На площади собрались сербы, хорваты, словенцы, черногорцы, албанцы, македонцы, несколько русских, немцев, венгров...

В одном строю плечом к плечу стояли рабочие и студенты, учителя и крестьяне, художники и шахтеры, офицеры и гимназисты... Был этот строй пестрым и по экипировке. Здесь можно было увидеть югославские, немецкие, итальянские шинели, черные, белые и серые телогрейки и полушубки, шаровары, шапки и кепки, солдатские ботинки, сапоги и крестьянские башмаки...

Вооружены бойцы были тоже необычайно разнообразно — югославскими и немецкими карабинами, охотничьими ружьями, итальянскими винтовками, автоматами, ручными пулеметами всех систем и пистолетами различных калибров.

Всех этих людей объединяла идея свободы. Красная звезда на шапке или кепке символизировала единство пролетариев всего Земного шара.

Среди бойцов, выстроившихся на площади, были и участники гражданской войны в Испании, и старые революционеры, многие из которых до войны прошли через тюрьмы и каторгу. Почти все партизаны, собравшиеся здесь, со времени начала восстания получили боевое крещение.

Этот строй составили 1119 бойцов, из них 651 человек — члены КПЮ и Союза коммунистической молодежи Югославии. Сейчас все они спокойно стояли, прислушиваясь к звукам далекого боя, — это сражались с итальянцами храбрые шумадийцы, преграждая войскам Муссолини путь к Рудо.

Молодые бойцы народной армии ждали своего Верховного главнокомандующего, чтобы, увидев и поприветствовав его, отправиться в долгий боевой путь, который пройдет через всю страну...

Гаврош тоже стоял в строю. Сейчас он выглядел подтянутым и бодрым. Поеживаясь от холода, он то и дело с любопытством поглядывал на Риту — первую девушку-комиссара партизанского отряда в Югославии. Он знал, что она была арестована, брошена в тюрьму, бежала из нее. Знал, что ее любимая книга — «Как закалялась сталь» Островского. Вероятно, именно потому, что она так восхищалась подругой Корчагина, ее лучшие друзья — Бане, Вучко и Гаврош — стали называть ее Ритой. Штаб бригады еще не назначил командира ее роты, и девушка стояла перед строем, гордая доверием, которое ей оказали товарищи.

Рядом с Гаврошем стоял недавно получивший диплом юриста Александр Марич, или Лека, родом из-под Крагуеваца. На нем был летный шлем. В руках Лека держал пулемет системы «Брно». Однажды, стремясь отомстить за гибель брата, он без разрешения штаба отряда пробрался в Крагуевац и уничтожил первый же попавшийся ему немецкий патруль. После этого фашисты всю ночь гонялись за ним с собаками-ищейками. К утру, крадучись, как голодный волк, он вернулся в свой отряд. За такое своеволие Лека поплатился временным исключением из партии... У него было необычное, сразу запоминающееся лицо, с крепким, тяжеловатым подбородком и блестящими светло-голубыми глазами. Он был неплохим оратором и смелым бойцом, в его идейной убежденности и преданности революции никто не сомневался. Когда у партизан отряда выпадала свободная минутка, на коротких привалах или перед сном он читал им краткие лекции и всегда заканчивал их выводами о морали и этике партизанской борьбы. Он советовал своим товарищам при встречах с местными жителями говорить с ними просто и ясно, чтобы ни у кого не оставалось сомнений относительно целей совместной борьбы. «Вы — воспитатели, — часто повторял он, — и вам самим придется пожинать плоды того, что посеете». Он разработал для себя методику пропаганды и знал, как разговаривать и с людьми образованными, и с простыми крестьянами. Ему удалось увлечь за собой многих людей, ставших впоследствии преданнейшими бойцами революции.

С Гаврошем Александр Марич впервые встретился в Ужице. Он сразу полюбил молодого партизана, сочувствовал ему и в то же время твердо верил, что Гаврош будет самоотверженно биться до победного конца, несмотря на то, что его мучила неизвестность о судьбе отца, брата и любимой девушки.

