– Бесхарактерность, скорее. Ты доказывал, что это татарское иго сломило русский народ, а я все списывал на православие, на византийскую ментальность.

– Потом, помнишь, разговор как-то прервался, мы осмотрелись и видим, что сидим в зале ожидания Казанского вокзала! Как мы там оказались? Уму непостижимо.

– А вы по дороге случайно чего не выпили? – поинтересовалась Катя.

– Говорят же тебе, мы ничего не замечали вокруг. Считай, что нас просто перенесло с места на место на воздушном шаре.

Мы вошли в квартиру и накрыли на стол, нарезав селедки и соорудив совместными усилиями тот же роскошный зеленый салат, что и в прошлый раз.

Семен (видимо, по Катиному настоянию) вместо водки извлек шампанское и настоящий шоколадный торт.

– Ну что ж, от всего сердца желаем вам поскорее уладить все с бывшим мужем! – подняла тост Катя.

На шампанском знака кашрута, разумеется, не было, пить я его не  мог, но чокнулся со всеми от чистого сердца.

– Вот, вот, – поддержал ее Андрей. – Смотри, Ури, не дай Пинхасу себя обдурить. Сделка крупная. Скажи ему: «Невесту вперед!»

– Да, ты прав, я как-то про это не подумал. Так ведь можно остаться и без невесты, и без рукописи.

– Кстати, о рукописи... ты уж там постарайся при случае еще что-нибудь переснять.

– Сделаю все, что в моих силах, но, честно говоря, не очень верю, что такая возможность представится…

-     Но ты уж постарайся. В этой рукописи могут содержаться очень интересные вещи.

-     Никто не сомневается, что интересные, но, подумай сам...

-     Понимаешь, – перебил меня Андрей, – я вдруг понял, что  Сарит  была права.

– В чем?

– А в том, что в моей рукописи речь идет о «другом Иисусе», который в отличие от Иисуса первого был распят на праздник Кущей! – Андрей произнес это как-то торжественно и победно обвел присутствующих взглядом.

– Это что еще за другой Иисус? Мы еще не слышали про эту новость, – сказал Семен и весело мне подмигнул.

– Этой новости почти две тысячи лет, – не сдавался Андрей. – Представь себе, я вдруг сообразил, что Евангелия могут рассказывать именно о двух Иисусах: об одном – распятом на Пасху, и о другом – распятом на Кущи. Я не понимаю, как кто-то вообще до сих пор мог этого не замечать, мог не видеть, что в Евангелии говорится как будто бы о двух разных людях...

–  Ну ты нас заинтриговал, председатель! Теперь уж давай выкладывай свое очередное великое открытие.

– Да ты взгляни внимательно на список различий между евангелием от Иоанна и синоптиками, список столь обширный, что по его поводу даже говорят: «Евангелий на самом деле не четыре, а три и одно»... Взгляни на этот известный с далекой древности список и честно скажи себе, что объединяет главных героев этих евангелий, кроме имен? Теперь представь, что одного из них казнили на Пасху, а другого на Кущи – и все станет на свои места.

– Но с какой стати думать, будто бы одного казнили на Кущи?

– Да хотя бы из-за расхождения между синоптиками и Иоанном относительно датировки казни. По синоптикам, Иисуса арестовывают и казнят в сам праздник Пасхи – 15 нисана, по Иоанну – в канун праздника – 14-го. И при этом все соглашаются с тем, что казнь произошла в пятницу. Как можно перепутать сам праздник с его кануном? Ясно, что у Иоанна просто речь идет о каком-то другом празднике. А то, что это был праздник Кущей, видно из того, что Иоанн упоминает о чествовании Иисуса пальмовыми ветвями. 

– А в другое время, кроме Кущей, срезать пальмовые ветви в Израиле, конечно, невозможно?

 – Возможно-то возможно, но кто станет заниматься этим на Пасху, когда на пальмовые ветви нет никакого спроса? Или вот, скажи мне честно, у тебя никогда не возникало вопроса, как это через год после того как на Иисуса сошел Святой Дух, Иоанн Креститель послал к нему учеников выяснить, не ожидается ли еще какой-то другой Мессия?

– Вопрос такой возникал...

– Так вот тебе на него как раз очень хороший ответ!

-     Итак, Иисусов, оказывается, было два. Миленько! – произнес Семен, подливая себе шампанского. –  И что? У обоих были мать Мария и отец Иосиф?

