В гонке по-прежнему лидировала «Игл». Левис на­конец сменил Стоуна. Если ничего не случится, она по­бедит.

В комнате Фабиена появился Гримбер. Он был у Ричардсона и рассказал ему о готовившемся преступ­лении.

— Это произвело на него впечатление? — поинтере­совался Сен-Жюст.

— Он не выглядел удивленным, ответил Грим­бер. — Ричардсон очень хитер и высказался неопреде­ленно: «Мои успехи вызывают зависть; возможно, кто-то хотел мне навредить. Может быть, также первая крупная победа турбинного мотора — если мы все-таки победим — нанесет удар по производству поршневых моторов, и поэтому наш успех был для многих нежела­телен».

Гримбер достал из кармана три конверта:

— Ричардсон поручил мне поблагодарить вас троих от его имени...— он указал на Пьера, Фабиена и Кан­дидо.— И вручить вам три чека на тысячу долларов каждый.

Не давая им времени опомниться, он сказал в за­ключение, взглянув на часы:

— Через полчаса я уезжаю в Париж. Статью на­пишу в поезде.

Сначала Сен-Жюст хотел отказаться от награды, но, видя радость Кандидо, сдержался.

Прошло два дня после победы «Игл» на двадцатичетырехчасовых гонках в Ле-Мане. Статья Гримбера, появившаяся в понедельник утром, произвела сенса­цию, и Ричардсону пришлось устроить импровизиро­ванную пресс-конференцию в отеле «Ритц», где он ос­тановился. На вопросы журналистов он отвечал так же уклончиво и неопределенно, как и Гримберу. Но на таких пресс-конференциях всегда находится какой-ни­будь хитрец, который задает коварный вопрос. Так, у Ричардсона спросили:

— А что, если вы сами организовали все это пре­ступление, чтобы создать рекламу своей продукции?

Вопрос не застал миллиардера врасплох. Он отве­тил с улыбкой:

— Если бы я сам придумывал сценарий, это не стоило бы жизни двум людям. И уж, наверное, я б не стал рисковать жизнью трех моих гонщиков и уничто­жать два автомобиля... если, конечно, я не сумасшед­ший.

Гримбер, рассказывая о пресс-конференции Сен-Жюсту, заметил:

— Этот человек очень силен.

И Пьер не мог с этим не согласиться.

Тем временем Франк и Марко были неуловимы; они не появлялись ни у себя, ни в тех местах, которые обычно посещали. Все газеты поместили их фотогра­фии, но... тщетно.

Фабиен, со своей стороны, активизировал поиски. Что касается Сен-Жюста, он, казалось, отошел от дела. Пьер заключил с Гонином мир, и создавалось впечатле­ние, что, кроме успеха рубрики, его ничто не интере­сует.

Эстев выразил ему свое удовлетворение:

— Я рад, что ты перестал играть в детектива. Ты хорошо вел дело в Ле-Мане. Это был великолепный материал для газеты. Но признайся, что вся эта исто­рия далеко увела тебя от дела «защиты вдов и сирот».

— Допустим. Но следует признать, что, разобла­чив преступление, мы помогли восторжествовать правде и победить достойному.

Эстев улыбнулся. Он знал, что племянника труд­но переспорить, и предпочел сменить тему.

— Гонин сказал, что ты хотел бы взять на работу молодого португальца, который оказал тебе помощь.

— Это дало бы ему возможность зарабатывать на жизнь и учиться. Он умный и хороший парень. Мне хотелось бы ему помочь.

Эстев снова улыбнулся:

— Узнаю твое великодушие. Я, со своей стороны, сделаю все, чтобы облегчить твою задачу.

Теперь заулыбался Сен-Жюст. Видя, что у Эстева хорошее настроение, он спросил:

— А как насчет его службы в газете? Нет возра­жений?

— Нет. А теперь не мешай мне работать!

Если Эстев и Гонин думали, что Сен-Жюст умерил свой пыл, то они ошибались. Просто после зрелых раз­мышлений Пьер изменил тактику. «Буду как тростин­ка, — сказал он себе. — Согнусь, но не сломаюсь».

Для него расследование преступления еще не закон­чилось. Надо было разыскать Франка и Марко и че­рез них добраться до таинственного человека в ковбой­ской шляпе: он, очевидно, был «мозгом» их организа­ции. Короче, надо было узнать, почему против «Игл» готовилось преступление.

