Пробежав глазами газету, я похолодел. В официальном сообщении говорилось, что в Будапеште на площади Октагон (теперь она называется площадью Седьмого Ноября) выстрелами из засады с крыши дома убиты два советских солдата. Затем я прочел самое невероятное: в этом подлом убийстве подозревали меня!

Это было ужасно, особенно для меня, всегда считавшего, что политическая борьба должна быть открытым и честным поединком убеждений, а не закулисных интриг и коварных ударов из-за угла. Клеветническое обвинение потрясло меня. Душа моя наполнилась горечью и страхом.

С болью в сердце я простился с моими добрыми хозяевами и отправился в путь с адресом в кармане, который получил от Мишки Чордаша. Если память мне не изменяет, я шел в приграничный городок Сентготхард, к доктору теологии его преподобию Эрдеи, тамошнему капеллану.

Все шло гладко, пока я не появился на пороге его дома и не назвал себя. Услышав мое имя, почтенный капеллан пришел в крайнее замешательство.

— Сын мой, стряслась большая беда, — сказал он. — На днях пограничная охрана схватила двух молодцов. Они пытались перейти границу по тропе, которую я указал им. Мой дом под наблюдением, а сам я теперь не только бессилен, но еще и опасен.

Это было правдой. Когда на другой день я сел в вагон пассажирского поезда, идущего в глубь страны, весь состав подвергся проверке — пограничники проверяли документы. Не могу утверждать, что искали именно меня, Миклоша Сабо, но в том, что искали человека, вышедшего из дома его преподобия Эрдеи, нет сомнения. Во всяком случае, я не стал испытывать судьбу и при первой же возможности, когда поезд замедлил ход, спрыгнул со ступеньки вагона на каком-то перегоне.

Удача сопутствовала мне и на этот раз. Ободранный и поцарапанный, прихрамывая на одну ногу, я все же вернулся в гостеприимный Заласабар.

Потерпев неудачу, я должен был искать какой-то выход. Тут мне помог крестник дядюшки Йожи, молодой каменщик по имени Карой Тот. Узнав о моей беде, Карой рассказал мне, что недавно вернулся из лагеря для военнопленных близ города Пассау. Там в селе Поккинг у него осталась невеста, немка по национальности, дочь богатого хозяина. И если я приму его в товарищи, он охотно пойдет со мной искать свое счастье.

Предложение Кароя меня обрадовало. Вдвоем всегда лучше, тем более в таком опасном деле. Вскоре мы выработали и план перехода через границу: сначала мы прибываем в Сомбатхей, где почуем у его родственников, потом пешком добираемся до приграничной деревушки Хорватжидань, где у Кароя тоже были знакомые, а там по надежной и не раз испытанной тайной тропе переходим государственную границу.

Когда молодой австриец, наш проводник, объявил нам, что мы уже в Бургенланде, то есть на австрийской земле, слезы выступили у меня на глазах. Я испытывал боль и радость одновременно. Боль — потому, что покинул родину, радость — потому, что избавился от опасности. Но нам предстояло еще пересечь советскую зону оккупации, затем перейти зональную границу и оказаться наконец у англичан, наших союзников и покровителей.

Не без труда мы добрались до перевала. Здесь, по словам простившегося с нами проводника-австрийца, мы могли без всякого риска пронырнуть из зоны в зону. Без особого труда мы отыскали старую водяную мельницу, стоявшую на берегу горного ручья в романтическом, сказочном уголке леса. Приближался великий момент моего вступления, как тогда мне казалось, в свободный западный мир.

Мы бодро шагали по вьющейся в горах узкой лесной дороге, и мне хотелось петь. Еще бы, наконец-то я, преодолев бурное море стольких злоключений, очутился в тихой гавани! Однако вскоре тихая гавань оказалась коварным заливом со множеством рифов, на которые так легко напороться неопытному мореплавателю, если ему не светит луч путеводного маяка. Хотя мой верный спутник Карой Тот всячески удерживал меня от рокового шага, я настоял на своем. Придя в Грац, я тут же отправился в английскую комендатуру. Поскольку я слишком громко и настойчиво требовал провести меня к генералу, ко мне вызвали переводчика, который оказался, как выяснилось, бывшим венгерским майором из все той же дивизии «Святого Ласло».

