Он простился и пошёл со двора - жилистый, плечистый.

Неподалёку от хаты Микулихи кожемякам повстречались смерды[32] из близлежащих сел. Они везли на нескольких возах-колымагах необработанные шкуры быков и коней - на продажу. Кожемяки остановили смердов, приценились к товару. Намётанный глаз Славяты сразу же определил, какие шкуры лучше, но раньше старосты к возу подскочил Михаил Молот и ударил по рукам со смердом:

- Моё. Беру!

Остальные кожемяки с любопытством смотрели на Славяту. Они заметили, что и он устремился к этой колымаге, и знали: староста не привык ни отступать, ни уступать.

Славята разозлился. Неужели же он не заслуживает уступки? Он, не раз выводивший кожемяк из беды, отстаивавший их права в тяжбах с боярами и купцами, помогавший заключать выгодные сделки? Староста уже сбил шапку на затылок, готовясь гаркнуть: "Моё!" Его пальцы задержались за ухом, и вдруг Славята как-то обмяк... Пересилил себя, заулыбался и сказал Михаилу Молоту:

- Ладные шкуры. Молодец купец, сразу приметил.

Напряжённость прошла. Кожемяки зашумели, стали торговаться, перешучиваться. Славята купил шкуры у другого смерда и пошёл к своему дому впереди воза, показывая дорогу. Он несколько раз почесал за ухом. В том месте был шрам.

Шрам напоминал ему о юности, о её порывах и ошибках. Славята рос смекалистым и остромыслым, да к тому же сильным и выносливым парнем. Это делало его прирождённым вожаком. Ещё в ранней молодости за ним всюду следовала орава кожемякских сынов, боготворивших своего главаря. Постепенно Славята научился понимать людей, их желания, разгадывать их замыслы, подчинять себе. Но вместе с тем он привык решать за других, не спрашивая их согласия. Ему стало казаться, что он рождён повелевать, а другие - подчиняться. Он особенно остро возненавидел бояр. Ведь многие из них были значительно глупее и слабее его, а власть имели большую.

Однажды, в пору сватовства Славяты, кожемяки сообща выжгли и выкорчевали большой участок леса под огороды. Славяту подговорили родители невесты, чтобы он захватил себе наилучший кусок. Другие кожемяки не согласились с этим.

Славята запёрся в своём доме. Он был взбешён. Ах, они так?! Хорошо же! Он не будет больше вмешиваться в их дела!

И когда вспыхнул кулачный бой между гончарами, шерстобитами и кожемяками, Славята не вышел из дому. Он злорадно прислушивался к крикам и шуму. Раньше он всегда был среди дерущихся, прокладывал тяжёлыми кулаками дорогу, вёл за собою кожемяк. Теперь же пусть обходятся без него!

Он ожидал, что кожемяки не выдержат натиска шерстобитов и гончаров и можно будет вдоволь посмеяться над своими товарищами. Но кожемяки справились и без него.

Услышав, что шум драки удаляется, пристыженный Славята выскочил из дому и бросился к своим. Кожемяки встретили его хмурыми взглядами.

- Раньше в углу дрожал? На готовое пришёл? - спросил Михаил Молот.

Славята не успел ответить. Кто-то сзади накинул ему на голову полушубок. Его сбили с ног. На плечи, на голову посыпались удары. Славята попробовал сопротивляться. Это ещё больше разозлило кожемяк.

Славяту без сознания оставили на дороге. Мать еле втащила его в дом. Лишь через несколько дней Славята очнулся. И по мере того, как он выздоравливал и набирался сил, в нём крепло желание узнать имена тех, кто бил его, и отомстить. Первым пострадал бы сосед Михаил Молот, если бы нежданно-негаданно он сам не заглянул в гости. Михаил принёс мясо белок.

Славята отодвинул от себя подарок, приподнялся с постели, спросил:

- Кто бил?

Сосед выдержал взгляд, на вопрос ответил вопросом:

- А за что били?

- Кто бил?! - зарычал Славята.

- Все били. И я бил. За дело. Правый суд не разлад. Будешь мстить всем кожемякам?

Смелость ответа обескуражила Славяту. Он опустился на лавку, молча указал соседу на дверь. Михаил вышел, а избитый долго думал над его словами.

