Все закончилось тем, что меня и Стейнара отнесли на мою ладью, после чего окончательно воцарилась темнота.

Часом позже наступил рассвет, открывший печальную картину. Ладьи моего отца и Атальбранда оставались без движения, так как почти все члены их экипажей были мертвы, а другие суда отнесло, и они дрейфовали в полумиле от нас.

Рагнар еще сражался с врагом. Моя ладья была в относительно хорошем состоянии, так как на ней уцелело около двадцати человек да еще с десяток были легко ранены. Остальные лежали убитые или умирали от ран.

Я сидел на шкафуте, и у моих ног скорчился человек, вытащенный из моря вместе со мной. Я подумал, что он мертв, пока первые лучи солнца не упали на его лицо. Он сел, и я узнал в нем Стейнара.

— Вот мы и встретились снова, братец! — тихо произнес я. — Что ж, Стейнар, оглянитесь вокруг, полюбуйтесь на свою работу. — И я указал ему на мертвых и умирающих, на другие суда, откуда раздавались стоны.

Стейнар посмотрел на меня и хрипло спросил:

— Это с вами, Олаф, я упал в море?

— Совершенно верно, Стейнар.

— Я не знал об этом. Из-за темноты, Олаф, я не видел вас. Иначе я бы никогда не поднял меча против вас.

— Какое это имеет значение, Стейнар, когда вы пронзили мое сердце, пусть и не мечом?

Услышав эти слова, Стейнар громко застонал, затем проговорил:

— Вы второй раз спасаете мне жизнь.

— Это так, Стейнар, но кто знает, смогу ли я это сделать в третий раз? Вы не волнуйтесь, ибо все, что я смогу сделать для вашего спасения, я сделаю, и это будет самой лучшей местью вам.

— Святой местью! — воскликнул Стейнар. — О, этого не произойдет! — И он вытащил нож, который носил у пояса, и попытался заколоть себя.

Но я следил за ним и выхватил у него нож, потом отдал приказ:

— Свяжите этого человека и держите его в безопасном месте. И принесите ему попить и плащ, чтобы укрыться.

— Лучше прикончить эту собаку! — пробормотал капитан, которому я отдавал приказание.

— Я убью каждого, кто тронет его пальцем! — ответил я ему. Кто-то шепнул несколько слов капитану на ухо, тот кивнул и оглушительно захохотал.

— А! — вскричал он. — Ну и дубина же я, что позабыл об Одине и его жертвеннике! Да, да, мы побеспокоимся о безопасности этого предателя!

Они привязали Стейнара к одной из скамей, дали ему эля и накрыли плащом.

Я тоже выпил эля и набросил на себя плащ, защищаясь от пронизывающего ветра. Затем я сказал:

— Теперь давайте подойдем к другим судам и посмотрим, что там происходит.

Все взялись за весла и начали грести к ладье Рагнара, на палубе которого суетились несколько людей.

— Как ваши дела? — полюбопытствовал я у одного из них и в ответ услышал:

— Не так плохо, Олаф. Мы победили и только что закончили схватку. Теперь там все спокойно, — добавил говорящий, кивнув в сторону ладьи Атальбранда, с которым они все еще были скреплены абордажными крючьями.

— Где Рагнар? — задал я следующий вопрос.

— Поднимитесь на борт и посмотрите, — в голосе отвечающего сквозила печаль.

Перекинули мостки, и я стремглав бросился на борт судна моего брата. Страх охватил мое сердце.

Рагнар сидел, прислоненный к мачте; он умирал.

— Доброе тебе утро, Олаф, — задыхаясь, промолвил он. — Рад видеть тебя. Наверное, ты единственный из Аара, кто уцелел.

— Что ты имеешь в виду, брат мой?

— А то, что наш отец, Торвальд, тоже умер, мне об этом сообщили оттуда.

И он показал своим мечом, красным от крови, на ладью нашего отца, стоявшую рядом с судном Атальбранда.

— Атальбранд тоже мертв, я убил его. И, прежде чем над морем взойдет солнце, я тоже умру. О, не надо плакать, Олаф, мы выиграли великую битву, а я совершу путешествие в Вальгаллу в славной компании, среди друзей и врагов, и там буду ждать тебя. Должен сказать, что если бы я прожил до старости, я не нашел бы такой почетной смерти, а мог издохнуть, подобно корове. Поворачивай ладьи во Флётстранд, Олаф, собери побольше людей и пройдись с мечом по Лесё. Устрой нам хорошие похороны, Олаф, вели насыпать над нами высокий курган, чтобы мы могли стоять на нем при восходе луны и смеяться над людьми из Лесё, когда они будут толпиться в свой последний час, покидая землю и переполняя Вальгаллу. Да, скажи мне, убит ли Стейнар? Тогда я там смогу переговорить с ним.