Рядом с Лекой, переступая с ноги на ногу, стоял Шиля, рабочий, настоящего имени которого в первое время никто, кроме комиссара Риты, не знал. Четырнадцатилетним мальчишкой Здравко Шилич лишился родителей и сначала работал батраком в селе, а потом с помощью рабочих-коммунистов устроился на военный завод в Крагуеваце. Здесь его жизнь, его интересы и стремления резко изменились. Он познакомился с новыми людьми, окунулся в их среду, именно здесь он включился в революционную борьбу. Отсюда ушел в партизанский отряд, где отличился уже в первом бою. Он был одним из тех рабочих, которых партия воспитала и подготовила к активной революционной деятельности. Он сам научился читать и писать, часто выступал перед людьми на собраниях и митингах. Добродушный, заботливый, обаятельный, он покорил всех, кто его знал. Оказавшись в новой среде, он обычно какое-то время приглядывался к людям, прежде чем выбрать того единственного, который станет его неразлучным другом. В отряде таким другом для него стал Гаврош. Порой Шиля казался беззаботным, но в минуту серьезных испытаний никто не был таким собранным и смелым, как он.

Веселый и хладнокровный, он в самые тяжелые минуты боя подбадривал своих товарищей. Наверное, никто в бригаде не читал так много и с таким увлечением, как Шиля, В начале декабря Шиле исполнилось двадцать три года. У него было круглое румяное лицо с высоким лбом и густыми черными бровями. Сейчас его большие серые глаза смотрели то на Риту, стоявшую перед ним, то на комиссара бригады, рядом с которым с минуты на минуту должен был появиться Верховный главнокомандующий, чтобы отдать боевой приказ Первой пролетарской бригаде.

— Ты его когда-нибудь видел? — толкнув локтем Леку, спросил Шиля.

— Кого?

— Верховного главнокомандующего. Я даже не знаю, как его зовут.

— Не видел, но говорят, что именно ему я обязан тем, что меня вернули в партию. Он разобрался в моем деле и предложил смягчить наказание. Конечно, тут много сделала и Рита, но ведь были и такие, что проголосовали за расстрел.

— Брось! Как это, тебя — и вдруг расстрелять?..

— Молчи, Шиля! Если бы не Гаврош, ты бы тоже проголосовал за исключение меня из партии...

— О Верховном главнокомандующем могу вам сказать, что это человек железной воли, — прошептал стоявший рядом с ними Артем. — Но вместе с тем в отношении провинившихся он старается поступать гуманно.

— Откуда он? — поинтересовался Шиля.

— А откуда бы тебе хотелось, чтобы он был?

— Из Шумадии.

— Вряд ли... Да это и не так важно, — сказал Лека.

— Я слышал, что он родом, так же как и я, из России, — сказал Артем серьезно. — Или же, по крайней мере, бывал там.

— Почему же именно из России? — спросил Шиля.

— Мои приятели, которые видели его в Ужице, рассказывали, что он иногда вставляет в речь русские слова. В общем, мы скоро сами услышим, как он говорит... — заключил Артем.

— Может быть, — задумчиво произнес Лека.

За ними стоял заместитель командира роты Воя Васич, который вчера вошел в Рудо во главе их отряда. Воя Васич прежде работал учителем. Он был сыном известного революционера, который до войны дважды был арестован. Через два дня после капитуляции Югославии отец умер от разрыва сердца, а Воя, ставший уже членом КПЮ, ушел в партизаны. В отряде сразу оценили его горячую преданность делу и исключительное хладнокровие, храбрость и осторожность. Он всегда старался найти себе настоящих друзей. Возможно, потому, что сближался Воя не с каждым, тем, кто не знал его в достаточной степени, он казался несколько высокомерным и заносчивым. Воя Васич любил повторять, что счастье не выпадает человеку по гороскопам, которые выдумывают бездельники, а добывается упорным трудом, иногда и с оружием в руках. Оно невозможно без доброты по отношению к другим и моральной чистоты, о необходимости которых всегда говорит партия коммунистов. Гаврош полюбил Васича сразу, как и обоих Ратинацев, Артема, Леку и Шилю. Воя, сухощавый и черноволосый, всегда смотрел своему собеседнику прямо в глаза. Чего он никому не прощал, так это лжи и лицемерия.

Сейчас, глядя на Риту, стоявшую перед ним, Воя с добродушной улыбкой обратился к ней: