Маю не хотелось смотреть на него. Пошел прямо в проходную.

Вместо привычного вахтера в проходной были два солдата с автоматами. Выгнув груди, они стояли по стойке "смирно" и держали равнение на Мая. Вот тут-то Май отрезвел от рецидива детской необузданности. И покорно опустил руки.

Посмотрел на часы. До опыта оставалось одиннадцать минут. Почувствовал, что не все еще сделано, что-то нужное им забыто. Повернул и пошел прочь из проходной, на улицу. И, выйдя, столкнулся лицом к лицу с главным редактором газеты "Жизнь".

— Здравствуйте, Май Сергеевич! Очень рад вас видеть... — с тенью озабоченного вопроса, но вместе с тем с почтительной и веселой любезностью главный пожал вялую руку Мая. Поодаль стояли Лита и фотограф. Май кивнул им, не глядя на них. Он смотрел на угнанного им "Москвича". Вокруг машины хлопотали два орудовца.

— Ты ничего не забыл? — крикнул Маю Двойник.

"Ба! — вспомнил Май. — Надо же купить сегодняшних газет, ради этого я, наверное, и вышел из проходной!" Побежал к киоску.

— Погоди! — Двойник обратился к Лите. — Купи, пожалуйста, газет вон там... — И снова Маю. — А ты иди сюда.

Май чувствовал себя омерзительно: он был рабом, собственностью Двойника, собственностью румяного улыбающегося журналиста, и этих солдат, и времени, которое ползло к неминуемому старту в прошлое.

— Не хандри, — тихо сказал Двойник Маю, и журналист корректно отошел. Получилось очень мило.

— Кролику дали побаловаться, — зло сказал Май. — Хозяева.

— Ну-ну, не надо так. Ты сам хотел вкусить свободы.

— После моего побега этот тип догадался позвонить тебе?

— Именно. Разум восторжествовал.

Они пошли к проходной. Миновали крутогрудых солдат, которые беспрепятственно пропустили их.

— А где же вахтер? — спросил Май.

— Вызван на допрос, — сказал Двойник. — И, кажется, собщил там такое, что над одним нашим общим знакомым нависла угроза серьезных неприятностей.

— Что ты мелешь?

— Ничего. Молчу. Кстати, Климов попал в сумасшедший дом.

Подбежала Лита и положила в руки Маю пачку газет. Май машинально рассовал их по карманам. Лита робко взяла обоих Маев под руки и сказала:

— Ребята, я всю ночь думала над одним вопросом. Можно спросить?

— Ну конечно, — сказал Двойник.

— Что, если Май не полезет в эту камеру? Что тогда будет?

— Это невозможно, — сказали вместе Май и Двойник.

— Почему? Ведь ты можешь отказаться, да Май? И вас будет двое.

— Не будет. Тогда все на свете вернулось бы во вчера. Весь мир. Как ты не понимаешь! А это невозможно, так как весь мир не помещается в нашу камеру.

— Не понимаю!

— Когда предсказано солнечное затмение, оно обязано состояться, ясно тебе?

— Нет, нет! — Лита покраснела и заговорила сбивчиво. — Ведь можно перед затмением, ну.., расстрелять Луну из какой-нибудь пушки...

— Попробуй, расстреляй... — грустно усмехнулся Май. Старт

Институт изучения пустоты гудел, как потревоженный улей. Никто не работал. Все сгрудились в коридорах, по которым Рубцовы шли к себе в лабораторию. Май продвигались среди удивленных, неумолчно говорящих, горячо приветствующих человеческих стен, и многие норовили пожать им руки, хлопнуть по плечу, просто дотронуться до необыкновенных двойников. Пресса сделала свое дело. Вместо сомнений и обсуждений был восторг, восхищение тем, во что вчера никто бы не поверил.

Лаборатория напоминала театр. Парень из охраны не пускал туда никого, кроме ближайших сотрудников и лиц, которых специально пригласили Двойник, Барклай и журналист. Перед лабораторными столами стояло штук двадцать разнокалиберных стульев, на них разместились начальники институтских отделов и лабораторий, гости из Ипра, группирующиеся вокруг Гречишникова и Бригге. В первом ряду сидел профессор Лютиков. Он улыбался своей соседке, юной аспирантке и что-то говорил ей об обращении времени. Та жадно внимала, шевеля мохнатыми ресницами. Вообще среди присутствующих были интересные дамы упомянутая аспирантка, супруга профессора Барклая, Лита. Поближе к ним удобно пристроился главный редактор газеты "Жизнь".

