Один из факторов, препятствующих такому развитию Китая, я усматривал в сближнии России и Китая, что могло бы пойти на пользу этим государствам. Не по наитию, не спонтанно я критиковал внешнеполитические концепции российского МИДа с его односторонней ориентацией на Запад, а далее — на США. Приоритетные отношения с востоком — Китаем, арабским миром, Индией, Турцией, Ираном, жизненно необходимы для России. И отнюдь не с точки зрения того “быть Великой или не быть таковой”. Они важны с точки зрения того, “быть ей или не быть вообще”. В этом заключалась суть моего подхода к внешней политике России. Из таких посылок исходил мой доклад на конференции в Дипломатической академии весной 1992 года, организованной МИД, непонятый ни специалистами, ни практическими работниками внешних ведомств. Мне тогда поставили в вину то, что я стоял на позициях отказа от одностороннего вмешательства в межэтнические конфликты на территориях других стран. Здесь и заключается гвоздь проблемы: одностороннее (и даже многостороннее, во многих случаях) вмешательство в такие конфликты не только принципиально их не решает, но и углубляет. Это видно на примере Карабаха, не говоря уже о бывшей Югославии. Подумайте сами — неужели мировое сообщество не в состоянии прекратить войну в Карабахе? Войну в Югославии? Войну в Абхазии? Конечно, в состоянии. Но поскольку войны продолжаются — значит это выгодно кому-то очень и очень влиятельному, чья сила намного превосходит силу страны, которая односторонне пытаеся прекратить эту войну. Так вот, содержание моего выступления сводилось к тому, что внешняя политика должна хорошо знать эти силы. И если она не в состоянии влиять на них — она бессильна. Подчиняться же этим силам — это значит подчинить потенциал своей страны интересам этих чужестранных сил, что и происходит с российской внешней политикой. Опасность для России составляет и то обстоятельство, что внешняя политика такой крупной страны как Россия, имеет значительную инерционность: если снять Козырева завтра и назначить на это место его антипода, внешняя политика еще долгое время будет действовать “по - козыревски”.

Совершенно противоречит долгосрочным интересам спонтанная деятельность (которую трудно назвать даже политикой) внешнеполитического ведомства в отношениях со странами СНГ, отсутствие тщательного анализа сложнейших процессов, развивающихся в недрах этих, откровенно скажем, “загадочных обществ”. Если Россия — еще далеко не сформировавшееся государство, следовательно, нет еще сформировавшегося субъекта международных отношений, то еще более “рыхлыми” выглядят государства, составляющие ядро СНГ. Что здесь происходит, какие ценностные ориентации здесь превалируют, на чем строится международный политический интерес в отношениях с Россией? Кто дал на эти, да и на множество иных, не менее сложных вопросов, ответы? Да и вообще, интересуют ли все эти вопросы ельцинский режим?

Поэтому вполне объяснимо столь необдуманное и поспешное одобрение лидерами СНГ сентябрьско-октябрьского преступления ельцинистов — модель поведения недавнего стиля “Политбюро” накладывает блистательный отпечаток не только на личный стиль, но и на формирующееся под их влиянием общество полуколониального, полузависимо-независимого характера.

Разумеется, те западные круги, которые запустили “сценарий” российского переворота, ожидали именно такого поведения от этих лидеров — их “одобрение” было спрогнозировано и тщательно спланировано. Это тоже входило в “сценарий”. Интерес к их стратегическим ресурсам СНГ не меньший, чем к российским. Контроль над ними требует организации соответствующего механизма — политической и организационной надстройки. Модель отрабатывается в России, тут же переносится на другие “субъекты” международных отношений. Разве случайно то обстоятельство, что вслед за разгоном Российского Парламента оказался разгонанным и Казахстанский Парламент? Нужен авторитарный режим, полуколониальный, независимый-зависимый...

Так что советы Ричарда Никсона поддержали “все заинтересованные стороны”. кроме Хасбулатова. Поэтому он оказался в “Лефортово”.

Поэтому трудно с позиций простой логики и здравого смысла понять “бутафорский скандал”, поднятый Кремлем по поводу встречи Р.Никсона с А.Руцким в марте 1994 года. Никсон прибыл в Москву вскоре после нашего освобождения из “Лефортово”. Скорее всего, он хотел сравнить образ вице- президента, и.о.Президента России 21 сентября - 4 октября 1993 года “до” и “после” переворота (Никсон встречался с Руцким в феврале 1993 года, долго беседовал с ним), сформировать свои впечатления о нем. Конечно же, в интересах будущего курса американской политики. Меньше всего он “подыгрывал” Руцкому, так же как и мало думал об интересах Ельцина. Да и на авторитет Руцкого эта встреча никак не могла повлиять — у него вполне достаточно его в народе. Так же, как впрочем, отказ Ельцина встретиться с Никсоном не мог поколебать авторитет последнего.

А здесь не сумели разгадать такую простую задачку и закатили спектакль на потеху публике.

Многие исследователи давно ставили вопрос об исчерпании демократического потенциала западной цивилизации. Они обычно ссылались на очевидное наследие этой исчерпанности: развитие, причем, гигантское — потребительства, ускорение вымывания гуманистического содержания из потребительского образа жизни. Это все так. Мне бы хотелось эти рассуждения дополнить с иных позиций.

Пьемонтский просветитель — историк Карло Денина написал замечательную работу “Об итальянских революциях”. [22]

Отвергая насилие в революциях, отстаивая “религию социального прогресса”, Денина впервые сформулировал учение о фатальных циклах социального развития, которые еще в ту эпоху неизбежно должны были привести к крушению просветительские государства.

Период после заключения Утрехтского мира 1713 года, которым закончилась война за испанское наследство, Денина считал эпохой эффективного прогресса. Но этот цикл благоприятного развития должен был, по его мнению, скоро завершиться крушением просветительских государств. Он предвосхитил события буквально на несколько лет, опубликовав свою малоизвестную до сих пор книгу в 1785 году.

Политическим фактором, необычайно стимулировавшим такое развитие событий, Денина считал аристократию. Причем, деспотизм аристократии явился, по его мнению, причиной, мешающей в равной мере процветанию государства. “Силу государства составляет народное большинство, и когда оно угнетено и унижено, неизбежно уменьшается число подданных, умаляются их способности и государство разрушается”. [23]

Развитие Великой Французской Революции, с точки зрения применения учения Денина, как раз и иллюстрирует неожиданно кровавый конец блестящего и мудрого столетия французской монархии. Такой трагический конец старейшей европейской монархии в сознании многих выдающихся мыслителей не был связан с идеями Просвещения, судьбой этих идей, их неприятием французским обществом, или, наоборот, тем, что эти идеи могли оказать разрушительное влияние на государство. И более того, доминирующим было мнение, что если бы идеи Просвещения оказались востребованными правящими аристократическими кругами во главе с монархом, можно было бы избежать кровавого заката столетия. В силу этих причин идеи Просвещения пользовались “спросом” и в ХIХ столетии, пережив эпоху, для которой они, собственно, были созданы. Однако они оказались “подзабытыми” в ХХ веке, замененными легковесными эклектическими трудами коммунистических, социалистических и социал-демократических авторов, которые в ряде случаев бездумно заимствовали не только мысли, но и целые разделы предыдущих авторов, в том числе авторов гуманистов из эпохи Итальянского просвещения, античных авторов. В то же время их собственные выводы, имеющие сугубо прагматический характер, подчиненные политико-практическим задачам, были обеднены катастрофически.