– Ну что ж, рукопись подлинная. Два свидетеля у нас имеются. Я сейчас напишу разводное письмо, и можно произвести обмен.

Это предложение было для меня полной неожиданностью.

– Я бы предпочел действовать наверняка, – ответил я. – Я предполагал передать тебе рукопись в рабануте, сразу после развода. Все равно туда придется идти.

– Как скажешь, – пожал плечами Пинхас. – Я думал почему-то, что вы хотите скорее с этим покончить. В рабанут я в любом случае приду, но развод можно произвести и прямо сейчас. Образец я захватил, два свидетеля имеются. Можно и не откладывать до похода в рабанут.

– Ури! Зачем тянуть? Давай прямо сейчас! – жалобно попросила Сарит.

Я опасался подвоха, разводное письмо – непростой документ, а Пинхас – непростой партнер... Да и, признаться, уже предвкушал, как буду сегодня вечером без помех рассматривать с Сарит нашу таинственную рукопись. Но ее умоляющий голос немедленно изменил мои умонастроения.

– Чего ты боишься? – добавил со своей стороны Йосеф. – Мы же с тобой «Гитин» учили. Не можем, что ли, удостовериться, правильно ли написан гет? Если будет необходимость, его в рабануте подтвердят.

– Ну, хорошо, – махнул я рукой,  замирая от мысли, что Сарит может быть освобождена прямо сейчас. – Давай  все закончим здесь.

Пинхас извлек заранее приготовленные принадлежности, написал под контролем Йосефа разводное письмо, вручил его Сарит и уложил рукопись в свой рюкзак.

Однако теперь нам предстояло пройти еще несколько километров до пещеры, в которой эта рукопись первоначально была обнаружена. Сарит сияла: в довершении к полученной свободе она, наконец, окажется в том месте, в которое так давно мечтала попасть.

Еще через два часа мы подошли к тайной пещере, обнаруженной Андреем. Я указал Пинхасу на дно расщелины.

– Это здесь.

– Что значит здесь? Где здесь?

– Надо немного разобрать камни, и откроется ход…

Пинхас был изумлен. На его лице читались одновременно и недоверие, и досада… Я же отвалил несколько камней и указал Пинхасу на отверстие. У него загорелись глаза.

– Ну все, вы свободны. Можете возвращаться. Я остаюсь.

– Это небезопасно, – стал возрожать я. – Если ты остаешься, то и мы должны остаться с тобой.

– Придется слишком долго ждать. Я собираюсь провести в пещере ночь. Уйду завтра поутру. Я уже вижу, что там есть чем заняться…

Уговаривать его было бесполезно. Оставаться на ночь в ущелье, да еще на территории автономии, совершенно не хотелось.

– Уходим, – скомандовал я. – Иначе мы не доберемся засветло.

Вопреки некоторым моим опасениям Пинхас честно явился в рабанут. Это случилось 23 января. Обладатель древнего арамейского свитка почему-то не выглядел счастливым. Он был угрюм, малословен, подписал все, что требовал судья, и ушел, не простившись.

События этих дней развивались столь стремительно, что все это время я даже не нашел времени позвонить Андрею, и сделал это только после того, как мы с официально освобожденной, наконец, Сарит вернулись из рабанута.

Андрей был в восторге. Он даже было вызвался приехать на нашу свадьбу, но потом понял, что оформление выезда (предполагающее переправку ему израильского приглашения) займет слишком много времени, и отказался от этой затеи. Нам с Сарит ничего не оставалось, как пообещать Андрею навестить его в наш медовый месяц.

Свадьба состоялась 5 адара. Провели мы ее скромно, в моей йешиве. Сарит сказала, что ей хватило того спектакля с пятьюстами зрителями, который в свое время устроил Пинхас, и на нашей хупе было на порядок меньше приглашенных, так что Йосефу для его проникновенного поздравления даже не понадобился микрофон.

