- Говори, кто у тебя есть?

Мариетта отбивается от них изо всех сил. Ударяет мать головой, локтем отталкивает сестру. Наконец ей удается вырваться, она бегом огибает длинный стол и присаживается у кресла дона Чезаре на низенькой скамеечке, на которую иногда тот ставит ноги.

Дон Чезаре слышит, как дыхание Мариетты постепенно становится ровнее.

Женщины орут. Эльвиру сестрица ударила локтем в грудь - у нее непременно будет рак, как у жены дона Оттавио. У Джулии до крови рассечена губа - родная дочка хотела ее убить.

Дон Чезаре хлопает по столу ладонью. Женщины умолкают и собираются на военный совет в другом конце залы у огромного камина, там, где темнее. Мариетта сидит на низенькой скамеечке, уткнув лицо в ладони, и из-за колен дона Чезаре одним глазком следит за матерью и сестрами.

Теперь она дышит совсем спокойно и ровно.

Дон Чезаре не отрывает глаз от греческой статуэтки, на которую падает круг света из-под абажура керосиновой лампы.

В темном уголку у камина, в противоположном конце залы, три женщины о чем-то быстро-быстро шепчутся. Они разрабатывают военную операцию - как бы им захватить врасплох Мариетту, которая, подумать только, чуть не убила свою родную мать…

Маттео Бриганте кончил игру в “закон”, ему пора идти контролировать бал. Впрочем, игра уже потеряла прежний накал с той самой минуты, когда Тонио согласился выпить стакан вина, вернее, полный стакан унижения. Доверенный дона Чезаре проиграл подряд еще шесть партий и задолжал трактирщику двести двадцать лир, но им уже никто больше не интересуется. Судьбе следовало бы остановить свой выбор на новой жертве. Хотя, возможно, и не следовало бы. Игра в “закон”, как и трагедия, требует единства действия. Хорошие игроки умеют кончить игру, когда жертва покарана как раз в меру.

Тонио вышел из таверны и побрел за “ламбреттой” к Главной площади.

Под сосной Мюрата Джузеппина вкалывала буги-вуги все с тем же римлянином. Франческо, сын Маттео Бриганте, умело управлял оркестром. Рожок вел сольную партию в стиле нью-орлеанских негров. Даже римлянин, все еще презрительно выпячивавший нижнюю губу, что придавало ему сходство с императором Византийской империи, и тот при всем своем желании не мог ни в чем упрекнуть ни джаз-оркестр, ни свою партнершу. Недаром манакорцы - исконные горожане, были горожанами еще в IV веке до рождества Христова, когда Порто-Манакоре считался достойным соперником Урии - города, посвященного Венере.

Наконец комиссару удалось отделаться от агронома. Он подошел к зеленому барьерчику и стал смотреть на танцующих. От пота платье Джузеппины взмокло на лопатках. Комиссар вдруг увидел глазами ее партнера-римлянина мокрое, потное платье, липнущее к лопаткам. Он повернулся и зашагал к противоположному углу площади, туда, где не так слепили глаза голубые электрические лампочки.

Обитатели Нижнего города любовались танцующими издали. Маленькими группками, в два-три человека, расхаживали по террасе курортники, ожидая свежего морского ветерка, но ветерка все не было. Гуальони, мальчишки, состоящие под началом Пиппо и Бальбо, то проносились вихрем по площади, то запруживали соседние улочки, то рассыпались в толпе курортников, словно выпущенный из ружья заряд дроби. Городские стражники, держа дубинки в руках, следили за маневрами гуальони.

Когда комиссар очутился в самом темном углу площади, он лицом к лицу столкнулся с Тонио, который приплелся за своей “ламбреттой”.

- Добрый вечер, синьор комиссар, - сказал Тонио.

- Добрый вечер, - отозвался комиссар.

На Тонио словно что накатило, за минуту он даже не знал, что заговорит. Просто встретился с комиссаром, и слова вдруг стали сами складываться в связные фразы. А комиссар даже не глядел на него, рассеянно бросил “добрый вечер”, и глядел-то он не на Тонио, а поверх его головы, туда, где бросали голубоватый свет электрические лампочки, развешанные для бала.

