– Только они и Роджер Феррант.

Лотти настояла на том, чтобы остаться у меня на ночь. Она ушла рано утром в свою больницу, умоляя меня быть осторожной, но не бросать расследование.

– Ты похожа на рыцаря, который борется с великаном, – сказала она, в ее черных глазах светилось беспокойство. – Ты всегда берешься за дела, которые слишком велики для тебя, и, возможно, однажды ты сломаешься. Но это твой путь: Если бы ты жила по-другому, твоя жизнь была бы долгой и скучной. Ты выбрала увлекательную жизнь, и будем надеяться, что она также окажется долгой.

Но эти слова почему-то не взбодрили меня.

Когда Лотти ушла, я спустилась в подвал, где у каждого жильца была личная камера хранения. Морщась от боли в плечах, я вытащила коробки со старыми газетами и, стоя на коленях на сыром полу, стала листать их. Наконец нашла то, что искала, – адресную книгу десятилетней давности.

Доктор и миссис Пасиорек жили на Арбор-роуд в районе Лейк-Форест. К счастью, их телефон не менялся с 1974 года. Тому, кто подошел к телефону, я сказала, что буду говорить либо с доктором, либо с миссис Пасиорек, но, к своему удовольствию, застала отца Агнес. Он всегда казался мне человеком холодным, занятым только собой, но относился ко мне без враждебности. Все проблемы своей дочери он объяснял ее врожденным упрямством.

– Это Виктория Варшавски, доктор Пасиорек. Примите мои соболезнования. Мне хотелось бы приехать на похороны. Не могли бы вы сказать мне, когда они состоятся?

– Мы не делаем из этого публичной акции, Виктория. И так достаточно шумихи вокруг ее смерти, не хватало еще собрать на похоронах полчища газетчиков. – Он помолчал. – Жена думает, что ты, вероятно, знаешь, кто ее убил. Это правда?

– Если бы я знала, то, можете быть уверены, сообщила бы в полицию, доктор. К сожалению, не знаю. Я понимаю, почему вы не хотите наплыва людей и газетчиков, но мы с Агнес были близкими друзьями. Для меня это многое значит – отдать ей последний долг.

Он долго запинался и мямлил, но все-таки сказал, что похороны состоятся в субботу в Лейк-Форест. Я поблагодарила его с большей вежливостью, чем хотела бы, и позвонила Филлис Лординг.

Мы договорились идти вместе на случай, если у дверей церкви выставят стражу, чтобы не пропускать нежелательных лиц.

Мне не нравилось, как я себя чувствовала. Малейший шум в квартире заставлял меня вскакивать, а в одиннадцать, когда зазвонил телефон, я едва заставила себя снять трубку. Это был Феррант – в подавленном настроении. Он спросил, не знаю ли я, где состоятся похороны Агнес, и не'будут ли возражать ее родители, если он придет.

– Возможно, и будут, – ответила я. – Они не хотят видеть меня, а я была одной из ее ближайших подруг. Но все равно приходи.

Я сообщила ему время и место и объяснила, как туда доехать. Когда он спросил, можно ли поехать со мной, я рассказала ему о Филлис.

– Она, возможно, не готова к тому, чтобы на похороны Агнес приходили незнакомые люди.

Он пригласил меня пообедать, но я отказалась. Конечно, я не верю, что Роджер мог нанять кого-то, чтобы мне плеснули в лицо кислотой... И все же... Я обедала с ним в тот день, когда впервые ездила в монастырь, – на следующий день после того, как Роза решила вывести меня из дела. Я хотела было спросить его, но это прозвучало бы примерно так же, как вопрос Томаса Пасиорека – не я ли убила его дочь.

Я была напугана, и это мне не нравилось. Я перестала доверять своим друзьям. Не представляла, как найти нападавшего на меня, Мне не хотелось оставаться одной, но Роджера я знала не настолько хорошо, чтобы положиться на него.

В полдень, когда я, озираясь, шла по Холстед-стрит, чтобы купить сандвич, мне пришла в голову мысль; которая разрешала сразу обе мои животрепещущие проблемы. Из ближайшего магазина я позвонила Мюррею.

– Мне надо поговорить с тобой, – выпалида я, когда он взял трубку. – Мне нужна твоя помощь.

Должно быть, он почувствовал мое настроение, потому что не опустился ни до одной из своих обычных острот, а тут же согласился встретиться в «Голден глоу» в пять.