О двойной игре Сен-Жюста знали только Фабиен и Кандидо. И в меньшей степени — комиссар Ронжье, для которого это дело также еще было открытым.

Ссылаясь на то, что надо испытать новый мотоцикл, Сен-Жюст предпринимал далекие прогулки. На самом же деле он, как правило, отправлялся к Фабиену.

Но детектив, так же, впрочем, как и комиссар, отвечал одно и то же:

— Следствие — на мертвой точке.

В это утро Сен-Жюст работал в своем маленьком кабинете в газете, когда зазвонил телефон. В трубке раздался слащавый голос Гонина:

— Я понимаю, что для вас это дело с гонками в Ле-Мане закончено. Однако я подумал, зная вашу лю­бознательность, что вас заинтересует следующая ин­формация...

«Слова в простоте не скажет»,— подумал Сен-Жюст, которого один звук этого голоса приводил в дурное расположение духа.

— В Фонтенбло лесник обнаружил трупы извест­ных Марко и Франка. Их тела изрешечены пулями. Лесник видел фотографии в «Суар», поэтому без труда их узнал. Комиссару Ронжье сообщили, и он уже там. Я послал в Фонтенбло Гримбера.

В первый момент новость потрясла Пьера, но Го­нин был так многословен, что он успел прийти в себя. Он сказал как можно вежливее:

— Спасибо, что вы поставили меня в известность. Теперь, когда и эти двое мертвы, дело можно считать закрытым.

Он повесил трубку и прошептал:

— Какой лицемер!

В самом деле, он сразу понял, что Гонин устроил ему ловушку. Будучи человеком коварным, он не до конца поверил в отказ Сен-Жюста от участия в даль­нейшем расследовании. Сообщив, что в Фонтенбло по­слан Гримбер, Гонин рассчитывал, что Пьер рассер­дится, скажет, что он мог бы и его послать вместе с Гримбером, и таким образом, наконец, разоблачит себя.

Сознание, что он перехитрил Гонина, развеселило Пьера. Но эта маленькая радость ничего не стоила по сравнению с той катастрофой, которой явилась смерть Франка и Марко.

Это мнение разделял и Фабиен, которому Пьер со­общил новость:

— Маловероятно, что поездка в Фонтенбло даст Ронжье какой-нибудь след. Убийство Марко и Фран­ка наверняка дело рук профессионалов. Надо быть большим оптимистом, чтобы надеяться, что они оста­вили какие-нибудь улики.

— Я в отчаянии, — признался Сен-Жюст.

— Полно! У тебя есть утешение: Лоретта сказала, что со вчерашнего дня ты получил кучу писем с позд­равлениями от читателей.

— К счастью, это так, — Сен-Жюст вздохнул. — А пока преступление на гонках в Ле-Мане остается за­гадкой.

Вечером Пьер позвонил Ронжье. В Фонтенбло ко­миссар мог только констатировать смерть Франка и Марко. Он посчитал пули, подобрал пустые гильзы — небогатый урожай.

Ронжье разделял мнение Фабиена:

— Только случай, счастливый случай может помочь разрешить эту загадку. Уже более двадцати лет я служу в полиции, у меня есть некоторый опыт и выра­боталась определенная философия. Так поверьте мне, только благодаря счастливому случаю становятся ве­ликими полицейскими! И великими репортерами...

И счастливый случай появился на следующее утро в кабинете Сен-Жюста в лице Жоржа Буржуа, брата Франка.

Это был начинающий толстеть, лысеющий человек, с расплывшимися чертами лица. Его глаза выражали испуг, а пот, струившийся по лбу, был скорее следст­вием страха, чем жары. Очевидно, этот обычный мир­ный гражданин должен был сделать над собой большое усилие, предприняв свой шаг.

Сен-Жюст, заинтересованный этим визитом, попы­тался его успокоить.

— Здесь вам нечего опасаться, — сказал он. — Чем могу помочь?

Жорж начал с того, что высказал в свой адрес ряд похвал. В детстве он был послушным ребенком. Он вел все дела в гараже, честно зарабатывал на жизнь. Его же брат был взбалмошным, заводил подозрительные знакомства и не любил работать.

— Но, что поделаешь, — признался он Сен-Жюсту. — Франк был моим братом, и я его любил. У него была хорошая душа. Но любовь к приключениям — это было сильнее его. Я чувствовал, что это плохо кон­чится, но все-таки не так...