– Вовсе нет. Иоанн ни разу не называет мать Иисуса по имени. Всегда зовет ее просто Матерью, а Марией, как раз, называет ее сестру. Так что мать этого Иисуса никак не могла носить имя Мария!

– Глупости. Евангелист наверняка имел в виду двоюродную сестру.

– Ты, видимо позабыл, на каком языке говорили апостолы. На русском языке так действительно можно обмолвиться... Но на иврите – это два разных слова. Сестра – это «ахот», а двоюродная сестра – это «бат-дода»...

– Ах, да, я вспомнил! – обрадовался вдруг Семен. – Действительно считается, что Богородицу и ее сестру звали  одним и тем же именем!  

– Так не бывает. Подумай сам. Да и отношения у синоптического и иоанного Иисусов со своими матерями, заметь, совершенно разные: Иисус Иоанна хорошо относится к своей матери, слушается ее и берет с собой в свои странствия, а Иисус синоптиков свою мать терпеть не может. На порог ее не пускает, под крестом своим видеть не желает.

– Ты хочешь сказать, что синоптики не указывают, что мать  присутствовала при казни сына? – удивился Семен. – Быть этого не может.

– Тем не менее это так. Не указывают. Ни один.

– Странно. Но даже если и не указывают, то ведь и не отрицают. Это во-первых. А во-вторых, все евангелия подчеркивают, что Иисус был не женат. И даже более того, он фактически полностью порвал с родом, он провозгласил монашеский идеал. И это очень важная биографическая деталь.

В голосе Семена послышалось волнение.

– Да ничего он такого не провозглашал, то есть они оба не провозглашали. Апостол Павел, может быть, это начал, но никак не Иисус.

– Поверь, он достаточно сказал. Вспомни: «по воскресении ни женятся, ни замуж не выходят, а пребывают как ангелы Божьи на небесах». Да и как это вообще можно себе представить? Деторождение связано со смертью самым жестким образом.

– С чего это вдруг?

– Ну как же? В реальной жизни бессмертным является род, а не смертный индивид. Смерть и деторождение предполагают друг друга. А потому и победивший смерть не мог быть женат. Мы это даже вообразить себе не можем… Равно как и в райском саду люди не размножались.

– С этим не все согласны, – вмешался я в их христианский спор. – Евреи как раз считают, что Адам и Хава были близки до грехопадения, даже Каин и Авель родились еще в Эдемском саду.

– Как это может быть? – поразился Семен – Нет, нет, этого не может быть. Плотское влечение неизбежно связано с грехом, оно насквозь эгоистично. Христианство совсем не случайно началось с иночества. Прочти апостола Павла, прочти Ионанна Златоуста «О девстве»… Я не понимаю, как религия может восхвалять плотское вожделение.

– Пожалуй, что этого иудаизм действительно не восхваляет, – согласился я. – В Гемаре даже история приводится о том, как мудрецы однажды хотели упросить Всевышнего совсем изъять это желание из мира. Затея не удалась, но хотели же.

– Вот, вот! – обрадовался Семен. – Я знал, что по-другому и быть не может.

– При чем здесь это? – воскликнул Андрей. – Любовь не сводится к плотскому вожделению.

– Любовь к нему, может, и не сводится, зато оно – основа брака, брак без него не существует как таковой. В этом смысле совершенно прав Тертуллиан, который считал, что распутства никак невозможно избежать и в рамках брака.

– Так ты считаешь, что брак только для этой жизни, а вечность мужья и жены врозь коротают?

– Это не я так считаю, а Иисус. Это он сказал, что по воскресении ни женятся, ни замуж не выходят, а пребывают как ангелы Божии на небесах. Странно даже другое подумать.

– Но я как раз думаю другое – мне кажется, что внебрачное состояние скорее адское, чем райское. А бесполое существо – это гностический идеал.

– Думай, как хочешь, пожалуйста, но это твое сугубо личное мнение. Отцы церкви с тобой не согласны. Вот, например, преподобный Иоанн Лествичник говорит, что «чистота есть усвоение бестелесного естества». А святитель Григорий Богослов?!... Да все так считают, не только Церковь. Об этом и Моуди говорит в «Жизни после жизни». Все, кто прошли через клиническую смерть, вспоминают, что с выходом души из тела исчезает ощущение пола.