– Где ты тут, Сема, вообще морды увидел? – возмутился Андрей, и восторженно озираясь на Катю, добавил: – Тут только личности, и какие личности!

Катя улыбнулась, и, оставив льстивую реплику без комментария, заметила:

– В твоем бронепоезде укачивает, Андрей. У Сарит, по-моему, уже слипаются глаза.

– Я действительно устала, сегодня был такой длинный день, – пожаловалась Сарит. – Только как же мы все трое тут разместимся?

– Не волнуйся, соорудим тебе что-нибудь, – успокоил ее Андрей. – Как тебе эта кухня в качестве отдельного апартамента?

– Сойдет. Здесь очень симпатичный диванчик. А она запирается на ключ?

- Ключ торчит в двери. Но ты уж пускай нас иногда чайку попить…

– Конечно. Но с двенадцати ночи до шести утра чайная будет закрыта.

– Я вижу, нам пора, – догадался наконец Семен. –  Может быть, на посошок? 

– Нет, на посошок давайте уже чаю попьем, – воспротивилась Катя.

Андрей тут же встал ставить чайник. Сарит перебралась на диван.

– Посижу, пока чайник не закипит. Ты как, в порядке?

Она с беспокойством поглядывала на Андрея.

– Не бойся, я в полном сознании. Вот спроси меня что-нибудь! Какое сегодня число, например, и я отвечу: сегодня 19 апреля – Светлое Христово воскресение – день рождения Экзистенционала.

– А если что-нибудь посложнее спросить?

– И посложнее можно.

– У меня как раз вопрос к тебе был. Сейчас вспомню… Ну да, я так и не поняла, почему ты так уверен, что в твоей рукописи говорится об евангельском Йешуа? Это ведь было одно из самых распространенных имен в то время.

– Но здесь ведь не только имя, здесь еще и первосвященник, и распятие.

– Ну и что? Какой-то другой Йешуа разве не мог предстать перед первосвященником и быть распятым?

– Ну и почему же об этом втором никто не слышал? Только моя рукопись о нем говорит? Пойми, для того, чтобы быть упомянутым в древней рукописи, мало быть просто распятым, надо еще чем-то отличиться. Нет, не может быть никакого другого Иисуса, распятого на Суккот. Это тот самый.

Чайник вскипел, и Андрей с Сарит разлили для всех чай. Семен и Катя скоро ушли, обещая прийти еще раз перед нашим отъездом, и мы наконец легли спать.

В моей половине кроме кровати и окна оказался письменный стол и большой пень вместо стула, стены были заставлены сплошь книжными полками, а на свободном месте рядом с небольшим ночником висела гитара.

Я включил ночник и сел на кровать.

– Андрей, – позвал я тихо. – Ты спишь?

– Нет еще, – он вошел ко мне и уселся на пень. – Ты что-то хотел сказать?

– Да, – ответил я и запнулся.

Андрей извлек из ниоткуда бокалы, яблоко и какую-то настойку.

– Рябиновая. Сам готовил – не оторвешься, – пояснил он, старательно распиливая яблоко тут же появившемся ножичком.

– Действительно замечательный вкус, – признал я, пригубив настойку, и наконец произнес то, что мучило меня весь вечер.

– Андрей, я хотел тебе сказать, что это был выбор самой Сарит.

– Правда?

– Правда. Я со своей стороны никак ее не добивался. Наоборот даже. Имел в виду тебя.

– Ты знаешь, Сарит мне как сестра. Тогда в Израиле она действительно мне очень помогла справиться с моим чувством. И я очень люблю ее и восхищаюсь ею, правда. Но я никогда не знал, достаточно ли такое увлечение для женитьбы. Я ждал какого-то знака, но так и не дождался. Так что теперь мои сомнения разрешились сами собой.

Андрей смотрел мне прямо в глаза.

– Значит, и Сарит не моя. Как и Катерина.

– Андрей... Твоя половина где-то существует, и ты обязательно ее найдешь, с Божьей помощью.

– Может, и существует... Я тут, знаешь, на работе с одной очень интересной девушкой подружился. Она знакома с Макаревичем и вхожа в их тусовку. Я даже на концерт его с ней сходил, но мне не понравилось – ничего не слышно, все орут и прыгают как сумасшедшие.

