Разумеется, и на новом месте нас радовал приход весны. Дальское ущелье, густо поросшее липами, платанами, каштанами, кавказским дубом, грецкими орехами, превратилось в огромный цветущий сад.

Как-то мы с отцом, поднявшись до восхода солнца, чинили изгородь. Невдалеке от нас на дикой яблоне пел дрозд. Ему где-то вторил другой. Два маленьких певца принялись состязаться между собой. По мере того как поднималось солнце, в это состязание вступали новые птицы, и голоса дроздов потонули в птичьем оркестре.

— Хорошая весна в этом году! — Отец полной грудью вдохнул ароматный воздух. — Как-то сейчас там, наверху? Эх, стариков бы сейчас сюда!.. Да, Яро, весна здесь замечательная. И заметь, снег еще кое-где не растаял, а уже все в цвету, и птицы прилетели.

К полудню стало жарко, и птичий хор умолк.

— Завтра начнем пахать. Надо сегодня покончить с забором, — торопил отец скорее себя, нежели меня.

— Обязательно закончим, — кивал головой я, будто все дело было за мной.

— А сейчас пойдем обедать. Видишь, мать машет рукой?

Только мы собрались идти домой, как из леса вышли три вооруженных винтовками и револьверами человека.

— Симарэ![6] — окликнул отца молодой сван, перетянутый набитой патронами пулеметной лентой. — Дай воды!

Я побежал к дому за водой. Один из вооруженных людей стал пить. Винтовку он снял с плеча и поставил у изгороди. Я с интересом рассматривал ее. Мне никогда не приходилось видеть такого оружия. Как я позже узнал, это была английская десятизарядная винтовка.

Оказалось, что эти люди идут с перевала. Человек, которому мы дали напиться, стоя у изгороди, долго разглагольствовал о том, что скоро в Ажаре, Дали и на всем Кавказе не останется большевиков.

— Никто теперь не заставит нас жениться на своих сестрах и ложиться спать всем селом под общим одеялом, — шныряя глазами по сторонам, говорил он.

Отец слушал молча, глаза его были холодны.

Затем он очень нелюбезно простился с вооруженными людьми, сказав, что у него срочные дела, и ушел.

Сторонники свергнутых князей и бандиты, поддерживаемые иностранными агентами, копили силы для борьбы с народной властью и одновременно вели среди населения подрывную работу, распуская всякого рода слухи и провокации. Бандиты усилили террор и грабежи. Они нападали на жителей, врывались в дома, грабили. В горах, при почти полном бездорожье, бороться с ними было трудно.

Одна из таких банд и проходила мимо нашего дома.

В тот же день, после обеда, пришел Теупанэ и взволнованно сообщил, что власть опять в руках царя,

Отец, разумеется, не поверил словам старика: новости Теупанэ почти всегда оказывались вздорными.

— Царя давно уже нет на свете, — попробовал успокоить его отец.

— Есть, Коция! Ты же сам говорил, что царю нельзя верить. Наверное, он соврал, что умер, просто распустил такие слухи, а сам спрятался в тихом месте, — привычным жестом вытирая с глаз слезы, твердил Теупанэ. — Да, да, Коция, завтра-послезавтра придут отбирать скот, кукурузу, имущество. Князья не могут без этого, — горестно качал головой старик.

Успокоить его отцу так и не удалось. Старик ушел от нас, бормоча что-то мрачное и чаще обычного вытирая свои больные глаза.

— Сегодня будем работать дома, Яро, — сказал на следующий день отец, — в поле не пойдем. Надо вырыть под домом яму. Вот здесь.

— Зачем? — удивился я, рассматривая очерченное лопатой место на полу возле очага.

— Времена изменились, надо кукурузу спрятать. Придут люди князя — отнимут, — ответил отец и начал копать лопатой слежавшуюся твердую землю. — Возьми корзину, поможешь выносить землю.

Два дня мы почти без перерыва рыли яму. В нее можно было положить не только весь наш запас  кукурузы, но и спрятаться в случае надобности самим. вверху яму накрыли досками, засыпали землей и прожили несколько мешков с кукурузой. Все это было делано с большим искусством.

Успокоил нас и наших соседей приветливый и веселый красноармеец-грузин. Пришел он почему-то не по тропинке через калитку, а перелез через забор и с карабином в руке зашагал по кукурузнику.

