В ту пору некоему известному торговому дому требовался компаньон, который мог вести дела фирмы в Америке. Мистер Уитерингтон ссудил Темплмору нужную сумму, и спустя несколько недель тот вместе с женой отправился через океан в Нью-Йорк.

Мистер Темплмор был деловым и рассудительным человеком. Дела у него шли успешно, и он с женой уже подумывал о том, чтобы через несколько лет вернуться с хорошим достатком на родину. Но на втором году их пребывания в Америке разразилась эпидемия желтой лихорадки, и среди тысяч жертв этой болезни оказался сам мистер Темплмор. Он умер три недели спустя после того, как его жена родила близнецов…

Миссис Темплмор встала с кровати вдовой и матерью двух премиленьких мальчиков. Место Темплмора в торговом доме оказалось занятым, и мистер Уитерингтон предложил кузине покровительство, которое она охотно приняла. Через три месяца она была готова к отъезду и отплыла со своими детьми, находившимися на руках чернокожих кормилиц, и с Коко, черным слугой, на борту прекрасного корабля «Секэшен», направлявшегося в Ливерпуль.

Тем, кто с набережной в Нью-Йорке видел, как «Секэшен» поднимал паруса, никогда бы не пришла в голову мысль о печальной судьбе красавца корабля. Еще меньше об этом думали те, кто на нем находился.

…Три дня дул северо-западный штормовой ветер, загнавший «Секэшен» в одну из бухт Бискайского залива. Наконец около полуночи шторм стал понемногу стихать. Капитан, остававшийся до этого на мостике, вызвал к себе первого помощника.

— Освальд, — начал капитан Ингрэм, — ветер стихает, и я думаю, что к утру опасность минует. Я хочу прилечь на пару часов. Разбуди меня, если произойдут какие-либо изменения.

Освальд Баррет, прежде чем ответить, изучающе осмотрел горизонт. Затем, глядя в подветренную сторону, он произнес:

— Я не понимаю вас, сэр. С подветренной стороны я не вижу ни одного признака прояснения погоды. Затишье указывает как раз на то, что вскоре шторм разразится с новой силой.

— Он продолжается уже третий день, — возразил капитан Ингрэм, — а дольше летние штормы не длятся.

— Да, — отвечал первый помощник, — если они не разражаются снова после того, как прекратятся. Если бы все было по-вашему, сэр! Но то, что мы вновь столкнемся с ним, ясно так же, как то, что в Вирджинии водятся змеи.

— Ну, что же, — ответил капитан. — Будьте внимательны, Баррет, и не покидайте палубы, даже чтобы разбудить меня. Можете послать матроса.

Капитан спустился к себе в каюту. Освальд взглянул на компас, перекинулся несколькими словами с матросом, стоявшим у штурвала, проверил помпу, набил табаком трубку и принялся рассматривать небо, затянутое тучами.

Одна из туч, самая мощная, закрыла небосклон с подветренной стороны до самого горизонта. Освальд заметил, как дальнюю черноту неба прорезал слабый блеск молнии. За первой вспышкой последовала вторая, более яркая. Ветер вдруг стих, и «Секэшен» выпрямился. Но тут же ветер вновь завыл, и корабль снова уткнулся в волны. За новой вспышкой молнии последовал отдаленный рокот грома.

— Самое плохое позади, сказали вы, господин капитан? Мне кажется, что все только начинается, — проговорил Освальд, продолжая наблюдать за небом.

— Как там у нас дела, Мэтью? — спросил он штурвального.

— Руль прямо!

— Этот фыркающий парус надо убрать во что бы то ни стало, — продолжал первый помощник капитана. — Спускайте его, ребята! Ниже! Спускайте полностью! Крепче держите шкот, пока он не будет внизу! Иначе его хлопки могут напугать леди, находящуюся на корабле. Клянусь, если у меня будет когда-нибудь собственный барк, я ни за что не возьму на борт женщину. Ни за какие деньги!

Непрестанное сверкание молний и раскаты грома показывали, что шторм приближается. Ветер взревел, затих, забушевал снова, опять притих, изменил направление на два румба, и промокшие тяжелые паруса провисли.

— Боцман! Наверх к штурвалу! — прокричал Освальд. Сверкнувшая молния на мгновение ослепила его, а раздавшийся удар грома оглушил всех находившихся на палубе.

