. Я хочу спорить, кричать, рвать и метать, ведь жизнь не просто ускользала из моих рук, она испарялась, забирая с собой остатки всего обычного и нормального. Но я успеваю только открыть рот, как вдруг Саша продолжает. – Это безумная новость, но сейчас она не так важна. Пойми. Я знаю, ты в шоке. Но отец.… Где он? Ты так и не объяснила, о каких людях идет речь?