«Шейлок» будет идти совсем по-мейнингенски. Будет соблюдена историческая и этнографическая точность. Старая Венеция вырастет перед публикой, как живая. Старый «жидовский квартал», грязный, мрачный с одной стороны и полная поэзии и красоты площадь перед дворцом Порции с видом на ласкающее глаз море с другой. Там мрак, здесь свет, там подавленность, гнет, здесь блеск и веселье. Одна обстановка сразу вычерчивает идею пьесы. Декорации работы Симова. Мы видели их на моделях (макеты) его же работы, которые принес на чтение пьесы Алексеев.

Пьеса распределена очень удачно: в роли Шейлока будут чередоваться Алексеев и Дарский.

А как, спросишь ты, ведет себя на репетиции Дарский, этот гастролер, пробывший в провинции лет восемь. Неужели легко подчиняется необычной для него дисциплине? Вот в том то и дело, что не только подчиняется внешней дисциплине, а даже совсем переделывает заново ту роль Шейлока, которую он так давно играет. Толкование роли Шейлока Алексеевым настолько далеко от рутины, настолько оригинально, что он не смеет даже протестовать, а покорно, хотя и не слепо (на это он слишком умен) переучивает роль, отделывается от условщины, от приподнятости. А если бы ты знала, как это трудно! Ведь восемь лет играл эту роль и поскольку раз в год. Нет, Дарский заслуживает большого уважения. Алексеев будет эту роль играть, конечно, лучше. Роль им отделана дивно.

Письмо от 22‑го июня дает также представление об укладе жизни художественников в Пушкине. Говоря о самом поселке Мейерхольд пишет, что жизнь в Пушкине совсем городская, что дач, хотя они и разбросаны по большому лесу — уйма. «Шагов десять сделаешь и уже забор». От вокзала тянется мощенное главное шоссе. Около него много магазинов. На этом же шоссе в дальнем конце стояла и дача художественников. Описывая дачу, Мейерхольд подробно сообщает о расположении комнат и их распределении. В этом же письме Мейерхольд пишет, что из актеров ему особенно симпатичен Дарский. «С Дарским хорошо, как с умным человеком, как с неактером и прекрасным собеседником».

Это влечение молодого Мейерхольда к «неактерам», к уму и интересной беседе впоследствии обеспечит ему и дружественное отношение А. П. Чехова и ряд других литературных и художественных связей.

Из артистических интересов на первом плане по-прежнему остается Федор. Из письма от 26‑го мы узнаем, что Мейерхольд уже читал роль Станиславскому, и тому его чтение понравилось. «Пока — пишет Мейерхольд — курс мой у Алексеева стоит значительно выше всех, кто получает 100 и 125 в месяц… Работаю, как вол. В школе не работал никогда так много».

К концу первых двух недель у Мейерхольда слагаются и некоторые общие впечатления от занятий в труппе Художественно-общедоступного театра. «Вот какое впечатление выношу я, — читаем в письме от 28‑го — кончив школу, я попал в Академию Драматического Искусства. Столько интересного, оригинального, столько нового и умного. Алексеев не талантливый, нет. Он гениальный режиссер-учитель. Какая богатая эрудиция, какая фантазия».

В последних числах июня сведения о подготовительных работах нового театра стали проникать и в печать. Так, в одном из номеров «Московского Вестника» из заметки, под названием «Общедоступный театр», читатели газеты получили подробное описание того, что происходит в Пушкине.

В этой заметке сообщался прежде всего поименный состав труппы, в которую входило 14 актрис и 18 актеров. Затем, шел ряд информационных сведений и планы постановок «Царя Федора», «Антигоны» и «Шейлока». В заметке рассказывалось о поездке особой комиссии в Ростов и Углич для изучения памятников эпохи «Царя Федора», о воскрешении древнегреческого театра в «Антигоне», в которой будут воспроизведены амфитеатр, жертвенник Дионису и три традиционные театральные двери, и где хор и флейтисты будут исполнять музыку Мендельсона. Для «Шейлока» обещалась особенная роскошь постановки. Все это давало повод неизвестному автору заключить, что «спектакли общедоступного театра представляют интерес, вследствие прочной постановки самого дела, а также потому, что труппа состоит из равных сил, и исполняющие в одной пьесе первые роли будут являться в другой исполнителями ролей выходных».

