– Может быть, и так.

Мы взяли пальто и снова вышли на ветер. Он дул сильнее, но жареные артишоки и полбутылки вина сделали его менее пронизывающим. Феррант пригласил меня на бренди.

Он включил нижний свет около бара. Бутылки было видно, зато кричащая мебель, к счастью, потонула в тени. Я стояла у окна, глядя на озеро. Лед отражал огни фонарей на Лейк-Шор-Драйв. Приглядевшись, я различила скалы, уходящие далеко на юг. В чистом зимнем воздухе южные районы в двадцати милях отсюда полыхали красным светом. Когда-то я жила в одном из деревянных домов типовой застройки, уродливость которого скрашивали только артистические склонности моей матери.

Феррант обнял меня левой рукой, а правой протянул бренди «мартель». Я прислонилась к нему, затем повернулась и обняла обеими руками, стараясь не пролить содержимое бокала на его свитер. Похоже, он был из кашемира, и бренди не пошло бы ему на пользу. Феррант был худой, но жилистый, не то что какая-нибудь оперная орясина.

Скользнув ладонью под мой топик, он погладил меня по спине, а затем принялся нащупывать застежку бюстгальтера.

– Застежка спереди.

Мне становилось все тяжелее сохранять равновесие, держа в руке бокал, и я поставила бренди на подоконник сзади меня, Феррант нашел застежку. Я боролась с пуговицами на его брюках. Заниматься любовью стоя, как показывают в кино, не так просто. Вскоре мы опустились на мягкий оранжевый ковер.

Мы допили бренди и провели остаток ночи в постели королевских размеров со светлой скандинавской красавицей, украшающей переднюю спинку кровати. Проснувшись после восьми на следующее утро, Феррант и я улыбнулись друг другу с сонным удовольствием. С темными волосами, спадающими на темно-голубые глаза, он выглядел юным и трогательно-нежным, я обняла его и поцеловала.

Он с готовностью ответил на мой поцелуй, потом сел на кровати.

– Америка – страна ужасных контрастов. Вам предоставляют эту удивительную кровать – я отдал бы месячное жалованье, чтобы увезти ее с собой, – а после этого хотят, чтобы я вскакивал среди ночи и мчался на работу. В Лондоне я появился бы в Сити не раньше половины десятого, а здесь все сотрудники приходят в офис за полчаса до меня. Придется и мне собираться.

Я лежала в постели и наблюдала, как совершался ритуал одевания мужчины, завершившийся затягиванием на шее скромного серо-бордового галстука. Феррант бросил мне голубой махровый халат, и я поднялась, чтобы выпить с ним чашечку кофе, радуясь, что перенесла встречу с Хэтфилдом на дневное время.

Когда Феррант ушел, бормоча проклятия в адрес американской служебной этики, я позвонила в свой офис, чтобы справиться о звонках. Три раза звонил мой кузен Альберт: сначала поздно вечером и дважды сегодня утром. Второй раз он оставил свой служебный номер телефона. Мое утреннее настроение стало портиться. Я надела вчерашнюю одежду и неодобрительно оглядела себя в широких зеркалах, встроенных в стенной шкаф. Костюм, который выглядел столь сексуально вечером, утром оказался полной безвкусицей; придется перед встречей с Хэтфилдом заехать домой и переодеться, потом уже позвоню Альберту.

Парковка «омеги» у Хэнкок-Билдинг на четырнадцать часов обошлась мне довольно дорого. Мое настроение после этого не улучшилось, кроме того, я заработала выговор от полицейского за обгон у тоннеля Лейк-Шор-Драйв. Это меня отрезвило. Еще в раннем возрасте отец вбил мне в голову, что глупо предаваться злости, ведя машину. Будучи полицейским, он относился к оружию и транспорту очень серьезно – слишком долго потом приходилось ему разбираться с последствиями использования и того и другого.

Я купила сандвич с лотка у ливанского ресторана и ела его, стоя на светофорах по дороге домой. Разгром Ливана ознаменовался появлением в Чикаго целой серии ливанских ресторанчиков и магазинов, точно так же десятью годами раньше было отмечено разорение Вьетнама. Даже если вы никогда не слушаете новости, но часто едите вне дома, то можете совершенно точно сказать, кто на этот раз потерпел поражение.

