— Там пришли монтеры. Насчет проводки.

Клара приподнялась:

— Скажи этим господам, если они сию же минуту не уберутся, я спущу на них собак.

Она проследила, как «монтеры» поспешно проследовали в обратном направлении.

Однако этот незначительный инцидент еще больше обеспокоил Клару. Эта активность не была ли связана с событиями в Берлине?

— Эмма! — позвала Клара. Она попросила приготовить ей дорожный костюм и меховые ботинки. И теплое пальто.

— Господи! Ну разве это можно? Ты совсем больна, — всплеснула руками Эмма.

— Петер пусть готовит автомобиль. Не позже чем через час мы едем. Собирайся.

Принятое решение успокоило Клару. Она всегда предпочитала встречать опасность с открытыми глазами.

Она, конечно же, была больна, и нервная система тоже в конце концов поизносилась… И все же движение к цели было лучше, чем пассивное ожидание удара…

Она задремала в машине, но услышала голос Петера; «Придется все-таки менять колесо!» Там, под горой, она может отдохнуть в харчевне, в которой, безусловно, найдется чашка кофе, а может быть, и бульона… Клара и Эмма прошли несколько шагов. В харчевне жарко горели поленья в очаге… Все небольшое зальце было таким сухим и горячим, словно печь, готовая для выпечки хлеба…

Хозяин узнал Клару и рассыпался в приветствиях.

Клара заказала кофе и чаю с лимоном.

И вдруг она вспомнила: здесь как-то она была с Розой. В тот давний, давний день, нет, вернее, уже в сумерки, когда они пришли сюда усталые, грязные и почему-то очень счастливые. Но что делало этот день, эти сумерки такими значительными? Просто они были на десяток лет моложе? Нет, это же была пора больших надежд перед Штутгартом, и они так деятельно готовились к конгрессу… И Клара тогда заболела и уехала в Зилленбух. Там она быстро поправилась. После дождей стояли прекрасные теплые дни. Клара уже хотела возвращаться в город, и вдруг приехала Роза. Нет, она даже не приехала, а пришла: день был, правда, теплый, но не жаркий. А Роза — так смешно! — пришла босиком! И свои ботинки она связала шнурками и несла в руке. Это выглядело еще смешнее оттого, что Роза была так красиво одета. И на голове у нее была модная «тиролька».

Роза стояла босая на террасе и, подвывая, как модные поэты, произнесла:

— От Кельна до Гагена стоит проезд пять талеров прусской монетой. Я не попала в дилижанс, и пришлось тащиться почтовой каретой… Омнибус сломался!..

— Ну конечно! Со времен Гейне мы так деградировали, что почтовая карета, и та нам недоступна! Иди скорее в ванную!

Костя и Максим, хохоча, обнимали ее. В семье Клары сыновья никого не встречали так бурно, как Розу.

Потом сыновья уехали — они ведь еще учились, — и, как часто случалось, Клара осталась с Розой вдвоем в зилленбухском доме.

Они пошли по грибы в лес, полный светотеней, тонкого запаха хвои, болтовни ручьев, после недавних дождей превратившихся в маленькие потоки. Дятлы перестукивались, а кукушки навязчиво куковали свои пророчества дурными голосами с многозначительными паузами — ну точно наши правые в рейхстаге!

— Кукушка, кукушка, скажи, сколько мне осталось жить? — крикнула Роза.

Роза принялась считать. Она считала, считала, обшаривая в то же время кусты, заглядывая под низкие ветви елей, осторожно подымая их. А кукушка все отсчитывала Розины годы.

— Слушай, это какая-то ненормальная, она не может остановиться! — сказала Роза.

— Ничего подобного, — авторитетно сказала Клара, — просто ты будешь жить вечно.

И вот тогда на обратном пути они и попали сюда, в эту харчевню… Дверь хлопнула.

— Можем ехать! — объявил Петер и стал мыть руки в умывальном тазу, вытирая их ветошью, вынутой из кармана.

Клара, тяжело поднявшись, сделала уже шаг к двери.

Но вошел Эрих Нойфиг. Он совершенно растерялся, увидев Клару. По тому, как он побледнел, она уже многое поняла. И сразу же сообразила: он, безусловно, ехал в Зилленбух, больше ему незачем было ехать сюда. И, наверное, не с добрыми вестями, иначе он бы так не растерялся при виде ее.

