Ложась спать на пляже, я еще долго думал об этом создании, обреченном на непрерывные скитания, на постоянные ласки моря, любовно гладящего тело акулы…

Прежде чем мы расстались с нашим островком, возвратившаяся «Калипсо» приняла участие в заключительном эксперименте. С помощью нашего старпома Поля Зуэна мы разместили в одном из проходов в барьерном рифе целый комплекс для мечения акул. На белый песок, выстилающий дно широкой впадины, опустили большую клетку для кинооператора. Перед входом в нее, чуть глубже, встали по обе стороны две маленькие клетки для аквалангистов с бандерильями. В центре между клетками находились прозрачные сферические ловушки из полиэтилена, содержащие куски свежей рыбы. Кроме того, в каждой из двух меньших клеток тоже были мешочки с приманкой. Мой отец руководил операцией, находясь на поверхности в лодке; в другой лодке сидел с кинокамерой Раймон Делуар, он должен был снимать сверху.

К двум часам все клетки были расставлены, можно приступать. Для начала мы щедро разбросали кругом приманку. Серж Фулон занял маленькую клетку, слева от входа в большую, я — вторую, справа. Мишель Делуар поместился с кинокамерой в главной клетке; его охранял Каноэ, вооруженный длинной, крепкой «акульей дубинкой». Звено, ходившее с утра на разведку, обнаружило в этом районе изрядное количество сравнительно крупных песчаных и рифовых акул, и я ждал, что они тотчас покажутся из-за скалы, привлеченные запахом свежей рыбы и производимым нами шумом. Так что я был несколько разочарован, когда увидел только одну, потом двух, потом еще двух совсем маленьких — длиной в мою руку — акул, которые шли очень быстро, явно нервничая. Впрочем, мое разочарование продлилось недолго. Одна за другой появились полтора десятка акул, они были заметно возбуждены и напоминали идущую по следу волчью стаю.

Многие аквалангисты пренебрежительно отзываются о мелких акулах, дескать, они пугливые и с ними нечего считаться. Это в общем-то верно, пока акулы ходят поодиночке или маленькими группами. От упомянутых аквалангистов можно еще услышать, что встреча со злой собакой грозит-де куда большими неприятностями. Что до меня, то я предпочитаю собаку, с ней всегда можно так или иначе управиться, если только она не человеком обучена нападать. Акула, хотя бы в ней и метра не было, вполне может оставить самонадеянного подводного пловца без ступни или без кисти. Челюсти у нее побольше, чем у любой собаки, и острейшие клыки отлично приспособлены для того, чтобы перегрызть конечность.

Я поглядел в сторону большой клетки, на Мишеля. Он явно был разочарован не менее моего и приготовился возвращаться на поверхность, но я сделал ему знак, чтобы он подождал. Невозмутимый, как всегда, Серж готовил свое копье для мечения. В несколько минут налетевшая стая разорвала полиэтиленовые ловушки и сожрала помещенную в них рыбу. Я опознал черноперых акул и несколько извивающихся песчаных. Вся наша маленькая арена была заполнена акулами. Они плавали очень быстро, отскакивая от разноцветных коралловых стен, будто рикошетирующие пули. Очевидно, запах рыбы разошелся по всему окружающему нас пространству, которое можно было назвать относительно замкнутым, поэтому обнаружить источник было почти невозможно, и это еще больше возбудило акул.