– А в тусовку ты с ней ходил?

– Нет. Все как-то недосуг было, хотя она и тянула меня туда. На прошлой неделе, например, я не мог, а она как раз пошла.

Андрей задумался и замолчал.

– А как ее зовут?

– Кого, Татьяну?

– Ах, вот как. Итак, она звалась Татьяна?

– Она-то Татьяна, но только Она ли мне предназначена? Поживем – увидим. В общем, хорошо, что ты мне это сказал. Ты мне тоже как брат, Ури.

Он еще раз наполнил бокалы.

– Мне иногда, знаешь, даже гиюр сделать хочется, чтобы совсем с тобой побрататься.

– Зачем это тебе? Ты и так в порядке. Братьями же мы с тобой и по Экзистенционалу можем оставаться. Не смейся! Или вернее, наоборот, смейся! Но в твоем Экзистенционале, может быть, и в самом деле что-то есть. Он как-то созвучен тому «единому союзу» всех творений, за который мой народ молится тысячелетия! Во всяком случае, так можно подумать, если твой бронепоезд тронулся в путь под израильским флагом.

– Он под израильским флагом, Ури! В этом можешь не сомневаться. Ведь наш пароль: «Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, а не бог философов и ученых»... 

– И кроме того, без «мильта-дебдихута» – без шутки, без дурачества — никогда ничего путного не выходило. Тем более так стало со времен раби Нахмана...  Впрочем, еще Рамбам об этом писал... в конце пятой главы...

– И что ж он там написал?

– Что для поиска Истины чувство юмора важнее всего, что оно важнее эстетического чувства, важнее мудрости...

– Вот как?  Я тоже так чувствую... Выпьем за шутку!

– Но не в шутку!

– За шутку, но не в шутку! Ура! Ура!

– Я тебе вот что скажу. Рав Исраэль вхож в одну каббалистическую йешиву. Так он рассказал нам на одном уроке, что иногда каббалисты до слез над своими изысканиями смеются. Представляешь, почтенные седовласые старцы на высоте величайших своих прозрений вдруг начинают хохотать! Никто в мире ближе их к Истине, быть может, не приближается, но они вполне сознают, как далеки от нее!

– Верно. Я вот и Семену всегда твержу: если человек, вроде твоего отца Николая, надувается, как индюк, то это вовсе не признак того, что он близок  к Истине.

– Скажи, Андрей, а как мы наш заговор-то назовем? Экзистенциально-жидовский или жидо-экзистенциальный?

– Мне, знаешь, однажды на книжных развалах попался заголовок «Людоедский сионизм». Я тогда еще подумал, что на самом-то деле он не людоедский, а людо-юдский. Так что, я думаю, наш с тобой проект вполне можно так и назвать, –  Всемирный людо-юдский заговор. Мы сделали это!

– Пока еще нет. Сначала надо протокол составить.

– Ты пхав, пхотокол – это агхиважно...

Мы еще долго болтали уже совершенно заплетающимися языками, и не помню, когда и как заснули.

На следующий день мы проснулись очень поздно. Сарит нас не стала будить, а ходила гулять одна – дышать русской весной. Когда она вернулась, мы перекусили, и тут выяснилось, что Сарит с Катей договорились пройтись по магазинам. Часа в три Сарит ушла, а мы с Андреем занялись своими делами. Я уселся на кухне с томом Гемары, а Андрей в своей комнате с какой-то из своих папок.

– Над чем работаете, профессор? – поинтересовался я, проведав его через полчаса.

– Уточняю средний размер живых существ… – пробормотал Андрей, выписывая цифры из калькулятора в таблицу. – Около  полутора метров, то есть  женщина среднего роста…

– Женщина? – не понял я. – Что за женщина?

– Это косвенное подтверждение того, что венцом творения является именно женщина, а не человек вообще.

– А прямые доказательства этому какие-то имеются?

– Прямое доказательство налицо – это  Красота. Красота дана женщине, а не мужчине. Причем, заметь, это в полную противоположность животным, у которых красавцы именно самцы, а самки – серые и неприметные. Женская красота отличает человека от животного даже в большей мере, чем разум.