Из кухни Клингер прошел в ванную и принял душ, яростно соскребая остатки клея, на котором держался парик. Вытершись насухо, пошел в спальню. Распорядитель уже оставил там аккуратный голубой костюм для следующей стадии его путешествия. До сих пор была работа, а это — уже рутина, но все равно он точно следовал расписанию.

Он вернулся в ванную и сменил голубые контактные линзы на карие, потом достал из стенного шкафчика старомодную опасную бритву. Обмотав вокруг шеи полотенце, он острым лезвием полоснул по левой щеке. Кровь потекла по лицу. Приблизив лицо к зеркалу на дверце шкафа, он аккуратно нанес себе еще один зигзагообразный порез длиной в пару дюймов. Кровь текла довольно сильно. Он крепко прижал полотенце к ранке, чтобы остановить ее. Когда он убрал полотенце, порез пока еще выглядел свежим. Клингер достал из шкафчика медицинский спирт и принялся втирать его в кожу. От боли глаза полезли на лоб, но ранка закрылась. Он снова тщательно рассмотрел в зеркале свою работу. Он и раньше делал порезы на этом месте, и каждый раз все прекрасно заживало.

Все, кто был сегодня в мотеле, окажутся в горячем списке полицейского компьютера. Но даже если кто-то и вспомнит его, по описаниям это будет седеющий полноватый мужчина средних лет без всяких особых примет вроде шрамов.

Он проверил содержимое бумажника, оставленного в кармане костюма. Билет на самолет в Нью-Йорк; потрепанный американский паспорт на то же имя, что значилось в удостоверении личности — медицинский техник из Центра инфекционного контроля.

По-прежнему следуя своему расписанию, Клингер вышел из квартиры, взяв чемоданчик с почками Стампа.

Три часа спустя Клингер прибыл в аэропорт Кеннеди и прошел короткое расстояние до крыла международных вылетов. Стойка компании «Глобал Транспортер» располагалась в конце долгого ряда регистрационных столиков других авиакомпаний. В отличие от суеты возле стойки «Роял Эйр Марок», у «Глобал Транспортер» вообще не было очереди на регистрацию. На рекламном плакате красовался «ТриСтар» в полете — заходящее солнце освещало фюзеляж тропическим красным цветом, в котором ярко сиял фирменный знак из сплетенных букв «GT» на хвосте самолета. Организации принадлежало пять таких машин.

Клингер задержал пристальный взгляд на девушке, стоявшей за стойкой. Красная униформа усиливала впечатление цветущей молодости ее кожи. Она была высокая и даже немного забавная — похожая на флакончик от пилюль шляпка не могла отвлечь взгляда от ее густых и светлых, словно опаленных солнцем волос, сплетенных в косу. Полька, решил он.

Перед отправкой на задание он всегда воздерживался от секса. Это давало возможность получать потом гораздо большее наслаждение. Частью удовольствия станет отказ от малейших попыток пофлиртовать с этой женщиной; предварительные игры никогда не были его коньком. Он протянул ей билет. Она улыбнулась, но ничего не сказала. Он вручил ей чемоданчик и смотрел, как она прикрепляет к нему багажный ярлык, а потом направился к дверям, на ходу доставая паспорт. Иммиграционный служащий кивнул и пропустил его.

Клингер прошел весь главный зал и подошел к выходу, указанному на табло для рейса «Глобал Транспортер». Полька ждала у двери в кабину «ТриСтара». Она снова улыбнулась и провела его на борт.

Он видел, как чемоданчик бережно уложили на полку. Женщина кинула свою шляпку на груду индивидуальных пакетов, потом закрыла дверь салона и сообщила в ручной микрофон команде, что они готовы к взлету. Ее акцент заставил Клингера вздрогнуть. Полька с великолепным телом и прелестным голоском. Она повернулась к нему.

— Выпьешь?

— Позже.

Она улыбнулась и сказала:

— Пошли.

Он шел за ней через весь салон к отсеку, где стояли две койки, а за ними — перегородка, отделяющая их от кабины пилотов. Он смотрел, как женщина задергивает занавески между спальным отсеком и салоном.

— Давай, — пригласила она официально любезным тоном и задрала юбку, ложась на койку. Трусики отсутствовали.

— Давай, — снова сказала она, уже более настойчиво, лаская его с загоревшимися глазами.

