— К чему такая паника, дорогой Пишта? Мой юнкер хоть и молод, но сказал вам чистую правду.

Секереш с раздражением повернулся к нему:

— А ты откуда знаешь? Тебя вообще здесь не было ночью.

Бела Олах с прежним спокойствием и обезоруживающей улыбкой парировал:

— Правильно. Я явился сюда чуть свет, чтобы составить заявки на необходимое вам продовольствие. Коль вы заставляете дежурить моего единственного помощника, кто же сделает это, если не я? Я вошел в тот самый момент, когда дежурный по штабу по телефону отдавал приказ Чохани немедленно выступить по направлению к Вацу.

В прошлом Бела Олах был удостоен звания «золотой витязь» в награду за участие в офицерском мятеже после первой мировой войны, осуществленном в Западной Венгрии, том самом, что привел Хорти к власти. Тогда он сражался плечом к плечу с Пронаи, Секерешем, Ваннаи и Мольнаром и потому пользовался у них неограниченным доверием. Однако у Секереша все же нашелся еще один вопрос:

— Но почему его выбор пал именно на батальон Гергеи? Разве у нас нет других подразделений?

Вопрос был обращен явно ко мне, но меня и здесь опередил Бела Олах:

— Вполне разумное решение. Во-первых, это самое крупное по численности подразделение, а во-вторых, казарма батальона ближе других находится к указанному участку фронта. И наконец, в-третьих, уж если кому-то и суждено пожертвовать своей жизнью ради отечества, пусть лучше это будут сопляки из батальона Чохани, чем, скажем, бравые молодцы из отряда Ваннаи.

— Гм, логично, — промычал Секереш, видимо удовлетворенный таким ответом. И, повернувшись к Пронаи, он добавил: — Господин подполковник, с решением дежурного я согласен.

Судьба тем временем сделала мне еще один подарок — именно в эти утренние часы в районе Ваца замкнулось кольцо окружения советских войск вокруг Будапешта. Таким образом, через час, когда об этом стало известно в штабе Пронаи, меня никто не мог бы уже уличить во лжи. Но в тот момент я об этом, разумеется, еще ничего не знал и ломал себе голову над тем, как мне избежать беды. По налитым кровью глазам Секереша и холодному взгляду Пронаи я понимал, что все это могло очень плохо кончиться для меня. В то же время мне было ясно, что Бела Олах солгал, чтобы спасти меня. Но почему? Зачем он это сделал? С какой целью?

Эти вопросы не давали мне покоя. Голова разламывалась после бессонной ночи, и я плохо соображал. С одной стороны, мне удалось выполнить поручение Мико, выведя батальон Гергеи из-под удара в сипну. А с другой — Бела Олах, являвшийся одновременно другом и Мико, и Ваннаи, рискуя собственной жизнью, спас меня от расправы, пойдя на заведомую ложь.

Безуспешная попытка разобраться в этой путанице привела меня к выводу: необходимо поговорить с Белой Олахом напрямик, разумеется наедине и ничего не скрывая.

Однако в таком откровенном разговоре, как видно, нуждался и сам Бела Олах. Он нашел удобный повод, чтобы уйти из штаба вместе со мной.

Я решил начать объяснение первым, и отнюдь не по совету разума, а просто потому, что знал: нападение — лучшая защита.

— Благодарю вас, — сказал я, поравнявшись с ним в коридоре. — Но мне хотелось бы понять причину…

Олах остановился и взглянул мне в глаза.

— Видишь ли, Миклош, хитрить я не стану. Сейчас правду знаем только мы с тобой. Я и раньше догадывался, а теперь знаю наверняка, на чьей ты стороне. Сейчас ты имеешь возможность убедиться, что я хотел бы стать вашим другом. Между прочим, именно поэтому я и помог тебе устроиться в штабе. Если помнишь, это я разговаривал с Золтаном Мико, другом моего детства, когда ты впервые появился в этих стенах. Уже тогда я принял решение перейти к вам, но Мико, боясь навредить тебе, быстро распрощался и ушел. Из этого я сделал два вывода: во-первых, Мико, зная о моем прошлом, связанном с Пронаи и Ваннаи, не до конца доверяет мне. А во-вторых, если ты, зеленый унтер-офицерик, ему нужнее и дороже, чем друг детства, которого он не видел много лет, то это означает, что ты и есть тот самый человек, через которого я в случае необходимости смогу установить контакт с Мико и его друзьями. Теперь понял? Мои сомнения рассеялись.