— Нет, Рагнар, я взял его в плен.

— В плен? Почему в плен? О! Я понял! Он должен лежать на жертвенном алтаре Одина, друзья. Поклянитесь мне, что этот Стейнар — похититель невест, Стейнар-предатель, поклянитесь, что он будет лежать на алтаре Одина! Клянитесь, так как я не верю своему брату, у которого в груди вместо крови течет молоко женщины. Клянусь Тором, он помилует его, если найдет способ это сделать. Поклянитесь мне — или же я буду являться к вам по ночам и приведу других павших героев! Только побыстрей, пока мои уши еще могут слышать!

С обеих ладей раздались крики:

— Клянемся! Не беспокойся, Рагнар, мы сдержим клятву!

— Вот и хорошо, — сказал Рагнар. — А теперь поцелуй меня, Олаф. О, что я вижу в твоих глазах? Новый, незнакомый блеск! Олаф, ты не просто один из нас. Это время — не твое время! И эти края — не твои края. Другими дорогами идти тебе до конца. А дальше — кто знает! В конце дороги мы, возможно, встретимся снова. Ведь я так любил тебя!

И он запел буйную песню, песню о крови и насилии, о героизме и мщении. И так, напевая ее, поник головой и — умер…

Ценой больших усилий я и мои люди, которые связали канатами обе наших ладьи, прихватив пленных, с попутным ветром отплыли назад. Там нас ожидала толпа людей, так как рыбацкий бот уже доставил туда весть о великой битве на море. Из ста пятидесяти мужчин, отправившихся с моим отцом, шестьдесят были убиты, многие ранены. Судьба людей Атальбранда была еще горше, так как наши воины добили их раненых. Только одна из ладей Атальбранда смогла бежать назад в Лесё, чтобы сообщить жителям острова и Идуне обо всем происшедшем. Теперь это была страна поющих печальные песни вдов и сирот, страна, где надолго не осталось мужчин, которые могли бы стать женихами. Такие же песни пелись в Ааре и его окрестностях.

На песчаной отмели Флётстранда моя мать, Тора, ожидала нас вместе с другими. Она прибыла сюда задолго до прихода судов. Когда моя ладья первой коснулась носом пристани, я соскочил на землю и подбежал к матери, стал перед ней на колени и поцеловал ее руку.

— Я вижу вас, мой сын Олаф, — произнесла она. — Но где же ваши отец и брат?

— Там, — ответил я, указывая на суда, не в силах сказать больше.

— Почему же они медлят, сын мой?

— Потому что они заснули настолько крепко, мать, что больше никогда не проснутся.

И тогда Тора громко закричала и без чувств упала на землю. Через три дня она умерла, так как ее больное сердце не вынесло этого горя. Только однажды, перед самой смертью, она заговорила, чтобы благословить меня, помолиться о будущем и о нашей встрече тогда, а также еще раз проклясть Идуну. Люди заметили, что о Стейнаре она не сказала ничего, ни хорошего, ни плохого, хотя и знала, что он жив и находится в плену.

Вот таким образом я, Олаф, остался одиноким в этом мире, унаследовав титул конунга Аара и подвластных ему земель. У меня не осталось никого, кроме моего дяди, Лейфа, жреца Одина, Фрейдисы, мудрой женщины — моей няньки, и Стейнара, моего пленного молочного брата, ставшего причиной войны.

Слова умирающего Рагнара распространились повсюду. Жрец Одина поведал их оракулу богов, и тот заявил, что мы должны исполнить волю Рагнара без каких-либо изменений.

Все население нашего края собралось по моему приглашению в Аар, все, даже женщины и дети. Сначала мы уложили мертвых в большую ладью Атальбранда, причем его воинов и самого Атальбранда поместили в самом низу. Затем сверху на них мы уложили воинов Торвальда, а самого Торвальда и его сына Рагнара привязали сидящими к мачте.

Сделав это, мы с большим трудом затащили ладью на возвышение и соорудили над ним земляной холм. В течение двадцати дней мы усиленно трудились над этим; наконец все было закончено, и мертвые навеки успокоились в земле. Затем мы разошлись по своим домам и некоторое время должны были носить траур.