Летом Сарит кончила свои медсестринские курсы и осенью пошла работать в одну из иерусалимских больниц, в приемное отделение.

Как раз тогда суд в качестве меры воздействия лишил Пинхаса возможности выезжать за границу. Видимо, это нарушало какие-то его планы, так как он был совершенно взбешен. Приехав в очередной раз забрать дочь, Пинхас заявил Сарит, что не поддается дрессировке и что если раввины не сумели воздействовать на него с помощью доводов разума и морали, то тем более они ничего не добьются от него силой.

Этот разговор подкосил Сарит. С того момента с ее лица не сходило выражение страдания. Она часто плакала и вдруг отказалась добиваться каких-то дополнительных судебных санкций против Пинхаса.

Прошел месяц. Мне показалось, что Сарит начинает успокаиваться. Однако после очередной ее встречи с Пинхасом случилось то, чего я никак не ожидал. Когда на другой день после этой встречи я пришел к Сарит, то нашел ее очень расстроенной и напряженной.

Пытаясь ее отвлечь, я стал рассказывать о своих козах и об ощенившейся овчарке, которую теперь придется удалить с пастбища и предоставить  двухнедельный отпуск по уходу за новорожденными.

Но Сарит  не слушала и вдруг прервала меня на полуслове:

– Хватит, Ури, я больше не могу!

Голос ее прерывался от волнения, и она прошептала:

– Я думаю, мне следует вернуться к Пинхасу.

Я не верил своим ушам.

– Ты с ума сошла! Что ты говоришь? Ты же с ним не сможешь?

– Ури, он тоже страдает. Он всегда любил меня.

– Ага, и поэтому он променял тебя на рукопись?

– Он не согласился отпустить меня ни за что на свете, противостоя сильнейшему давлению со всех сторон.

– И это доказывает его любовь?

– Ури, я знаю очень хорошо, что он любит меня. У меня не было никаких причин оставлять любящего мужа.

– Любящего мужа?!

– Ури, ты не все знаешь. Он в самом деле любит меня. В действительности  это единственная причина, по которой он не дает мне развод или, как он недавно выразился, «не поддается дрессировке».

– Да? А он сам называет другие...

– Это он из гордости так говорит. В последнюю нашу встречу он объяснился со мной… Преодолел эту свою дурацкую гордость и объяснился...

Сарит от волнения запнулась.

– Объяснился? – во мне все затрепетало. Мне вдруг показалось, что сама Сарит неравнодушна к  Пинхасу.  – Что это значит? Что он сказал?

– Он сказал, что любит… Да, любит меня!  Он умолял, чтобы я вернулась к нему. Он сказал, что без меня его жизнь совершенно отравлена. Он сказал, что не может без меня даже продолжать писать свой роман об Учителе Праведности и об Иисусе...  У него творческий кризис. А ведь какой мог бы получиться роман!

В глазах Сарит заблестели слезы.

– Что за дикость? Причем здесь роман? – замахал я руками. Нелепость этого последнего «литературного» довода как-то особенно поразила и задела меня. – Я вот тоже никакого романа не пишу. У меня, считай, тоже творческий кризис. Ну и что?

– Он нуждается во мне, Ури, – Сарит дотронулась до моего плеча. – Ты замечательный человек, я тебя не достойна. Я столько лет морочила тебе голову. Но я, по-видимому, должна вернуться к Пинхасу. Так будет правильно.

– Да ты правда сошла с ума! Он тебя околодовал! Ты что, уже говорила с ним об этом?

– Нет. В тот наш разговор я не сказала ни да, ни нет. Но если ты не будешь возражать, я бы хотела это сделать и вернуться к нему…

Я был потрясен и не мог выговорить ни слова. Сарит тоже молчала... Я положил свою руку на плечо Сарит, она подняла на меня заплаканные глаза.

– Сарит, это твой выбор. Я нисколько, конечно, тебе препятствовать не могу и не хочу. Но умоляю, подумай хорошенько…

– Я уже подумала. Так будет лучше всем.

