Слишком часто я видел, как Кшижановский с любой мелочью бегал к шефу, чтобы хоть одно слово сказать ему о Заморском.

Заморский поддерживал дружеские отношения с Кшижановским. Но, когда в игру вступила Уршула Ясиньчук, эта дружба не выдержала испытания. Как-то Кшижановский, который на службе держался как у себя дома, ответил секретарше несколько резко. Уже час спустя Войтеля сидел в кабинете Заморского, вызванный тоном, в котором чувствовалось приближение грозы. Хотя дверь кабинета Заморского была закрыта, хорошо слышны были крики шефа. Кричал только Заморский, и это продолжалось довольно долго.

Когда Кшижановский вышел, он был бледен и сильно взволнован. Немного посидев у себя в комнате, все еще взволнованный, он пошел и низко склонился перед пани Ясиньчук.

— Пани Уршула, прошу извинить меня, — сказал он упавшим голосом. — Я вспылил, хотя для такого бестактного поведения у меня не было никаких оснований. Прошу вас меня простить и прошу извинения у всех здесь присутствующих за то, что им пришлось быть свидетелями неприятного инцидента, вызванного мною…

В этот день Кшижановский уже не пошел на свою оздоровительную прогулку, предписанную врачом.

Заморский значительно чаще унижал своего первого заместителя Александра Дыгнаса, который зарекомендовал себя в «Свободной Европе» одним из самых порядочных людей. Все говорили, что он не любит и не хочет никому делать пакостей. Это человек образованный, культурный и очень спокойный. Его седина вызывала уважение.

Иногда кто-нибудь обвинял его в приспособленчестве, поскольку Дыгнас никогда не высказывался в защиту кого-либо, даже когда был глубоко убежден, что этому человеку причиняется зло. Думаю, он сознательно не создавал конфликтных ситуаций. Ему было необходимо дать образование двум детям и дождаться пенсии, до которой не хватало всего нескольких лет.

В отделе исследований и анализа он имел ранг старшего эксперта. Занимался материалами, касающимися религии в Польше, отношений между церковью и государством, ПНР — Ватиканом и т. д.

Заморский его не любил, совсем не боялся, хотел от него отделаться, и трудно сказать, почему ему это не удалось.

Когда Заморский возвращался из какой-нибудь, даже короткой, поездки, постоянно разыгрывалась дикая сцена. Он бегал из комнаты в комнату и кричал:

— Достаточно того, чтобы два дня меня замещал Дыгнас, и уже ничего нельзя найти! Что за человек! Какой растяпа!

Повседневный репертуар Заморского был более скупым. Он набрасывался на Дыгнаса при сотрудниках в одной из комнат и вопил:

— Здесь нужно думать, а у тебя пустота в голове!

Подсовывая ему под нос какое-то письмо, какой-то материал, который Дыгнас большей частью видел впервые в жизни, он отчитывал его за то, что тот плохо выполнил порученное дело.

Уршула Ясиньчук неутомимо помогала шефу унижать Александра Дыгнаса. Время от времени она распускала слух, что пан Дыгнас опять потерял карточку из секретной картотеки. Однако не кричала, а иронически сочувствовала ему.

— Бедный этот пан Александр, — говорила она язвительно, — такой наивный и рассеянный, как малое дитя…

Дыгнас улыбался смущенно и молчал. Его реакция в этом отношении была очень красноречивой.

Из других сотрудников в нашей секции стоит еще назвать Софью Зволиньскую. Это довольно черствая особа. Она восхищается всем английским, ломает язык, чтобы звук «р» выговаривать по-иностранному. По возможности старается не общаться с коллективом. Ее стол стоит в комнате F-4, на другой стороне коридора, и это помогает ей оставаться в изоляции. Являясь так называемым экспертом, она занимается вопросами польской промышленности. Считается хорошим специалистом в вопросах обеспечения Польши топливом. На эту тему она составила несколько обширных материалов, которые печатались в одном или двух экземплярах и были так быстро забраны американцами, что даже Заморский не удержался от замечания:

— Господин Браун нарушает принципы работы. Вводит новую степень секретности…

Антоний Кучмерчик, доверенное лицо Новака в коллективе Заморского, является человеком ЦРУ. Он тоже начинал с работы на англичан, которые уступили его своим заокеанским союзникам. Для работы в секторе пригоден примерно в той же степени, что и Уршула Ясиньчук. Похож на нее с точки зрения умственного развития и уровня знаний. Допускает аналогичные ошибки.