Поняв это, она собрала все свои силы и сказала себе: впереди сил потребуется еще больше, и надо к этому готовиться.

— Здравствуй, милый Эрих! Ты, конечно, ехал ко мне? И, наверно, тебя послал отец?

— Да, товарищ Клара, к вам, — ответил он. — Я выбрался из Берлина еще в пятницу, но поезда идут вне расписания, и я…

«Выбрался!» Он не уехал, а «выбрался». И он не привез письма от отца — значит, письмо нельзя было дать. Значит, это было рискованно. Существовало еще одно соображение: у Георга ведь есть машина. Значит, машина нужна для более важного. Там…

— Сядь сюда и расскажи все… Потому что я еду в Берлин, и мне надо…

— Невозможно! — воскликнул Эрих.

Она взглянула на него, и он повиновался… Революционный Берлин пал. Солдаты Носке вытаскивали из домов рабочих и расстреливали тут же. Войска заполнили город.

Отца схватили сразу и потащили в их штаб, в отель «Эден». Там была страшная кутерьма, и какой-то генерал закричал, увидев отца: «Кого вы привезли, идиоты? Это же Уве Нойфиг!» Он принял Георга за его брата. Сейчас отец скрывается…

— Где Роза, Карл, Пик? — хрипло прервала Клара. Она боялась за них, потому что знала, как разжигают кровавые инстинкты. Она знала черные души всех носке и эбертов на свете!

— Пику удалось скрыться. Его нет среди убитых и арестованных. А Карл и Роза… Я расскажу вам все по порядку, так велел мне отец. Он сказал, чтобы я последил за домом на Мангеймерштрассе. Мы знали: Карла и Розу ищут, но уже было поздно предпринять что-нибудь. Все же товарищи хотели перевезти их в другое место, более безопасное.

— Да, да, дальше…

— Это было пятнадцатого января. Чуть стемнело, я стал крутиться около дома. Ко мне подошел парень из дома напротив, знаете, где табачная лавочка. Он узнал меня, наверное, понял, зачем я здесь, и сказал: «Уходи, в квартире засада». — «Они уже там?» — «Да, с самых сумерек я видел, как они подъехали и вбегали по лестнице, все с белыми повязками на рукавах, а в руках пистолеты…» Он ушел, а я остался.

— Дальше! — требовала Клара.

— Подъехал полицейский автомобиль, полный солдат. Лейтенант скомандовал им следовать за ним. В машине остался один только водитель. Он сунул в рот сигарету и начал хлопать себя по карманам, не находя спичек. Тогда я стал на подножку и дал ему зажигалку. Он закурил и сказал мне: «Проходи, малыш, а то могут под горячую руку замести тебя вместе с этими спартаковцами!» — «Разве тут есть спартаковцы?» — спросил я, думая хоть что-нибудь узнать. «Да еще какие! Главари!» — сказал он. «И что же с ними будет?» — «Это не нашего ума дело. Мое дело крутить баранку, ехать куда прикажут». — «А куда?» — «Вернее всего в «Эден», в штаб».

Когда он сказал мне про «Эден», я помертвел, потому что в штаб свозили всех функционеров и там их истязали, и живым никто оттуда не выходил! Но я еще надеялся. «Проваливай, проваливай отсюда, пока цел!» — сказал водитель.

Я зашел за угол и стал наблюдать…

Клара поняла, что дальше последует самое важное. Но ведь из сказанного уже ей стало все ясно.

— Дальше, Эрих, дальше!

— Во втором этаже открылась створка окна, и тот лейтенант крикнул водителю: «Сейчас поедем». Тут я подошел к самому углу и стал смотреть… Вывели Карла. Его даже не вывели, а вытащили. И пинками загнали в автомобиль.

— Боже мой! — сказала Клара. — И ее…

— Да.

— Дальше!

— Карла посадили на заднее сиденье между солдатами, а на переднее Розу. Голова у нее была непокрытая. На плечах шубка. Лица я не видел, только видел: она высоко держала голову. И снег падал на волосы. А Карла я рассмотрел: у него было бледное лицо, и он ругался. Я слышал, как он сказал: «Палачи, скоро вам воздастся». Я не знал, что мне делать, но, поскольку было сказано про «Эден» решил ехать туда. Мне повезло: я поднял руку, и карета «Скорой помощи» подхватила меня, я сказал: «Опаздываю на ночное дежурство в госпиталь». Они довезли меня до Гедехтнискирхе, и я побежал.