— Я хочу сражаться вместе с вами, — понизив голос, сказал Бела.

— Вы имеете на это полное право, что и доказали на деле, — ответил я.

Мико с нетерпением ждал моего доклада. И хотя он уже был информирован о случившемся из других источников, сведения из первых уст со всеми подробностями доставили ему настоящую радость. Его интересовали подробности, и потому он не упустил ни малейшей детали, переспрашивая по нескольку раз о различных мелочах, казавшихся мне не имеющими особого значения.

В заключение я сообщил ему о нашем разговоре с Белой Олахом.

Мико, немного подумав, сказал:

— Ты поступил правильно. Мне кажется, Бела окончательно решил, с кем ему по пути. Он может оказаться нам очень полезен. Хотя бы потому, что в глазах главарей этой банды он вне всяких подозрений…

В тот же день я повторил свой доклад барону Эде Ацелу, связанному с Дудашем, и попросил разрешения вручить Беле Олаху удостоверение участника движения Сопротивления.

— Вручим, — согласился Ацел. — Мы должны принимать в нашу организацию всех, кто добровольно желает сражаться против гитлеровцев. — Грустно улыбнувшись, он добавил: — Право, мне более симпатичен тот, кто сам желает стать нашим другом, чем тот, кого приходится тащить чуть ли не на веревке.

Я не понял его, и тогда он пояснил:

— Понимаешь, я как-то дважды беседовал до петухов с генерал-полковником Миклошем Дальноки, доказывая ему необходимость перейти на сторону союзников. Он все понял и перешел. Правда, только с адъютантом, без подчиненной ему армии. Что же касается другого генерал-полковника, Яноша Вереша, то тут дело обернулось намного хуже: после второй беседы од едва не отправил меня под арест. Только после третьей встречи этот «гигант мысли» уразумел, наконец, чего от него ждут, и сделал нужный шаг. Видишь, какие дела. А твой Бела Олах явился к нам сам, молодец!..

Разумеется, барон Эде Ацел был далек от того, чтобы ставить знак равенства между генералами и Белой Олахом. Как никому другому, Ацелу было известно, насколько трудно и опасно такому известному деятелю решиться на подобный шаг. Именно поэтому барон не жалел сил и энергии для того, чтобы повернуть против гитлеровцев и вовлечь в движение Сопротивления прежде всего военачальников самого высокого ранга, ловко используя для этого свои великосветские связи и положение в обществе. Сам он тогда уже входил в состав «Венгерского национального комитета освобождения».

И хотя в те дни я нисколько не сомневался в правдивости его рассказа о генералах Вереше и Дальноки, эти усилия Эде Ацела только после освобождения страны Советской Армией и ее победы над гитлеровской Германией получили официальное подтверждение. Правда, премьер-министр временного венгерского правительства Дальноки и его военный министр Вереш сами постеснялись заявить об этом, но в ходе судебного процесса, проходившего в феврале 1948 года, верховный суд, занимавшийся делом одного из главных военных преступников, генерал-майора Золтана Сюди, командира дивизии «Святого Ласло», в своем приговоре отметил, что барону Эде Ацелу еще в 1944 году удалось склонить к выступлению против гитлеровцев даже Золтана Сюди с его дивизией. Правда, на деле генерал-майор поступил прямо противоположно взятому на себя обязательству: он вывел дивизию в Австрию и сражался на стороне гитлеровцев до конца, что и послужило отягчающим обстоятельством при вынесении ему обвинительного приговора.

Я сдержал обещание, данное мною лейтенанту Чохани. Спустя несколько дней, получив известие о том, что батальон Гергеи под командованием лейтенанта благополучно выбрался из окруженного Будапешта, я поспешил обрадовать этой вестью жену Чохани. Судьбе было угодно, чтобы я застал ее дома живой и здоровой, хотя могло быть и иначе. Она рассказала, что в ту ночь, когда батальон, поднятый по тревоге, спешно покидал столицу, вооруженные нилашисты ворвались в ее квартиру, имея приказ арестовать поручика.