Даже собственной "гвардией" Шрейдер умудрился обзавестись. Молодые добровольцы из богатых семей несли охрану здания, выполняли обязанности связных и курьеров.

Городской голова начал создавать по всему Петрограду домовые комитеты, якобы для защиты жизни и имущества граждан. Это особенно насторожило Михаила Ивановича. Хитер старый лис Шрейдер! Значит, на каждой улице, в каждом доме появятся вооруженные отряды, послушные ему. Сила внушительная. Никак нельзя смотреть на такое "начинание" сквозь пальцы.

Шрейдер, похоже, намеревался исподволь превратить столичную думу чуть ли не в главный орган государственной власти, распространить свое влияние по всей стране. Установил связь с иностранными посольствами, попросил их, даже потребовал признавать только те документы, на которых есть его подпись. Некоторые дипломатические представители колебались: с кем считаться, со Шрейдером, которого они знали, или с малоизвестными им большевиками? Не прогадать бы!

Чтобы заручиться поддержкой внутри страны, Шрейдер затеял еще одну авантюру: решил собрать общероссийский съезд представителей городских и земских самоуправлений, сколотить такую организацию, которая повсюду в провинциальных городах и губерниях играла бы главную роль. Прямо-таки наполеновские планы были у городского головы. Михаил Иванович, имевший доступ на все заседания, ко всем документам думы, внимательно наблюдал за действиями Шрейдера. Дом 33 по Невскому проспекту — "дом под каланчой" — превращался в штаб контрреволюции. Пора было принимать меры.

Калинин поговорил с Луначарским, с Мануильским, и большевики-думцы обратились в Совет Народных Комиссаров с предложением распустить городскую думу, избранную еще при старой власти, не отвечавшую нынешнему положению в столице. Совнарком постановил: быть посему!

Новые выборы состоялись через две недели. В них приняли участие все желающие жители города: особенно рабочие, бедняки с окраин. И сразу выяснилось, какая партия пользуется поддержкой народа. Из двухсот новых гласных сто восемьдесят восемь были большевиками. На первом же своем заседании они избрали городскую управу, председателем которой стал Калинин.

Казалось, все ясно, однако Шрейдер и его компания новых выборов не признали и продолжали собираться "под каланчой". Дума-то переизбрана, а старая управа действовала, распоряжалась. И вот 1 декабря 1917 года Калинин и Мануильский вдвоем отправились в думу. Они теперь представители законной власти, надо брать хозяйство в свои руки. Вошли, отдали гардеробщику пальто. Михаил Иванович, мельком глянув в зеркало, одернул френч.

Едва переступил порог зала — все головы повернулись к нему. Тишина — мертвая. На лицах — изумление, любопытство, ненависть. Да, на взаимное понимание рассчитывать не приходилось. Михаил Иванович поднялся к знакомой трибуне, отыскал глазами Мануильского. Тот кивнул поощряюще. Калинин в ответ чуть заметно приподнял руку: ничего, дескать, не беспокойтесь. Твердо прозвучали его слова:

— Я, избранный на основе всеобщего равного голосования петроградским городским головой, прошу вас сложить свои полномочия и оставить помещение!

Он думал, что зал разразится криками, руганью, топотом. Не впервой ему вызывать негодование этих людей. Но на этот раз они подготовили нечто другое. Раздался смех. Даже не смех — презрительный, надменный оскорбительный хохот. Слышались лишь отдельные голоса:

— Глядите какой! Голова без головы!

Михаил Иванович был несколько обескуражен. Смотрел на искаженные злобой лица, на распяленные хохотом и криками рты, и постепенно гнев разрастался в нем. Однако он давно и хорошо знал: грубость, хамство — эхо оружие тех, у кого нет достаточных аргументов. Он и мальчишкой-то, бывало, никогда не бранился, редко повышал голос, а, пройдя школу профессионального революционера, научился владеть собой при любых обстоятельствах.

— Господа! — Он нарочно назвал их не гражданами, а так, как обращались в царское время. — Вы рано веселитесь, господа! Пословица говорит: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Мой вам совет — покинуть это помещение раз и навсегда!