Вдруг я сообразил, что такие маленькие акулы вполне могут пройти между прутьями наших клеток. Так оно и вышло. Две чертовки забрались в мою клетку и заметались у меня под ногами, добираясь до вожделенного мешочка с рыбой, который им наконец удалось выследить. Несколько секунд я плясал, словно паяц на веревочке, отбиваясь от них ногами. Выдворив акул из клетки, я решил немедленно избавиться от мешочка и принялся отвязывать его, то и дело отрываясь от этого занятия, чтобы хлопнуть ладонью по прутьям, в которые снова и снова тыкались акульи рыла. Полиэтиленовый мешочек не поддавался. Проклиная Жозе, который от души постарался привязать его покрепче, я извлек нож, образующий рукоятку «акульей дубинки», но его забыли наточить, и он никак не мог перепилить нейлоновую бечевку. Хоровод акул вокруг меня исполнял неистовую сарабанду. Они хватали зубами все без разбора, впивались в прутья клетки и трясли их, словно остервенелые псы. Сержу явно приходилось не легче моего, а Мишель, как я заметил уголком глаза, знай себе спокойно снимал происходящее.

Одна акула ухитрилась все же проникнуть в клетку сверху и, пока я сражался с ней, ударом хвоста сдвинула мою маску, так что я ничего не видел. Мной овладела бессильная ярость. Да что же это, неужели я допущу, чтобы какая-то мелкая дрянь разорвала меня на части в этой дурацкой клетке! Я сумел поправить маску, сильным выдохом освободил ее от воды, затем открыл верхнюю дверцу. Отталкиваясь ногами и колотя во все стороны руками, я в конце концов выбрался наружу, подплыл к большому «акулоубежшцу» и стал спиной к нему, лицом к противнику. Но как только я вышел из своей клетки, акулы тотчас оставили меня в покое и сосредоточили свое внимание на мешочке с рыбой. Вырвавшись из окружения, я смотрел, как они расправляются с ним и с его содержимым. Сержу удалось почти сразу избавиться от своего мешочка, поэтому он остался в клетке и даже ухитрился удачно пометить нескольких акул.

У входа в наш узкий пролив снаружи ходили взад и вперед здоровенные бестии, однако они не пытались проникнуть внутрь. Накрытый нами стол с рыбными блюдами не соблазнил больших акул, мы не учли их отвращения к тесноте. Наверху отец медленно плавал вокруг своей лодки. Это он помог мне прорвать осаду, бросая куски рыбы в сторону от клетки и отвлекая акул более легкой добычей.

Я даже разозлился, уж очень глупо все получилось. Но остальные так хохотали, что я не выдержал и тоже рассмеялся. И еще долго ребята допытывались у меня, как это я полюбил акул настолько, что затеял обниматься с ними в клетке.

Надо сказать, что это была не первая наша опасная стычка с мелкими акулами. И не последняя, как об этом свидетельствует кошмарная потасовка у рифа Шаб-Араб.

Морское дно вырисовывалось черной линией на светочувствительной бумаге нашего мощного эхолота. Обступив моего отца, мы следили за тем, как изящная кривая ползет вверх. Тишина на мостике «Калипсо» нарушалась только спокойным голосом Жика^[1], отдающего команды, и отзывами рулевого.

Штурман Жан-Поль Бассаже наносил на карту наш извилистый курс. Стояла ночь, и лицо Каноэ, склонившегося над плечом моего отца, отражало красноватый свет приборов на пульте управления.

— Пять градусов право по компасу!

— Есть пять градусов.

В палубе отдалась легкая дрожь, и судно повернулось чуть вправо. Мы впервые шли в этом секторе рифа Шаб-Араб.

— Так держать!

— Есть, так держать, капитан.

— Курс?

— Один три ноль, капитан.

— Держать курс один три ноль.

— Есть, капитан.

И снова тишина. Отец переключил эхолот на более крупную шкалу, чтобы показания были поточнее. Самописец задергался чаще, издавая слабый скрип. Я отчетливо представлял себе, как щелчки уходящих импульсов и отраженного дном эха смешиваются в наушниках с плеском волн вокруг судна. Линия, которую выводил самописец, показывала, что у нас всего восемь метров под килем.

— На пятый квадрат, Жан-Поль!

— Есть, на пятый квадрат.

Снова дрожь в палубе, на этот раз явственнее. Судно сбавило ход. Кривая глубины продолжала ползти вверх.