Так окончилась эта схватка с громадным белым медведем.

Несколькими часами позже сквозь неистовую бурю, ветер и снег меня наконец доставили к мосту, переброшенному через ров, окружавший наш замок в Ааре. Я всю дорогу лежал трупом на спине лошади. Все в Ааре уже отправились нам навстречу, но в полной тьме не смогли нас обнаружить. На мосту стояла одна Фрейдиса с факелом в руке. Она взглянула на меня при его свете.

— Как предчувствовало мое сердце, так и случилось, — тяжело вздохнула она. — Вносите его. — Затем она повернулась и побежала в дом.

Меня пронесли туда, где пылал огромный костер из дров и торфа, в жилую часть помещения, и положили на стол.

— Он умер? — спросил мой отец, Торвальд, который только что вернулся. — И если умер, то как?

— Да, отец, — ответил Рагнар. — Он умер, но умер благородной смертью. Он вытащил Стейнара из когтей огромного медведя и убил зверя своим мечом.

— Это настоящий подвиг, — пробормотал отец. — Что ж, по крайней мере, он вернулся домой со славой.

Но моя мать, у которой я был любимцем, принялась кричать и плакать. Затем они сняли с меня одежду и молча наблюдали, как Фрейдиса, искусная лекарка, стала осматривать мои раны. Она ощупала мою голову, посмотрела мне в глаза и, приложив ухо к груди, слушала, бьется ли мое сердце.

Немного спустя она поднялась и, повернувшись к остальным, сказала:

— Олаф не умер, но близок к этому. Его пульс еле заметен, свет жизни еще теплится в его глазах, и, хотя кровь течет у него из уха, череп, кажется, не поврежден.

Услышав ее слова, моя мать, у которой было слабое сердце, от радости потеряла сознание, а мой отец, сорвав золотой обруч со своей руки, бросил его Фрейдисе.

— Сначала его надо вылечить, — проговорила она, оттолкнув обруч ногой. — И, кроме того, если я что-то делаю из любви, то не беру плату.

Затем они вымыли меня и, перевязав раны, уложили на постель возле огня, чтобы его тепло достигало меня. Фрейдиса не позволяла давать мне что-либо, кроме небольшого количества горячего молока, которое она понемногу вливала в рот.

В течение трех дней я лежал, подобно мертвецу, и все, кроме моей матери, считали, что Фрейдиса ошиблась, и думали, что я умер. Но на четвертый день я открыл глаза и немного поел, после чего крепко заснул. Утром на шестой день я приподнялся и стал бредить, говоря много бессвязных слов, и тогда все решили, что я стану сумасшедшим.

— Он утратил рассудок! — зарыдала моя мать.

— Нет, — возразила Фрейдиса. — Он просто не вернулся еще из страны, где говорят на другом языке. Торвальд, принесите сюда шкуру этого медведя.

Шкуру принесли и развесили ее на раме у ниши, где я спал, которая, как это принято у жителей Севера, находилась в жилом помещении. Я долго на нее смотрел. Затем, когда вернулась моя мать, я задал вопрос:

— Этот большой зверь убил Стейнара?

— Нет, — успокоила меня мать, присев рядом. — Стейнар сильно ранен, но избежал смерти и сейчас чувствует себя хорошо.

— Я хочу его видеть собственными глазами, — попросил я. Его привели, и я посмотрел на Стейнара.

— Я рад, что вы живы, брат мой, — произнес я. — А в моем долгом сне я видел, что вы умерли. — И я протянул ему свою исхудавшую руку, так как любил его больше всех остальных.

Он подошел и, поцеловав меня в бровь, сказал:

— Да, благодаря вам, Олаф, я остался жить, чтобы быть вашим братом и вашим рабом до конца дней своих!

— Всегда только братом, но не рабом, — пробормотал я, чувствуя большую усталость. Затем я вновь уснул.

Три дня спустя, когда мои силы стали восстанавливаться, я послал за Стейнаром и обратился к нему со словами:

— Брат мой, Идуна Прекрасная, которой вы никогда не видели и с которой я обручен, наверное, очень хотела бы знать, что со мной произошло, так как слухи моем ранении наверняка уже дошли до Лесё. И так как есть причины, по которым Рагнар не может поехать туда, а я не могу послать человека низкого происхождения, я прошу вас сделать мне одолжение и, сев в лодку, отправиться в Лесё, чтобы привезти от меня в качестве подарка дочери Атальбранда шкуру этого медведя, которая, я надеюсь, пригодится ей и мне в течение многих предстоящих лет в качестве одеяла, что прикроет нас зимой. Скажите ей, что благодаря богам и Фрейдисе, моей нянюшке, я остался жив, хотя все уже считали, что я должен умереть. Скажите, что я надеюсь быть здоровым к нашей свадьбе в день празднества Весны, который не за горами. Передайте ей также, что я во время болезни мечтал только о ней и что я надеюсь, она тоже иногда вспоминает обо мне.