Пропотевшая, выгоревшая гимнастерка не очень складно сидела на нем, и вообще он мало походил на военного человека. Если бы не красная звездочка на фуражке и не карабин, никак бы не догадаться, что это красноармеец.

Отец пригласил гостя в дом. Красноармеец сел к очагу. Мать подала ему свежий чурек, лобио по-грузински и сыр. Гость с большим удовольствием все съел. Ни я, ни мать не поняли, о чем они говорили с отцом, но по тому, как они расстались, можно было сделать вывод, что они очень понравились друг другу.

После его ухода отец рассказал, что Советская Россия в помощь труженикам-горцам прислала отряд под командованием Максима, этот отряд поможет населению обезоружить банды и наладить спокойную жизнь, что большевики не дадут в обиду бедных людей и что в самое короткое время с бандитами будет покончено. Кроме всего этого, красноармеец-грузин позвал отца на сход, который созывался в Ажаре.

Ранним утром отец ушел. В доме наступило томительное ожидание. Работа не клеилась. Мать начинала какое-нибудь дело, но не могла докончить его, бросала, начинала другое, но и оно не шло. Потом она решила идти на поле и копать землю под кукурузу, но, покопав немного, сказала мне, что лучше заняться очисткой семян.

Вернулся отец вечером следующего дня. Грудь его была украшена двумя пулеметными лентами, крест-накрест перетягивавшими плечи. За плечами висел карабин.

— Меня выбрали председателем сельского Совета, — сообщил отец малопонятные для вас новости и  стал снимать с себя оружие. — Мне же поручили отряд из тридцати человек для борьбы с бандитами. Теперь дел будет много...

Для матери стало ясным лишь то, что отец будет подвергаться опасностям. Это не могло не вызвать целую бурю упреков и слез. Да и не без основания опасалась она. В условиях Сванетии борьба с бандитизмом была делом нелегким. Не только бандиты будут врагами моего отца, но и их многочисленные родственники станут нашими кровными врагами.

Отцу надоело хныканье матери, и он прикрикнул на нее:

— Нечего меня хоронить заживо! В конце концов бандиты — это такие же люди, как и мы с вами. Им только глаза надо раскрыть на все, и они уйдут от князей, перейдут на нашу сторону, да еще и всех княжеских главарей приведут на аркане. Кто же, по-вашему, должен делать это? Кто, если все будут отказываться? — горячился отец.

— Да, да, да, ты прав, Коция, прав, конечно! Но почему все же ты должен это делать, а не кто-нибудь другой? — спросил Теупанэ, с утра терпеливо ожидавший вместе с нами отца.

— Ты лучше поправь свои штаны, где ты их разорвал? Не с мальчишками ли дрался под старость?

— Какое там с мальчишками! — возмутился старик. — Это твоя собака меня разукрасила. Я каждый раз ухожу от тебя с одними неприятностями.

Дело было в том, что Теупанэ зашел к нам поздним вечером, чтобы справиться, какие новости принес отец. Наш пес Гурбел был на ночь спущен с цепи. Не узнав старика, он набросился на него и порвал штаны.

Теупанэ усадили за стол. К ужину пришел и дядя Кондрат.

— Ты правильно поступил, Коция. Именно ты должен делать, это. В Дали сваны тебя знают, верят тебе, человек ты ученый. Ты покажешь им, где правда, — говорил дядя Кондрат.

— Коция, а что это такое советская власть? — вмешался Теупанэ.

— Советская власть... это... власть народа, — просто ответил отец.

— Так-так, — закивал головой Теупанэ. — Эх, не люблю я араки, но за Коцию сейчас бы выпил!

— Нет, араку пить не будем, советская власть против араки, — не согласился со стариком отец.

— Ну, я немного бы выпил, — умоляюще посмотрел на отца Теупанэ. — Ты же знаешь, что я не люблю ее, но уж если такие события...

— Сегодня и немного пить не будем. Не за что. Я еще ничего не сделал такого, чтобы за меня пить.

Карабин и патронташи отец повесил в углу, где я всегда сидел. Трогать оружие руками он запретил, но смотреть, разумеется, можно было. Мы с Верочкой с любопытством рассматривали диковинные для нас вещи.