Я молча повернулся и направился к выходу. На пороге я обернулся, еще раз взглянул на Сарит… Ее лицо было такое белое и напряженное, что мне показалось, что она сейчас упадет в обморок. Я бросился к ней, обнял и прижал к себе, но она с силой оттолкнула меня и ушла в комнату. Я выскочил на улицу.

– Как Пинхас этого добился? – стучало в моей голове. – Как он мог это предвидеть? Как он все это рассчитал, этот пошляк, этот злой гений? Не верю я в его любовь к Сарит, не верю!

На другой день я подумал, что все сказанное накануне Сарит могло быть минутным наваждением. После работы я заехал к ней в Кохаш, но дома ее не было. То же повторилось и на следующий день, и через день. Сарит действительно ушла. Я не понимал, как все это могло случиться. Как она может быть с Пинхасом, как может терпеть его высокомерие, его нарциссизм? При мысли, что она с ним, у меня мутнело в голове и мучительно сжималось сердце, это казалось немыслимым, невозможным.

Я оказался просто промежуточным звеном в разборках мужа и жены, которые наконец примирились...

Настала пятница. С утра я зашел в детский сад и спросил воспитательницу, знает ли она, где Тамар. Воспитательница ответила, что девочка не появлялась уже несколько дней, но что она не в курсе, что произошло. Я зашел в секретариат поселения и спросил, что слышно о Сарит, почему ее нет дома.

– Она съехала, – просто ответила мне секретарша.

– Как съехала? Когда?!

– Караван не будет оплачиваться начиная со следующего месяца, но по-моему, она уже не живет… – она говорила об этом как о чем-то само собой разумеющемся и естественном.

Хотя была уже поздняя осень, начинался хамсин, становилось жарко и душно. По лицу моему стекал пот, перемешанный со слезами. Я сел в машину и поехал к Йоси в Мицпе-Йерихо.

Вообще-то я намеревался провести субботу у родителей, но мне совсем не хотелось озадачивать их своим видом.

Я привык уже звонить Сарит перед заходом солнца и прощаться на шабат. После некоторых колебаний я и на этот раз набрал номер саритиного сотового телефона. Звонил я со своего номера, чтобы она могла видеть, что это я.

– Шабат шалом, Сарит.

– Шабат шалом, Ури.

– У тебя все хорошо?

– Да, Ури. Ты можешь не беспокоиться. Все нормально.

– Я могу тебе еще звонить?

– Конечно. Мы же друзья… Но только, Ури, не думай ни о чем таком. Все наши надежды в прошлом. Если твои звонки будут связаны с этими надеждами, то тогда действительно лучше не звони.

– Сарит, у меня не укладывается в голове, как ты могла вернуться к Пинхасу!  – вырвалось у меня. – Это невозможно!

– Невозможно? – запальчиво воскликнула Сарит. – Приезжай и сам убедись, как мы хорошо поладили. Или тебе Пинхаса к телефону подозвать? Может быть, он сможет тебе лучше объяснить?

– Я не о том… Ты просто не в себе!

После краткой паузы послышались гудки…

Йосеф явно обрадовался известию о возвращении Сарит к  законному мужу.

– Пойми, ситуация была патовой, – внушал мне мой добрый друг. – А время шло. Вы оба – и Пинхас, и ты – оставались без жены, и Сарит приняла мудрое решение, благотворное для всех, в первую очередь, конечно, для Тамар.

Мирьям поддерживала своего мужа.

– Доверься Сарит, – сказала она мне. – Она мудрая и честная женщина. 

Я слушал их, но внутренне протестовал и не желал поддерживать этот разговор. Понимая мое состояние, Мирьям постелила мне в отдельной комнате, переместив всех детей в салон. Я был ей благодарен и, оставшись наедине, пытался понять, что же произошло.

– Как она могла к нему вернуться? – терзался я, лежа на кровати. Я с большим недоверием отнесся к словам о любви Пинхаса и пришел к выводу, что скорее всего он просто предложил Сарит вернуться, а уж она приукрасила это его предложение выражениями любви.