С берега Урала мы с Витькой притаскиваем два здоровенных камня. Это не близко. Надо спуститься с крутояра, пересечь большой луг, и только тогда будет Урал. Наш берег высокий, а на противоположном — отличный песчаный пляж. Река здесь неширока. Невдалеке она изгибается резкой излучиной и пропадает за горой, заросшей молодыми берёзками. Искупаться бы сейчас… Но мы с Витькой не решаемся на такую вольность.

Камни приходится кантовать в гору. С меня ручьями катится пот. Витька почему-то не так устал. Или просто бодрится… Укладываем на камни плиту, и получается летняя печь, на которой можно готовить обед хоть на три блюда.

Это ответственнейшее дело Вольфрам с поразительным легкомыслием доверяет Саше. Мы с Витькой обмениваемся грустными взглядами. Жрать хочется, как после трёхдневной голодухи. Что-то будет…

— Вот здесь мы устроим стол, — объявляет Вольфрам, затёсывая колышки для палаток. — Идите срубите для ножек четыре берёзки.

— А осина не пойдёт? — ехидничает Витька.

— Пойдёт и осина.

Я срубаю топором деревья, а Витька очищает их от ветвей. Устройство стола Вольфрам поручает мне, а сам натягивает с Виктором палатки. Я вбиваю в землю заострённые колья, мастерю столешницу — доски мы привезли с собой. Потом устраиваю подобным же образом скамейки. Одна получается нормальная, а другая оказывается так далеко от стола, что до него едва можно дотянуться.

— Плохо, — качает головой начальник.

— Да что ты, Вольфрам, — говорю я, — очень удобно, это я нарочно так сделал, чтобы не упираться грудью в стол.

— Ну, если нарочно…

Я подмигиваю Витьке: сойдёт. Главное — не переделывать. Не век нам сидеть за этим столом.

От печки вместе с дымком долетает великолепный аромат лаврового листа и мясных консервов.

— Будет шикарный обед, — говорит скороспелый на выводы Витька.

Кажется, всё. Хорошо бы искупаться перед обедом.

— Теперь надо окопать палатки, — объясняет Вольфрам.

— Что? — Витька испуганно оборачивается к Вольфраму.

— Как — окопать? — спрашиваю я без малейшего энтузиазма.

— Лопатами, — невозмутимо объясняет Вольфрам. — Если ночью пойдёт дождь — нас же зальёт. Гарик, неси лопату, я покажу…

Мы молча роем вокруг палаток канавки. Супом уже не пахнет — то ли оттого, что ветер теперь в другую сторону, то ли этот суп давно перепрел и потерял весь аромат.

— Саша, у тебя готово?

— Готово.

— А вы, ребята, не кончили? Саша, пойди искупайся.

Она идёт купаться. А мы роем канавки. Когда Саша возвращается, идём купаться мы. Трое.

Солнце уже садится, Урал — розовый от его закатных лучей. Вода холодная.

— Холодная! — кричит Витька.

— Может, подогреть?

Нет, не такая уж холодная. Вполне можно терпеть. Ух, здорово!

— Не съест она там без нас весь обед? — беспокоится Витька.

— Давайте на всякий случай поспешим, — предлагает Вольфрам.

Бодрые после купания и лёгкие от голода, мы бегом несёмся через луг, резво одолеваем горку. Стол застелен белой бумагой. На нём стоят тарелка с хлебом, алюминиевые мисочки, соль, перец.

— Прямо как в ресторане, — одобрительно говорит Витька.

Саша идёт к плите за кастрюлей, но Витька опережает её, сам тащит и ставит на стол объёмистую посудину с дымящимся варевом. Саша выливает в чашку Вольфрама черпачок мутной водицы с несколькими волокнами мяса. Сашины щёки краснеют. У Витьки на лице — самое горькое разочарование. Саша погружает поварёшку в кастрюлю до самого дна. На этот раз ей удалось поймать несколько крупинок риса. Можно было идти с ложкой на берег Урала и хлебать такое же блюдо прямо из реки.

— Диетический суп для столетних старцев! — возмущённо говорю я.

— Да нет, суп хороший, — заступается лицемер Витька.

— Немного жидковат, — признаёт Вольфрам.

— И много пересолен, — добавляю я.