Была хлопотливая бестолковица последних приготовлений. Киноосветители пробовали прожектора, направленные на кабинетик Рубцова, обещавший ныне стать сценой знаменательного спектакля. Телеоператоры устанавливали свои аппараты. Репортеры газет и радио, которым до окончания старта было категорически запрещено беспокоить Маев, осаждали Гречишникова, Иосса, даже парня из охраны.

Бригге жестикулировал, жевал сразу две спички и объяснял какому-то юному репортеру, что время "кружит, как балерина". Репортер делал понимающее лицо и что-то писал у себя в блокноте. Гречишников добросовестно выкладывал корреспондентке из "Поколения" принцип квантования вероятностей. Иосс жестами показывал, как трудно подсаживать в камеру полупрозрачного человека.

Когда до старта оставалось пять минут, обе створки в кабинетик Рубцова распахнулись. Там перед камерой стояли Маи. Оба были в одинаковых рабочих халатах без средней пуговицы. Их лица и позы были тождественны. Рядом с ними был профессор Барклай, на лице его были написаны серьезность и понимание важности момента. И был еще нервничающий, бледный институтский врач, которому только что пришлось уступить в споре с Двойником, сумевшим-таки убедить его в безопасности предстоящего опыта над человеком.

В ослепительном свете прожекторов стояли эти люди. И после всплеска аплодисментов было тихо. Только приглушенными очередями стрекотали кинокамеры.

Профессор Барклай откашлялся и сделал шаг вперед.

— Дорогие коллеги, — сказал он, — дорогие гости! Мы рады приветствовать вас в этих стенах. Как вы знаете, здесь сейчас начнется эксперимент, который, пожалуй, мало назвать историческим. Я бы назвал его эпохальным. Речь идет о победе человечества над тем, что поныне выглядело несокрушимой и неизменяемой твердыней матери-природы, над...

В это время в комнату быстро, но бесшумно, вошел журналист. По-хозяйски наклонился к главному редактору газеты "Жизнь" и шепнул ему что-то, потом позвал Двойника и сказал ему на ухо:

— Профессор Барклай немедленно вызывается к следователю по делу о незаконном открытии камеры.

— Только пусть уж он договорит, — ответил Двойник.

Главный редактор энергичным шепотом инструктировал Литу и фотографа:

— На днях даем об этом ораторе материал под заголовком "Лицо рутинера". Снимайте его, слушайте, не спускайте с него глаз.

Пожав Лите руку выше локтя, главный подсел поближе к юной супруге Барклая, ибо решил, что к ней теперь просто непозволительно не проявить теплоту и человеческое участие.

А Федор Илларионович тем временем заканчивал свою речь:

— Если этот эксперимент, разработанный во вверенном мне отделе при участии талантливого и упорного Мая Сергеевича Рубцова, окажется доступным многократному повторению, то это приобретет колоссальное практическое значение. Станет возможно титаническое умножение ресурсов!.. — Он посмотрел на часы и сказал спокойно и строго, обращаясь к Рубцовым. — Прошу начать эксперимент.

Двойник, не дожидаясь разрешения, уже отвинчивал гайки на тяжелой двери камеры. И вот дверь открылась.

— Прошу сюда — прожекторы! — крикнул Двойник.

В ярко освещенной камере обрисовались зыбкие очертания почти прозрачного человека.

— Это Май Рубцов, который уже движется в прошлое. Тот самый, что сейчас стоит перед вами и через несколько секунд войдет в камеру, — Двойник показал на Мая, который, как и все, не отрываясь, смотрел внутрь камеры.

— Пора входить, Май, — громко сказал Двойник, глядя на часы. Приготовься... Внимание... Марш!.

И Май быстрым скачком кинулся в камеру.

— Подождите! — глухо застонал врач. — Это же невозможно!.. Это уничтожение!..

— Все в порядке, доктор, — сказал Двойник, завинчивая камеру. — Мы же с вами объяснялись... Никакое это не уничтожение, я жив и здоров, — Он завинтил последнюю гайку. — Норма!..