В половине пятого я переоделась в синий шерстяной брючный костюм, засунула в сумку зубную щетку, пистолет и смену белья, проверила все замки и спустилась по черной лестнице. Осмотр здания показал, что мои страхи были безосновательны: никто меня не ждал. Так же тщательно я проверила «омегу», прежде чем сесть в нее и завести. Мне не улыбалось быть разорванной на сотни кусочков. По крайней мере, сегодня.

Я застряла в потоке машин на шоссе и опоздала в «Голден глоу». Мюррей ждал меня с утренним выпуском «Геральд стар» и кружкой пива.

– Привет, Вик. Что случилось?

– Мюррей, кто из известных тебе людей мог бы плеснуть кислотой в лицо человеку, который ему не нравится?

– Никто. Мои друзья такими вещами не занимаются.

– Я не шучу, Мюррей. Разве это не сигнал опасности?

– А кому плеснули кислотой в лицо?

– Мне. – Я повернулась и показала ему обработанный Лотти ожог. – Он целился в глаза, но я ждала этого и вовремя увернулась. Покушавшегося, по-видимому, зовут Уолтер, но мне нужен тот, кто его послал.

Я рассказала Мюррею об угрозах, о схватке на лестнице и описала голос звонившего мужчины.

– Мюррей, я боюсь. Меня нелегко испугать, но... Боже мой!Какой-то маньяк пытается ослепить меня! Лучше уж пулю в лоб.

Он озабоченно кивнул:

– Ты наступила кому-то на мозоль, Вик, но кому – не знаю. Кислота... – Он покачал головой. – Я бы подумал на Рудольфе Фрателли, но голос у него низкий, хриплый. Его не перепутаешь. Фрателли был шишкой из мафиозной семьи Паскуале.

– Может быть, кто-то из тех, кто работает на него? – высказала я предположение.

Он пожал плечами:

– Постараюсь кое-что разузнать. Можно мне написать о нападении?

Я поразмыслила:

– Знаешь, я не заявляла в полицию. Наверное, потому, что слишком разозлилась на Бобби Мэллори. – Я кратко изложила разговор с лейтенантом. – Но, возможно, если мой аноним поймет, что за этой историей следит вся общественность, он немного поостережется. И еще, понимаешь, мне неловко говорить об этом, но, честно сказать, я не могу оставаться сегодня ночью одна. Можно мне переночевать у тебя?

Мюррей с минуту разглядывал меня, потом рассмеялся:

– Знаешь, Вик, стоило отменить свидание с другой, чтобы услышать, как ты просишь о помощи. Ты же чертовски независимая.

– Спасибо, Мюррей. Буду рада составить тебе компанию.

Все это не слишком мне нравилось, особенно когда он отправился звонить по телефону, чтобы дать информацию обо мне в газету. Интересно, под каким заголовком появится статья: «Благоразумная осторожность» или «Запуганная жертва»?

Мы пообедали в романтическом индийском ресторане на Холстед, а потом потанцевали в клубе «Синяя борода». Когда мы ложились в постель в час ночи, Мюррей сказал, что поручил парочке репортеров раскопать информацию о типах, имеющих привычку работать с кислотой.

Утром в субботу я поднялась рано и ушла, оставив Мюррея досыпать, – надо было переодеться для похорон. В моей квартире все было спокойно, и я начала подумывать, что слишком поддалась страху.

Надев синий уличный костюм, на этот раз с бледно-серой блузкой и синими туфлями, я отправилась, чтобы забрать Лотти и Филлис. На улице было всего десять градусов, и небо снова затянуло облаками. К тому моменту, как я села в машину, меня уже трясло от холода – надо будет срочно купить новый мохеровый шарф.

Лотти ждала в дверях, одетая в строгий шерстяной костюм черного цвета, наглядно свидетельствующий, что она врач. Почти всю дорогу до Честнат-стрит она молчала. Когда мы подъехали к дому, она вышла из машины и зашла за Филлис, которая, казалось, не ела и не спала с тех пор, как я видела ее два дня назад. Кожа на ее бледном, худом лице была так натянута, что казалось, вот-вот лопнет, под глазами лежали глубокие тени. На ней был белый шерстяной костюм с бледно-желтым свитером. Вроде бы цвета траура на Востоке, смутно припомнилось мне. Филлис – начитанная женщина и может себе позволить отдать последний долг бывшей возлюбленной таким образом, что оценить это сможет только ученый.