Одиссей ёжился и шевелил затёкшими конечностями. Стоять у мачты было весьма неудобно: шероховатая поверхность успела натереть спину, и от солёных брызг саднило кожу, а ремни врезались в запястья и лодыжки. Но волшебная музыка нептуновой арфы, расположенной где-то у берега, заставляла забыть о мелких неприятностях. Волны, словно ласковые пальцы музыканта, перебирали сухожилия неведомого морского зверя, натянутые поперёк костяного ящика; чуть приглушённая мелодия порождала в сознании колдовской мир океанских глубин, населённый красочными причудливыми обитателями…

Нежные голоса сирен становились всё более отчётливыми, уже можно было разобрать отдельные слова. Наконец днище зашуршало по песку, корабль чуть покосился и замер. Одиссей мельком отметил, что чайки, клубящиеся в небе над другими островками, держатся от этого берега на почтительном расстоянии. Однако обдумывать подобную несуразность у него не было ни малейшего желания: итакийца ждало редкое удовольствие, недоступное для других смертных.

Изголодавшиеся по общению с женщинами моряки пожирали глазами пышные формы обитательниц острова, но приказ своего предводителя выполняли беспрекословно: на берег ни ногой. Сирены тем временем сидели рядком, спокойно нанизывали ракушки на тонкие водоросли и пели так красиво и слаженно, что дух захватывало. Одиссей затаил дыхание, навострил уши и начал вслушиваться.

— …прыщик белёсый вскочил на моей ягодице, на левой… — разобрал он слова одного из самых пленительных голосов. Озадаченный герой встряхнул головой и вытянул шею в сторону певиц.

— Это субстанций обмен, — начала выводить в ответ другая, — виноват, коль ты в тягости долго…

— Надо ль снимать чешую на осмотре, коль лекарь — мужчина? — затянула своё сидевшая рядом приземистая смуглянка. — Всеми местами краснеть мне приходится в каменном кресле…

Её напев тут же перекрыли другие голоса изумительной красоты:

— …и от испуга тотчас мышцы знаете где сократились?..

— …в грудь заложила она для объёма четыре медузы…

— …прямо по коже угри, в серых точках, расширены поры…

Брезгливо скривив губу, Одиссей отвёл взгляд и от души сплюнул на палубу. Он уже начинал жалеть о своей хитроумной идее. Остальной экипаж с удовольствием любовался стройными фигурками, а вкрадчивые голоса сирен в это время медленно заползали через ухо в голову героя и ощупывали изнутри его череп своими клейкими усиками, вызывая нервную дрожь…

— …как поцелует меня, сразу ниже пупка сладко ноет…

— …ощупью не распознать, где там груди, а где ягодицы…

— …нет, не бывает, увы, у тритонов растяжек на бёдрах…

— …раньше волосики тут, на подмышках, курчавыми были, а от бальзама того распрямились они в одночасье…

Багровый от смущения Одиссей громко завопил, пытаясь докричаться сквозь воск хоть до кого-нибудь из команды, но воины в кои веки проявили усердие и запечатали уши крепко-накрепко.

А голоса всё не смолкали:

— …там, где потело весь день, к ночи мелкая сыпь появилась…

— …значит, дельфины всегда от массажа простаты шалеют?..

— …мой сладко-липкий малёк, медовунчик мой масенький, сюсик…

— …ох, у меня над хвостом во-от такой целлюлит, посмотрите…

— …всё-таки как хорошо, что у нас есть сообщество бабье…

В голове у бедного Одиссея помутилось, и голова бессильно склонилась на грудь. К счастью, рулевой случайно оглянулся и увидел, что с хитроумным героем творится что-то неладное. Всполошённые матросы изо всех сил упёрли в песок длинные рукоятки вёсел, затем начали понемногу выгребать на глубину. Как только корабль отошёл от острова достаточно далеко, воины отвязали своего предводителя от мачты, бережно уложили на палубу и смочили ему губы на редкость кислым вином с острова Эола. Одиссей чуть шевельнул ресницами. Перед глазами мелькали светло-серые тени вперемешку с тёмно-серыми, в висках пульсировала тянущая боль.

— Что с тобой? — спросил обеспокоенный рулевой. — Неужели напевы сирен повредили твой рассудок?