Таков был, хотя и благожелательный, но сдержанный тон московской прессы. Будущее мировое значение Художественного театра вряд ли тогда предвиделось кем-либо.

Первое из июльских писем Мейерхольда содержит в себе протокольное описание общего собрания всех участников труппы, собранное для выяснения недоразумений между артистами и администрацией по поводу выплаты жалованья с 15‑го июня по 1‑е июля. В этом же письме мы находим любопытные данные относительно соревнования на роль Федора. К концу июня перед Станиславским кроме Мейерхольда прочитали роль Федора — Москвин и Платонов (Адашев). «Мне говорил К. С. (Алексеев), — пишет Мейерхольд, — что все мы читаем совершенно различно и все очень оригинально. Платонов оттеняет добродушие Федора, Москвин — его физическую немощь я — его нервность и наследственные черты отца (Ивана Грозного)». Как известно, из этих трех истолкований одержала вверх интерпретация Москвина. Мейерхольд Федора не играл, а Адашев выступил в этой роли всего лишь несколько раз во второй половине сезона.

Но все это выяснилось впоследствии, тогда же летом Мейерхольд был уверен, что он будет играть заглавную роль в толстовской трагедии. Репетиции царя Федора начались вечером 7‑го июля.

Вчера вечером — пишет Мейерхольд в письме от 8‑го — начали «Царя Федора». Алексеев читал пьесу и показывал декорации (макеты). В оригинальности, красоте и верности декораций идти дальше некуда. На декорации можно смотреть по часам и все-таки не надоест. Какое не надоест, их можно полюбить, как что-то действительное. Особенно хороша декорация второй картины первого действия «Палата в царском тереме», в ней уютно; эта декорация хороша по уютности и стильности. Из оригинальных декораций «Сад Шуйского», «Мост на Яузе». Сад Шуйского по замыслу принадлежит Алексееву. Как ты думаешь, что в ней оригинального? Деревья тянутся по сцене на самом первом плане вдоль рампы. Действие будет происходить за этими деревьями. Можешь себе представить этот эффект. За деревьями видно крыльцо дома Шуйского. Сцена будет освещена луной. Кроме Федора буду играть В. И. Шуйского (подлеца) и Старкова (тоже). Таким образом, когда Федора играет Платонов, я играю Старкова, Шуйского — Москвин. Когда Москвин Федора, я играю Шуйского, Платонов -Старкова.

Нетрудно заметить, читая это описание Мейерхольдом начала работ над Федором, как и выше приведенное описание начала работ над «Шейлоком», что оба эти описания сделаны рукой режиссера, а не актера, что внимание Мейерхольда устремлено, главным образом, на то, как ставит проблему сценической картины режиссер и художник. Актерский интерес невольно отступает на задний план перед восхищением постановочным замыслом, перед режиссерской работой. Это и превращало для Мейерхольда репетиции К. С. Станиславского не только в уроки актерского мастерства, но и в уроки режиссуры. Поэтому от лета 1898 и должно вести начало формирования Мейерхольда-режиссера.

Кроме репетиций и подготовки к ним, Мейерхольд нес в театре работу по выработке корпоративного устава. Так как свободного времени у членов специальной комиссии для заседаний не было, им пришлось урывать его из своего отдыха и только к 6‑му июля закончить возложенную на них работу. Однако, проделанный комиссией труд вызывает у Мейерхольда самые мрачные взгляды. В письме от 6‑го июля он подробно останавливается на своих сомнениях:

Комиссия закончила свои работы. Поможет ли тот устав, который мы составили, членам Товарищества сплотиться — большой вопрос. — «Почему ты сомневаешься, когда у тебя был опыт в школе», спросишь ты меня.

Вот в том то и дело, что между корпорацией в школе и здесь есть существенная разница.

В школе у нас устав явился тогда, когда сама жизнь уже создала корпорацию. Устава у нас еще не было, а условия школьной жизни создали и кассу взаимопомощи, и взаимопомощь умственную (чтения и товарищеский суд). Кто двигал эти условия? Конечно, интеллигентная группа, явившаяся с известным авторитетом и намеченным планом. Но эта группа начала свою деятельность не с объявления устава и не с объявления каких-то девизов, а с осторожной пропаганды альтруистических и этических идей, прежде всего на почве практической жизни И только тогда, когда эти идеи привились, явился устав и то без всякого усилия со стороны инициаторов корпоративности.