А почему, собственно, я должен делать приятную мину? Весь день работали как дьяволы, а она несчастный суп не могла сварить!

На второе — манная каша на воде, настолько твёрдая, что мы режем её ножом. Каша остыла, и масло в ней не тает. Дома я бы на такую еду и смотреть не стал.

— Теперь наметим план на завтра, — говорит, допивая чай, Вольфрам.

Геологи ищут золото, серебро, алмазы. Каждый знает, что это такое. Если ты нашёл алмазы, так ты герой! О таких геологах пишут книги и снимают фильмы. Я сам видел фильм… Можно искать нефть, уголь, медь. «Мы открыли месторождение меди мощностью…» Есть что рассказать.

Но когда нас с Витькой в школе будут спрашивать, что мы искали, мы скажем:

«Фораминиферы».

И пусть ребята поломают голову, что это такое.

— Сейчас она спокойная. Угомонилась. Притихла. Разве что изредка проявит свой характер, плюнет огневой массой или для шалости разрушит какой-нибудь город.

Это Вольфрам — о нашей милой планете. Земля у него — как живая: «Угомонилась. Проявит характер…» Ну, не чудак? Саша откровенно улыбается. Мы с Витькой сидим серьёзные. Смотрим в костёр. И Вольфрам смотрит в костёр. А сам говорит:

— Горячее сердце у нашей планеты. Существует она много-много миллионов лет, и всегда бушевала в ней жаркая магма, изливаясь временами на поверхность, и неуёмной своей силой пробивала в теле Земли сквозные раны.

Мы сидим в тесном шатре, сотканном из ночной тьмы, точно первобытные люди из книги «Борьба за огонь». Сучья потрескивают в костре. Звёзды мерцают над головой. Временами листва шумит от порывов ветра в берёзовой роще.

— Ёжилась, остывая, Земля. Глубокие морщины долин и гор прорезают её чело.

Я уже начинаю сочувствовать нашей старушке планете. Мне даже хочется сделать для неё что-нибудь приятное. Что бы я мог?

— Вздрагивала Земля от глубинных толчков, теснились породы от внутреннего давления, рушились в бездну горы, и выше тех прежних гор поднималось дно моря, а слежавшиеся за миллионы лет пласты вдруг вставали дыбом. Так вздыбился и Уральский слоёный пирог, протянувшийся на сотни километров с севера на юг. По этим наслоениям нам и придётся лазать, по закраинкам этих каменных страниц мы будем читать многомиллионную историю нашей планеты.

Алые отблески пламени играют на лице Вольфрама, ещё больше золотят его рыжие волосы. Вольфрам сидит, обняв колени, сосредоточенно глядит на огонь и говорит негромко и медленно, точно не для нас — не то сам с собою беседует, не то Земле объясняет, что мы за люди. А она слушает, затаилась в ночной тиши со своими горами-морщинами, огромная, смирная, но хитрая. Не отдаёт она людям так запросто свои богатства, глубоко прячет их в тайных уголках. Попробуй найди.

Утром мы выходим в первый поиск. Вольфрам и я — в одинаковых противоэнцефалитных костюмах защитного цвета с капюшонами; капюшоны болтаются за спиной, на головах соломенные шляпы, на ногах — сапоги. Саша — в узких чёрных брючках и в свитере, кеды и пёстрая косынка на её высокой причёске делают её больше похожей на туриста, чем на геолога. Но молоток… Геологический молоток на длинной ручке, который она небрежно несёт в левой руке, представляет её, да и всех нас, лучше всякого аттестата.

Мы идём через село. Я теперь доволен, что наш лагерь близко от села. Двое мальчишек завистливо глядят нам вслед. А встречный старик даже поздоровался. Жаль, что мало людей на улицах. Вон вышла девушка! Я приосаниваюсь и стараюсь с шиком держать геологический молоток, лопату и кайлу… Сказать по правде, без лопаты и кайлы шику было бы больше, но я, конечно, догадываюсь, что геологический инструмент служит не только для того, чтобы поражать воображение встречных.

Витька остался дежурить в лагере. Бедный Витька!

Сразу за селом начинается гора. Говорят: «Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт». К геологам это не относится. Мы поднимаемся в гору. Гора почти голая, только на самом хребте курчавятся молодые берёзки, словно подстриженная жеребячья грива.