— Поверь, наш рассудок не в силах вынести их песни, — прошептал Одиссей, и его глаза опять закатились под лоб.

Чуть спустя:

— Девки, а может, они, мужики — не козлы временами?..

Фальшивая нота в общей мелодии прозвучала настолько неожиданно, что все оцепенели и медленно повернули головы. Широкоплечая сирена, сидевшая посередине каменной площадки, соскочила со своего насеста, подхватила с земли увесистую дубинку и быстро заковыляла к крайней участнице посиделок. Та боязливо съёжилась и закрыла лицо ладонями.

Подойдя к нарушительнице гармонии, сирена внимательно осмотрела её со всех сторон.

— Значит, хотите сказать, что вы нашего, женского полу? — грозно вопросила она.

— Да! Разумеется, да! Я… э-э… настоящая… то есть… э-э… реальная ваша подруга!.. — проблеяла подозрительная особа неестественно тонким голосом и незаметно поправила сползшие чешуйки. Бдительная сирена поджала губы, покачала головой и постучала по ладони дубинкой.

— Кто вам пароль сообщил и за пол ваш хвостом поручился?

Крайняя покраснела, втянула голову в плечи и промолчала. Сирена нагнулась, сильно дёрнула за хвостовой плавник, и тот остался у неё в руках, обнажив волосатые ноги.

— Видите, как мужики к нам на форум мечтают пробраться? — воскликнула сирена, держа хвост на отлёте брезгливо растопыренными пальцами. — Знайте же: каждый козёл здесь бессрочным карается баном!

И она так приложила самозванку дубинкой по лбу, что та без чувств выкатилась за пределы площадки.

Хитон давно протёрся во многих местах, и острые камни больно царапали кожу, но Антагор не обращал внимания на мелкие неудобства и продолжал медленно двигаться вдоль стенки, прижимаясь к ней спиной и прислушиваясь к каждому звуку. Где-то далеко в коридорах Лабиринта раздавались шорохи и стуки; несколько раз юноша готов был поклясться, что слышит короткий вскрик, но продолжал упрямо двигаться наугад в поисках спасительного выхода.

Осторожно выглянув из-за угла и не обнаружив ничего подозрительного, Антагор на цыпочках перебежал через перекрёсток коридоров и опять постарался слиться с серым камнем стены. Внезапно за его спиной шероховатая плита с лёгкостью сдвинулась, и юноша покатился по наклонному пандусу, стараясь удержать застрявший в горле вопль.

Другой конец пандуса упирался в решётку, за которой располагалась большая комната, полная людей. Зрители с восхищением глазели на него и тихо шушукались. Прямо перед запертой на замок дверью в решётке стоял стол, на нём стояли клепсидра и большой хрустальный шар, в котором плавали какие-то тени. За столом сидел полный мужчина в белоснежном хитоне с золотым меандром по краю ткани.

— Молодец, — негромко сказал мужчина и кивнул в сторону шара. — Мы видели, как ты шёл. будто по схеме. Ты случаем не прорицатель? Выпусти его, Катрей.

Стражник, к которому он обратился, с почтением кивнул и загремел ключами.

— И что теперь? — хрипло спросил Антагор. — Меня отпустят?

— Конечно, как и обещали. Ты, кстати, второй, кому удалось выполнить прохождение.

— А кто был первым?

— Не афинянин, друг мой, ты его не знаешь. Обычный местный преступник. Само собой, получил полное прощение. Сейчас держит пекарню в Фесте. Но он шёл намного хуже тебя. Вот твой приз, — Минос с трудом снял с пальца перстень с крупным изумрудом и протянул Антагору. — Предпочитаешь отплыть домой завтра утром или погостишь у меня с неделю? Тебя будут почитать как героя, народ любит победителей…

— Великий басилей! — вдруг воскликнул Катрей, указывая пальцем на клепсидру. — Он прошёл быстрее расчётного времени!

Все уставились на часы. На донышке сосуда действительно оставалось немного воды.

— Не может быть! — всплеснул пухлыми руками Минос. — Ты прошёл Лабиринт быстрее, чем это сделал Дедал с чертежом в руках! Это абсолютный рекорд Лабиринта! Тебе повезло: за такой подвиг полагается призовая игра. Катрей!