Однако он имеет богатую биографию. Когда ему было немногим больше десяти лет, он вступил в гитлеровскую организацию Тодта и был послан на фортификационные работы в Норвегию. Ему удалось сбежать в Швецию. Оттуда он был перевезен в Англию. Англичане решили использовать его как диверсанта, и он должен был быть переброшен в тыл к немцам. Прежде чем закончился курс его обучения, третий рейх капитулировал. Тогда англичане направили Антония Кучмерчика на еще более секретные курсы с целью внедрить его в роли диверсанта на этот раз в Польшу.

Кучмерчик никогда не говорил о том, где он побывал. Вообще он ничего не рассказывал о своем прошлом. Работая в «Свободной Европе», он продолжал служить ЦРУ: функции глаз и ушей Новака в коллективе Заморского исполнял по собственной инициативе и склонности к доносам.

Вместе со мной в секции работали еще Веслава Трояновская, Михалина Копчевская и Кристина Дудин-Борковская. Все они были женами людей, имевших определенные заслуги перед «Свободной Европой» и ЦРУ. Например. Веслава Трояновская — жена Трояновского, который перед войной был известным спортивным комментатором польского радио, а позже утверждал, что передачи «Свободной Европы» на польском языке являются продолжением наилучших традиций польского радиовещания. В награду за такие заслуги перед «Свободной Европой» должность на радиостанции была предоставлена и его жене, ибо две зарплаты в доме — это больше, чем одна. Муж Михалины Копчевской был диктором (умер в 1968 году).

Много места заняло бы представление всех лиц из польской секции «Свободной Европы». Поэтому я ограничусь лишь теми, кого смог узнать ближе или кто по тем или иным причинам выделялся на фоне остального коллектива.

По рангу и служебному положению я должен начать с Яна Новака — директора польской радиостанции «Свободная Европа». Настоящее имя и фамилия Яна Новака — Здислав Езёраньский. Подарки на именины от своих сотрудников, как правило ценные, он принимает два раза в году: в дни Яна и Здислава.

У Новака столько вариантов автобиографий, сколько случаев для их представления. Не изменяется в них только дата и место рождения — 15 мая 1913 года, Варшава — и факт окончания высшего учебного заведения в Познани, где он был ассистентом профессора Эдварда Тайлора на кафедре экономики и истории Познанского университета. Однако эти подробности относятся к довоенному времени. Различные версии биографии начинаются со дня, в который Новак сообщает дату и обстоятельства своего побега из гитлеровского плена.

Чаще всего он рассказывает, что сбежал из эшелона с пленными под Краковом. В этой же группе беглецов был якобы, как иногда он добавляет, и Юзеф Циранкевич. Я уже упоминал о том, что директор Новак — один из нескольких десятков директоров в мюнхенской «Свободной Европе» — страдает манией величия. В сознательно создаваемых ситуациях, которые по его замыслу должны восприниматься как «минуты откровения», он говорит о себе как о человеке, ниспосланном Польше судьбой, и вожде польского народа. Он считает, что каждая выдающаяся личность должна чуть ли не с колыбели совершать поступки исторического значения. Новак, правда, начал рубить головы уже в зрелом возрасте, но с молодых лет, что он с гордостью подчеркивает, встречал и близко знал людей либо великих, либо таких, кто пользовался большим уважением. Когда, например, он говорит о периоде учебы в гимназии имени Адама Мицкевича в Варшаве, он всегда сообщает, что в одном классе с ним учились Ян Котт и Рышард Матушевский, а немного более старшим коллегой был Адам Рапацкий.

О первых двух годах своей жизни после побега из плена Новак высказывается неопределенно. В передаче, которой в 1969 году «Свободная Европа» начала цикл «Портреты наших сотрудников», Новак говорил: «Сначала я сотрудничал, впрочем довольно непостоянно, с полковником Влодаркевичем. Это меня не совсем устраивало. Слишком много было здесь политики, причем не такого рода политики, которая отвечала бы моим взглядам. В конце концов в 1941 году я нашел поле деятельности, которое мне особенно подходило, а именно «акцию Н…»