Он подчинился с грубостью, заставившей ее захныкать, а потом и закричать. И чем сильнее она кричала, тем грубее он становился. Это было частью ее работы — дать возможность сборщику расслабиться после напряжения, испытанного на задании.

Затем ее крики растворились в реве моторов «ТриСтара», набравших полные обороты для долгого перелета в Никарагуа.

На балконе, выходящем на пляж в Малибу, пианист исполнял свой обычный репертуар. Он всегда играл мелодии в том порядке, которого требовала Мадам. Направляясь на балкон, он слышал, как гости гадали, откуда она прибыла на этот раз, сколько пробудет здесь и куда отправится потом.

И, разумеется, обсуждали ее дела.

— Мой брокер говорит, что она затеяла крутую операцию с золотом.

— Я заметил, ее новая товарная компания рванула вверх на десять пунктов по сегодняшнему индексу Доу.

— Она решила убраться с лондонского рынка — так говорит мой адвокат. Боится подползающего социализма.

— Я слышал, она велела своим морячкам лезть обратно в танкеры — ООП и Израиль теперь улеглись в одну постель.

— Вы слышали, она только что купила в Маниле еще пару банков?

И, конечно, о ее мальчике.

— Он англичанин. Обычная дешевка, хотя теперь она его так приодела, что этого уже не скажешь. Мой брокер в Лондоне говорит, что он самый похотливый цыпленок в городе.

— Откуда вашему брокеру это знать?

— Вы не знаете моего брокера.

Общий смех.

И, разумеется, о ее последнем сюрпризе.

— Кто-нибудь знает, зачем она передала Санта-Кьяру этому дурацкому благотворительному обществу, как там оно называется?

— Реабилитация наркоманов.

— Ага, точно. Что-то в этом роде. Но для чего отдавать им Санта-Кьяру? Это может отразиться на цене на землю.

— Вряд ли. Ей здесь принадлежит вся земля. И скажите, ради Бога, сколько ей нужно особняков?

— Ладно. Но зачем ей понадобилось набивать Санта-Кьяру иностранными доходягами?

— Это же Мадам!

Все закивали — словно это, уж конечно, было самым разумным объяснением.

Секунду назад пианист заметил ее в окне спальни. Слухам о том, что происходило там, не было числа. Если хотя бы половина из них соответствует истине, то она — настоящая шлюха. Правда, по виду никогда не скажешь: рядом с ней и монахиня выглядела бы вульгарной девкой.

Вокруг бассейна работали три бара, но пока лишь проголодавшиеся начинали стекаться к столикам. Все гости принадлежали к элите южной Калифорнии: политики, адвокаты, киноактеры, бизнесмены самого разного пошиба. В основном нувориши, еще не привыкшие к деньгам. Но даже самые неотесанные из них никогда не осмелились бы заикнуться при хозяйке об источниках ее собственного, несопоставимо большего богатства. Это было равносильно общественному смертному приговору — напомнить о другой женщине, с которой жил покойный Элмер Крэйтон.

Пианист слышал, как они судачили о Крэйтоне своими хорошо поставленными голосами.

— Я полагаю, это Элмер научил Мадам всему, что она знает, так что теперь он имеет право быть увековеченным.

— Вы так думаете? А я считаю, она в любом случае сделала бы это. Посмотрите, как она выжила жену Элмера. Вот только что она была и — испарилась.

— Дело в том, что они обе были нужны Элмеру, каждая на своем месте.

— Точно. Жена — чтобы готовить и собирать предметы искусства, Мадам — чтобы трахать его и подводить баланс счетов.

— Ему повезло.

— Им всем повезло. Для них обеих в конце концов все сложилось удачно.

— Особенно для Мадам. Я слышал, она вложила полмиллиона в платину. Мой бухгалтер считает, я должен влезть туда сейчас, пока цены еще не поднялись…

Пианист знал, что в ожидании Мадам они будут продолжать гадать о том, что она делает со своими деньгами. Сколько ей нужно личных самолетов? По последним подсчетам, у нее было три, включая усовершенствованный «Боинг-747», на котором она летала в Калифорнию. Или яхт — она уже владела бо́льшим количеством яхт, чем было кораблей во флоте некоторых государств. Но все равно оставались миллиарды. Что же она делала с ними? Но Мадам держала все в полной тайне.