– Веками наш народ чествовал новобрачных словами пророка: «На опустевших улицах Иерусалима, где нет ни людей, ни скота, еще будет слышен голос радости и голос веселья, голос жениха и голос невесты»... [8]. Некоторые считают сионизм самозванством. Они покачивают головами и спрашивают: «Это, по-вашему, и есть та страна, которую прозревали пророки?» Да, это та самая страна! Пророки не предвещали того, что в грядущем Иерусалиме все  будут ходить в черных шляпах, но то, что в нем еще будет слышен голос жениха и голос невесты, они предвещали! И вы, дорогие мои Сарит и Ури, живые свидетели пророческого торжества!  Вы – знамение Божественной верности и Божественной силы! Те,  кто  под слова той же песни  справляют свою свадьбу в Бруклине, этой великой чести лишены.... Сегодня, дорогие мои, вы радуетесь дважды: один раз тому, что вопреки всем препятствиям (в преодоление которых не верил также и я!) вы все же соединились, и второй раз – тому, что вопреки всем немыслимым трудностям, соединились, наконец, народ Израиля и земля Израиля...

Наш медовый месяц прошел чудесно. Каждое пробуждение рядом с Сарит я переживал как настоящее чудо, как будто бы море расступилось... Странно было сознавать, что остроте этих ощущений я в конечном счете был обязан низости Пинхаса!

Родители Сарит забрали к себе Тамар на время нашего свадебного путешествия, и мы только два раза навестили ее между разными нашими поездками. Начали мы с недолгого путешествия по Галилее, откуда заехали на Голаны, где катались на горных лыжах. Потом   отправились в Эйлат и еще два дня провели на Мертвом море в Сде-Бокер.

После этого путешествия мы  ненадолго съездили в Россию.  Три дня провели в еще заснеженном Петербурге, а потом выехали в Москву, где снег к концу марта уже весь сошел. Остановились мы в этот раз у моих родственников, в квартире которых было посвободнее,  чем у Андрея.

Впрочем, субботу по его настоянию мы все же провели у него. Андрей уже усвоил, что день покоя, полностью освобождающий человека от суеты, как никакое другое время благоприятен для дружеского общения.

Первым делом Андрей вручил нам подарок – настенные часы с боем.

– Жить вы будете долго и счастливо. Наблюдать за временем вам будет недосуг. Поэтому вам нужны часы с боем, – пояснил он смысл своего дара.

– Спасибо, Андрей. Но ты, можно сказать, нам уже рукопись свою подарил.

– Не путай меня, Ури, – рассмеялся Андрей. – Рукопись, я к сожалению, не вам подарил, а Пинхасу. Но зато монета «Святой Иерусалим», которая у тебя хранится, тоже вам пусть в подарок будет.

– Вот уж спасибо! – воскликнула я. –  «Йерушалаим Ха-кодеш» – это, пожалуй, будет посильнее «In God we trust»!

Вечером в эту субботу пришли Катя с Семеном, который, как выяснилось, заканчивал в этом году семинарию и должен был быть рукоположен.

Они сердечно поздравили нас с Сарит и подарили вазу для цветов.

За субботней трапезой я подробно рассказал про злоключения Халеда,  про нашу успешную экспедицию в вади Макух и, конечно же, про то, как ловко Сарит разыграла меня и Андрея.

Коснулись, как водится, и политики. Мы с Сарит рассказали о второй интифаде и недавней победе Шарона, москвичи – о прошлогодних взрывах домов и своем новом президенте. Мнения о нем разошлись: Семен надеялся, что под управлением Путина Россия сможет возродиться и вернуться к «лучшим своим временам».

– Лучшим временам? – усмехнулся Андрей – Такие вообще бывали?

– Конечно.

– Это когда мы Наполеону надавали, что ли?

– А вспомни русско-турецкую кампанию 1878 года, вспомни, как генерал Скобелев взял Андрианополь и подошел к стенам Цареграда. Ты только вдумайся, что бы было, если бы британцы тогда не бросились спасать Турцию, если бы Константинополь стал наш. Это ведь тот момент, к которому шла история...

– Я, как ты сам понимаешь, за Турцию ничуть не болею, но не думаю, что если бы Российская империя поглотила Турецкую, то народы стали бы от этого намного свободнее.

– Ну как ты можешь, в самом деле?! Россия спасла от мусульманского рабства несколько народов... – взволнованно произнес Семен и, косясь в мою сторону, добавил. – К тому же если бы, как ты выразился, Российская империя поглотила Турецкую, если бы Палестина стала нашей, то сионистский проект реализовался бы уже к концу XIX века. Никакой Герцль бы не понадобился. А твои британцы, получив Палестину, только палки в колеса вставляли. Отказывались евреев  принимать, даже когда их Гитлер по всей Европе истреблял.