— Да, конечно, я отправлюсь в Лесё, — согласился Стейнар, — и добавил он с дружеским смехом. — Я давно уже хотел увидеть эту вашу Идуну и узнать, действительно ли она прекрасна, как вы говорите. А заодно и то, что в ней так не нравится Рагнару.

— Будьте осторожны, чтобы она не показалась вам слишком красивой, — вмешалась Фрейдиса, которая, как всегда, была рядом со мной.

— Как это может быть, если она предназначена Олафу? — удивился Стейнар и вышел, чтобы подготовиться к поездке.

— Что вы имели в виду, говоря эти слова? — полюбопытствовал я, когда он вышел.

— Ни много ни мало, — Фрейдиса пожала в ответ плечами. — Идуна — восхитительный цветок, не так ли? Стейнар тоже красивый малый. О какой братской дружбе может он говорить, если он в том возрасте, когда мужчина ищет женщину, а женщина привлекает мужчину?

— Перестаньте говорить загадками, Фрейдиса. Вы забыли, что Идуна — моя невеста, а Стейнар — мой молочный брат? Да я за них готов один провести неделю в море!

— Конечно, Олаф, ведь вы молоды и глупы, и вообще это так на вас похоже. А теперь выпейте-ка бульон, и я, кого некоторые называют умной женщиной, а другие — ведьмой, скажу вам, что завтра вы сможете встать с постели и посидеть на солнышке, если оно выглянет.

— Фрейдиса, — спросил я после того, как проглотил бульон. — Почему люди называют вас ведьмой?

— Думаю, потому, что я чуть менее глупа, чем остальные женщины, Олаф. А также потому, что не захотела выйти замуж, тогда как считается, что все женщины должны стремиться к этому, если у них есть такая возможность.

— А почему вы умнее других и почему не вышли замуж?

— Я потому умнее, что чаше других задавала себе вопросы о происходящем, а тот, кто спрашивает, в конце концов добивается ответа. А не вышла замуж потому, что другая женщина завладела единственным мужчиной, которого я желала еще до того, как его встретила. Такой уж была моя удача… Но все это дало мне большой урок, а именно — что надо уметь ждать и тем временем стараться понять все вокруг…

— Какого понимания вы добились, Фрейдиса? Например, вы убедились, что наши боги леса и камня — истинные боги, правящие всем миром? Или же миром правят другие боги, о чем временами думаю и я сам?

— Тогда лучше перестаньте об этом думать, Олаф, так как подобные мысли опасны. Если Лейф, ваш дядя и верховный жрец Одина, узнает об этом, что он тогда скажет или сделает? Помните, что, есть эти боги или их нет, жрецы-то уж точно существуют, и им известны секреты богов. А что касается того, если бы эти боги пришли на землю… в любом случае, есть они или нет их, по крайней мере, они — это голос, каким каждый день с нами говорит эта земля, из которой мы вышли и в которую уйдем. Мир существует миллионы дней, и каждый день имеет своего бога или его голос. И все эти голоса говорят правду тому, кто в состоянии услышать их. Возможно, вы поступили глупо, послав Стейнара с подарками для Идуны. А может быть, это — мудрое решение. Пока я ничего не могу сказать, но, когда буду знать об этом, я скажу и вам.

Она снова пожала плечами и оставила меня в размышлении над тем, что означали эти ее туманные слова. Я и сейчас могу видеть ее выходящей из дома с деревянной чашей в руке и роговой ложкой с трещиной вдоль рукоятки. Этим и заканчиваются мои воспоминания о болезни после охоты на белого медведя.

Следующее, что я помню, — это приезд людей из Эгера, что произошло через некоторое время после отъезда Стейнара в Лесё, но до его возвращения. Будучи еще слабым после тяжелой болезни, я сидел на солнце, завернутый в плащ из оленьей шкуры, так как дул пронизывающий северный ветер. Возле меня стоял отец, настроение которого теперь было отличным, так как он убедился, что я буду жить и снова стану сильным.