Спустя несколько дней Славята вышел на улицу и первый, как ни в чём ни бывало, поздоровался с соседями. Он вёл себя по-прежнему, участвовал в советах, был в гуще кулачных боев. От минувшего осталась лишь памятка шрам за ухом. Кожемяки оценили разум Славяты и выбрали его старостой. И когда кто-то возразил, что он, дескать, битый, Михаил Молот первый откликнулся:

- За одного битого двух небитых дают.

С тех пор всегда, если старосту подмывало вознестись над товарищами, забрать себе лучшее из общей добычи, он притрагивался пальцем к заушному шраму...

Стоголовое, сторукое чудище гуляет по Подолию. То замашет оно лапами и выпустит когти, то плюнет камнем и проломит крышу дома, то полыхнёт пожарами. И рёв у чудища ни с чем не сравнимый: неумолчный, как рокот днепровских порогов, грозный, как рычание раненого вепря, дикий и заунывный, как вой голодных волков, яростно-весёлый, как гром в летнюю грозу. И нет для чудища ни закона звериного, ни преграды. Это - люди. Их около сотни. Не видно среди них ни гончаров, ни ложкарей, ни кузнецов, ни прочих подольских ремесленников. Всё больше прокутившиеся, задолжавшие купцы да холопы Жарислава.

Впереди толпы хромает, будто приплясывает, иссохший человечек с ясными голубыми глазами. Но в руке он сжимает узловатую дубину. Он не вожак толпы. Он просто передний баран, на шею которого хозяин повесил колокольчик. И называют человечка весело и незлобиво - Кочеток. Он смеётся и поджигает плетень, ограждающий двор резоимца Константина. Несколько людей из толпы устремляются во двор, а остальных Кочеток увлекает за собой дальше. Ему нужно добраться до дома Абделя. До дома того, кто лишил его жены, детей, убогой хаты, кто сделал его калекой и продал в холопы боярину Жариславу. У Кочетка очень смирный нрав. Он и мухи не обидит. Но теперь пламя обиды охватило его душу. Он впервые почувствовал себя вольным и сильным, сильнее Жарислава, сильнее князя.

А недалеко отсюда, за Подольскими воротами, в островерхом тереме, боярин Жарислав мелкими шажками бегает по светлице и потирает руки. Дело сделано. Это он изо дня в день подогревал злобу Кочетка, науськивая его на иноплеменника Абделя, это он повесил колокольчик на шею головному барану. Толпа погромит чужеплеменных резоимцев, как метла, пройдёт по Подолию и очистит его от соперников Жарислава.

С гордостью думает боярин о своей силе. Ибо могущество не в княжьей власти, не в блестящих мечах отроков, золочёных шеломах, червлёных щитах. Нет. Настоящая, неподдельная сила и власть - в золотых, серебряных кружочках, что он спрятал в подпол. Золотые динары и милиарисии, серебряные дирхемы, куны, резаны - вот его всемогущие воины. И сейчас толпа добывает ему новые дружины этих богатырей.

Боярин становится на колени перед образом Спаса и с горячим умилением молится:

- Господи, пошли удачу рабу твоему Жариславу!

А толпе нет дела до боярина Жарислава. Она мстит за свои обиды, за своё горе. Но внезапно гул стихает. Головные словно в преграду уткнулись, остановились. Задние толкают передних, вытягивают шеи в жгучем нетерпении: что там?

Откуда-то вырывается на тонконогих конях десяток княжьих дружинников. Их ведёт сам тысяцкий Гарлав. Они врезаются в толпу, давят её конями, крушат мечами. Сверкание мечей, подобное молниям, поражает бегущих. "Без милости!" Таков приказ Коснячко.

...Кочеток не чует под собой ног. Два отрока на быстрых конях скачут по его следам. Кочеток знает здесь все тропинки. До сих пор это спасало его. Он петляет по огородам и садам, тут конным трудно за ним угнаться. Но всё же они настигают его.

Беглец прыгает в сторону, проваливается, как в гнездо, в густую траву. Дружинники промчались мимо. Кочеток встаёт и бежит по другой тропинке в гору, к воротам. Он знает: отроки не найдут его и вернутся. И в самом деле, оглядываясь, он видит, как, всё увеличиваясь, мелькают две фигурки по его следу.