Ветер задул с новой силой, затем стих, и возникла мертвая тишина. Паруса бессильно повисли на реях. Косыми струями полил дождь. Корабль то поднимался, то опускался, зарываясь в набегавшие водяные валы. Неожиданно наступила полная темнота.

— Один быстро вниз и разбудить капитана! — приказал Освальд. — Боже мой! Достанется же нам! Брасы большого паруса сюда, эй, люди! И брасопить реи накрест! Потом отпустить! А топ-парус надо бы оставить, — пробормотал он, — но я же не капитан. Начинай, ребята! — продолжал он. — Быстрее, быстрее! Это уже не пустяки!

В сгустившейся темноте и под проливным дождем, заливавшим глаза, матросам было трудно находить нужные тросы и передавать их друг другу. Дело шло не так быстро, как это требовалось. Они еще не закончили работу и капитан Ингрэм еще не появился на палубе, как ветер вдруг подул с противоположной стороны, обрушив на несчастный корабль всю свою мощь, и положил его набок. Помощника капитана перебросило через штурвальное колесо, остальные же вместе со свернутыми в бухты канатами и другими не закрепленными на палубе предметами скатились к фальшборту, и им стоило немалых усилий выбраться из спутавшихся канатов и потоков воды.

Неожиданный толчок напугал находившихся внизу. Первой их мыслью было то, что корабль начал тонуть. В одних рубашках, через единственный незадраенный люк люди бросились наверх, держа остальную одежду в руках.

Освальд Баррет первым поднялся на ноги. Он добрался до штурвала и быстро вернул его в прежнее положение. Капитан Ингрэм с несколькими матросами тоже появился у штурвала, то есть там, где в минуты наивысшей опасности собираются настоящие моряки. Завывания шторма, хлеставший в глаза дождь, соленые брызги, волны, перекатывавшиеся через корабль огромными массами, ужасающие раскаты грома, густая темнота, сильный крен судна, при котором перебраться с одной стороны палубы на другую можно было, лишь карабкаясь, — все это долго не давало возможности разобраться в обстановке. Единственным другом несчастных в этой борьбе стихий были молнии. Их яркие зигзагообразные вспышки позволяли хоть на мгновение увидеть окружающее. Зрелище было ужасным, но еще ужаснее казались морякам темнота и полная неизвестность.

Освальд передал штурвал матросам и ножом освободил топоры, закрепленные тросами вокруг бизань-мачты. Один он оставил себе, два других передал боцману и второму помощнику капитана. Объясняться, даже крича во весь голос, было почти невозможно, так сильно неистовствовал шторм. Но лампа в укрытии компаса продолжала гореть, и в ее слабом свете капитан Ингрэм смог разглядеть подаваемые его первым помощником сигналы и ответить на них. Необходимо было поставить корабль по ветру, но руля для этого было недостаточно. Последовала команда: «Бизань-мачту рубить!» Вскоре ванты, удерживавшие мачту, были обрублены, и она упала за борт так, что почти никто из находившихся на баке этого не заметил.

Освальд со своими товарищами вернулся к компасу и некоторое время разглядывал его. Корабль, несмотря на все усилия, еще глубоко сидел в воде. Он снова знаками дал капитану понять, что надо таким же образом избавиться и от главной мачты, и тот ответил согласием.

Бесстрашный помощник капитана спрыгнул на палубу, и трое отважных моряков последовали за ним. Добравшись до главной мачты, они принялись за дело. Среди накатывающихся волн, по пояс в воде, они рубили толстые канаты, но те медленно уступали лезвиям топоров, поскольку в воде их удары почти теряли свою силу. Налетевшей волной боцмана отбросило к левому борту, и только находившиеся там канаты спасли его от гибели. Не сломленный духом, он снова добрался до своих товарищей и продолжил вместе с ними работу. Последний удар нанес Освальд. Тальрепы скользнули в отверстия, и высокая мачта рухнула в пену гигантских волн. Освальд и его товарищи поспешили покинуть опасное место и направились к капитану, остававшемуся у штурвала. Корабль постепенно выпрямлялся. Через несколько минут он стоял уже по ветру, но двигался с трудом. Сброшенные в море мачты все еще удерживались такелажем левого борта и иногда били по нему.