Повернулся и ушел, оставив думцев в растерянности, в недоумении.

— Куда он? Что теперь делать? — переговаривались в зале.

Вскоре кто-то сообщил: Калинин занял кабинет городского головы. Шрейдер бросился туда, но через несколько минут вернулся красный, запыхавшийся, держа в одной руке пальто и калоши, а в другой какие-то бумаги.

— Черт знает что! — ругался он. — Не позволю! Передайте всей управе, всему городскому хозяйству: выполнять только мои распоряжения! Сейчас же всюду прекратить работу!

Между тем Михаил Иванович, осмотревшись в просторном, с громоздкой мебелью кабинете, не спеша выкурил козью ножку и принялся за дела. Прежде всего надо выяснить финансовое положение управы. Снял телефонную трубку, связался со старшим бухгалтером.

— Говорит новый городской голова Калинин. Здравствуйте. Зайдите, пожалуйста, сейчас ко мне.

— Кто говорит? Городской голова Калинин? — в голосе бухгалтера звучала ирония. — Мне такой неизвестен.

В трубке — сигнал отбоя.

Эти слова не удивили Михаила Ивановича. Он готов был к противодействию служащих. Хотелось бы, конечно, по-доброму, но можно и власть употребить. Он вызвал коменданта думы. Это был человек, привыкший выполнять распоряжения начальства. Сказал ему:

— Пригласите ко мне старшего бухгалтера.

— А если они не пожелают? — засомневался комендант.

— Бухгалтер находится на службе и обязан явиться по вызову городского головы. А уж если не пойдет сам, привести надо, — усмехнулся Калинин.

— Как привести? Силой? — изумился комендант.

— Можно и так. Но лучше словами.

Попятившись, комендант исчез за дверью. Возвратился он растерянный и смущенный. Доложил, что старшего бухгалтера в управе нет, он отбыл домой, и многие другие служащие отбыли тоже. Оставшиеся проводят собрания у себя в отделах: признавать нового городского голову или нет, объявлять забастовку или не объявлять?!

Значит, саботаж. Прием не новый. Служащие многих учреждений Петрограда не выходят сейчас на работу. Одни стараются ослабить тем самым Советскую власть, а большинство просто выжидает, как развернутся события.

Михаил Иванович решил осмотреть управу. В сопровождении коменданта прошел по опустевшим коридорам, заглядывал в комнаты. Чиновников — как ветром сдуло. На столах, на полу вороха служебных бумаг. "Дела" расшиты, листы порваны. Дверцы шкафов распахнуты, стулья опрокинуты, некоторые сломаны.

— Это же варварство, — пожал плечами Калинин. — А я считал, что в управе работают порядочные, образованные люди. На что они рассчитывают, любопытно знать?

— Жалованье служащим выплачено на два месяца вперед. Так распорядился гражданин Шрейдер, — пояснил комендант.

— Вот оно что! Полагают, значит, что больше двух месяцев Советская власть не продержится… И вам тоже деньги выданы?

— Как и всем. Но мои подчиненные на местах, выполняют свой долг, — не без гордости ответил старый служака. — Истопники, дворники, уборщицы, гардеробщики здесь. И те младшие служащие, которые живут в здании думы.

А что, младшие служащие иногда разбираются в делах не хуже старших, — вслух размышлял Михаил Иванович. — Ведь через них непосредственно шла вся работа… От моего имени пригласите тех, кто сейчас в управе, на собрание.

— И дворников?

— Среди дворников, гардеробщиков тоже найдутся грамотные?

— Читать и писать умеют, — заверил комендант.

Речь, с которой обратился Калинин к собравшимся, была очень короткой. Он сказал, что городское хозяйство обслуживает всех, не считаясь с чинами и сословиями. Вода, свет, хлеб нужны каждому. Кто хочет трудиться для города, для людей, пусть сейчас же приступает к работе. Кто не желает — без тех Советская власть как-нибудь обойдется… Затем он распределил людей, назначил ответственных за каждый отдел. Первая задача — навести порядок в самой думе, наладить управление подчиненными ей предприятиями и учреждениями.