Выслушав меня и узнав, кто я такой и зачем явился, переводчик сказал:

— Хорошо, я доложу о вас полковнику, начальнику местного английского гарнизона. Он вас примет, но за успех не ручаюсь.

Отставной майор оказался прав. Английский полковник терпеливо выслушал меня, а потом спросил:

— Имеете документы?

— Не на мое имя. Ведь я эмигрировал нелегально.

— Рекомендательного письма у вас тоже нет?

Я с трудом сдержал негодование и как можно вежливее постарался объяснить положение, в котором оказался:

— Прошу вас понять, господин полковник, на родине меня разыскивает полиция. Я не мог расхаживать по улицам с чужими документами и собирать рекомендации.

Полковник с сожалением развел руками. Затем, помолчав минуту, спросил:

— Могли бы вы, сударь, назвать имя главы вашего государства?

«Значит, сейчас мне предстоит некий испытательный тест, — подумал я. — Что же, так ближе к цели».

— Разумеется, — ответил я. — Президент Золтан Тильди, реформатский священник.

— А имя премьер-министра?

— Ференц Надь. Он-то и является лидером нашей партии.

— Ну а председателя парламента?

— Бела Варга, прелат Ватикана, представитель папы в Венгрии.

— К какой партии он принадлежит?

— К партии мелких сельских хозяев, как и я.

Полковник откинулся на спинку стула:

— Простите, сударь, но поверить вам я не могу. Вы являетесь ко мне с документами, которые, как вы утверждаете, вам не принадлежат. Затем представляетесь как один из функционеров партии мелких сельских хозяев, который вынужден бежать из страны, где у власти стоит его же собственная партия! — Сделав краткую паузу, он закончил нашу беседу такими словами: — Откровенно говоря, я должен был бы вас арестовать. Но, поскольку вы пришли ко мне добровольно, я не сделаю этого. Помочь же ничем не могу.

Я выскочил из кабинета как ошпаренный. Гнев кипел во мне, но я не знал даже, на кого сердиться. На полковника, который по праву требовал доказательств, что я не вру? Или же на Ференца Надя и его компанию, которые, выдворив меня из страны, не удосужились проинформировать об этом англичан через их миссию в Будапеште?

Отставной майор, к моему удивлению, отнесся ко мне с сочувствием и даже пригласил к себе. Жил он в небольшой вилле на окраине Граца, в долине, окруженной лесистыми холмами. Он пригласил к себе нескольких своих бывших коллег-офицеров, жаждавших послушать земляка. От них-то я и узнал правду о судьбе дивизии «Святого Ласло».

С нескрываемой гордостью офицеры рассказывали о том, как им удалось вырваться из долины, с обеих концов перекрытой советскими войсками, о головокружительном ночном марше среди диких скал, заросших колючим кустарником, о тропе, которая вывела их через предгорья Альп в тыл к англичанам. Я услышал и о невероятной по своей дерзости истории о том, как генерал Сюди, которому нельзя было отказать в решительности, окружил в глубоком тылу штаб англичан, чувствовавших себя в полной безопасности, и вынудил английское командование подписать меморандум о сохранении дивизии в полном боевом составе. Это, собственно, и послужило основанием для того наглого предложения Сюди, которое он сделал Ференцу Надю якобы с ведома и согласия союзников.

После всего услышанного голова у меня гудела, как растревоженный улей. То, в чем я сомневался еще в Будапеште, подтвердилось здесь, в Граце. В то же время противоречие между политическими амбициями и конкретными действиями британских властей было очевидным. Майор-переводчик постарался внести ясность, но достиг обратного результата. Ясно было одно: сначала англичане на словах поддерживали и ободряли нас, венгерских буржуазных политиков, подстрекая к установлению контакта с командиром фашистской дивизии, оставленной ими в боевой готовности, а потом вопреки логике и собственным заверениям выдали этого же командира людям Габора Петера.