От Северной авеню до Фуллертона Холстед представляет собой часть недавно перестроенного северного района, где молодые преуспевающие люди платят по двести пятьдесят тысяч и больше за шикарный кирпичный дом. Но до Дайверси, четыре квартала севернее, щупальца богачей еще не дотянулись. Большинство зданий, как то, в котором живу я, довольно захудалые, но удобные. Одно из преимуществ – дешевая рента, а другое – масса свободного места для парковки автомобилей прямо на улице.

Остановив «омегу» перед домом, я вошла внутрь, чтобы снова надеть синий рабочий костюм для встречи с Хэтфилдом. Откладывать звонок Альберту было уже неприлично. Захватив чашку кофе в гостиную, я села в продавленное кресло и набрала номер, между делом изучая ногти, просвечивающие сквозь колготки. Может, покрасить их красным лаком? Не терплю красить ногти на руках, но на ногах это может выглядеть очень сексуально.

К телефону подошла женщина: его тайная любовница, подумала я. Роза считает, что это его секретарша, но он наверняка тайком покупает ей духи и украшения. Я попросила Альберта. Она ответила гнусавым голосом, что мистер Вигнелли сейчас на конференции, и спросила, что передать.

– Это мисс Варшавски, – сказала я. – Он хотел поговорить со мной. Передайте ему, сегодня другого времени у меня не будет.

Она попросила подождать. Я отпила из чашки и начала читать статью в «Форчун» о претензиях к городской корпорации. Это меня порадовало; Я так и не смогла простить им, что они отвечали на мою налоговую жалобу ни много ни мало как через два года. Когда я погрузилась в чтение о нелегальных валютных операциях, Альберт, более раздраженный, чем обычно, взял наконец трубку.

– Где ты была?

Я удивленно вскинула брови:

– На ночной оргии с сексом и наркотиками. Секс был ужасен, а вот кокаин – класс. Не хочешь пойти со мной в следующий раз?

– Мне следовало предвидеть, что вместо того, чтобы всерьез заняться расследованием, ты будешь смеяться над Розой.

– Я не смеюсь, Альберт. Если ты читаешь газеты, то должен знать, как трудно достать кокаин в наше время. А в чем дело? У Розы новые неприятности? Чтобы показать свои добрые намерения, я не возьму с тебя денег за то время, которое потратила, ожидая тебя у телефона.

Пока он тяжело дышал мне в ухо на том конце провода, я совершенно ясно увидела на его жирной физиономии гримасу обиженного ребенка. Наконец он спросил сердито:

– Ты ездила вчера в монастырь, не так ли? Я подтвердила.

– И что ты узнала?

– Что будет очень сложно найти виновного. Вся надежда на то, что акции изначально были фальшивыми – еще до того, как оказались в монастыре. Я встречаюсь с ФБР сегодня днем и посмотрю, что у них есть.

– Мама передумала. Она не хочет, чтобы ты занималась этим делом.

Я сидела как громом пораженная, кипевшая во мне ярость прилила к голове.

– Что, черт возьми, ты имеешь в виду, Альберт? Я не пылесос, который можно включить или выключить по своему желанию. То ты пристаешь ко мне с этим расследованием, то звонишь через два дня и говоришь, что ты передумал...

Я услышала, как зашелестела бумага, затем тюслышался самодовольный голос Альберта:

– В твоем контракте сказано: «Окончание ведения дела может быть потребовано любой стороной независимо от полученных результатов. Невзирая на состояние расследования, а также на согласие каждой из сторон с достигнутыми результатами, гонорар и оплата расходов начисляются за все время вплоть до окончания расследования». Так что отправь мне счет, Виктория, я сразу его оплачу.

Я чувствовала, что начинаю закипать.

– Альберт, когда Роза позвонила мне в воскресенье, она представила дело так, что, если я не помогу ей, ее самоубийство будет на моей совести. Что произошло с тех пор? Она нашла детектива лучше меня? Или Кэрролл позвонил ей и пообещал принять ее на работу, если она уберет меня из расследования?