- В то утро, когда у швейцарца бумажник украли, - говорил Тонио, - на перешейке были… с моря пробрались, бросились в воду с самой вершины горы, где дон Чезаре раскопки ведет… вплавь перебрались через водослив озера… пловец, видать, классный; в молодости его “хозяином морей” величали… добрался до дюны метрах в двухстах ниже моста, через бамбуковые заросли прополз… вот потому его никто и не видал…

- Кроме тебя одного, - заметил комиссар.

- Кроме меня одного, - подтвердил Тонио. - Я на крыше находился, сушил на решете винные ягоды. А с крыши вся бамбуковая роща просматривается.

- И только сегодня ты об этом вспомнил?

- Да я не смел вам об этом сказать… человек уж больно опасный… Маттео Бриганте.

Комиссар в упор разглядывал Тонио, щупленького, низенького, в уже утратившей первоначальную белизну куртке, желтолицего, как все малярики, с желтыми белками глаз.

- Маттео Бриганте, - повторил Тонио.

Комиссару Аттилио вдруг стало грустно.

- Значит, тебе, - проговорил он, - значит, тебе Мариетта…

- Мариетта ничего не видела! - крикнул Тонио.

- Значит, тебе, - продолжал комиссар, - значит, тебе Мариетта здорово всю кровь перебаламутила.

- А я вам говорю, что сам видел, как Маттео Бриганте деньги своровал!

- А Мариетту ты каждый день видишь, вертит перед тобой задом, а тронуть ее тебе слабо, вот ты и остервенился…

- Я узнал Маттео Бриганте даже раньше, чем он из воды вылез… Вижу, плывет человек, я сразу догадался, что это он. Ведь он совсем по-особому плавает, не так, как другие… любой вам подтвердит…

- Выходит, Маттео тоже не прочь Мариетту пощупать, - заметил комиссар.

- Он вылез из воды повыше бамбуковой рощи, проскользнул за кустами розмарина…

- Предположим даже, что ты его видел, - резко оборвал комиссар. - А может, он к твоей Мариетте пробирался. Да и кража вовсе не в это утро произошла.

- В то утро, когда произошла кража, - гнул свое Тонио, - я его видел, клянусь, видел.

Комиссар кинул на Тонио омраченный печалью взгляд.

- В утро кражи, - заявил он, - Маттео Бриганте был в Фодже, у одного дельца. Я сам лично проверял.

- Я хоть перед судом клятву принесу, - сказал Тонио, - что сам видел Маттео Бриганте на перешейке в утро кражи.

Вокруг них уже образовался кружок зевак, правда, зеваки держались пока что еще на почтительном расстоянии. Люди ломали себе голову, стараясь угадать, о чем это Тонио дона Чезаре может так долго разговаривать с комиссаром. А Тонио говорил задыхаясь, говорил полушепотом. Пиппо, вожак гуальони, и его адъютант Бальбо протиснулись в первые ряды зрителей.

- При одной только мысли, что ее тискает другой, ты даже храбрости набрался, - усмехнулся комиссар.

- Но ведь клянусь вам, я видел, когда он через кустарник к машине полз…

- Катись-ка к своей Мариетте, - оборвал его комиссар.

Он шагнул было прочь, по Тонио встал перед ним и загородил ему путь.

- Можно подумать, - крикнул Тонио, - можно подумать, что в Манакоре закон устанавливает Маттео Бриганте!

- Даже храбрости набрался, - пробормотал комиссар Аттилио.

Но тут он заметил окружившую их толпу, и в первом ряду неразлучных Пиппо и Бальбо. Тогда он схватил Тонио за плечо, повернул его спиной к себе и рывком толкнул к “ламбретте”.

- Vai via, becco corouto! А ну катись отсюда, рогач зашоханный! - крикнул он с таким расчетом, чтобы все его услышали.

Тонио еле удержался на ногах и схватился за крыло “ламбретты”.

Комиссар, крупно шагая, направился к танцевальной площадке, освещенной молочно-голубыми праздничными фонариками. Оркестранты устроили перерыв. Франческо Бриганте растолковывал своим коллегам по кружку джаза, как надо по-настоящему исполнять би-боп. Джузеппина присела на перила террасы, высоко вознесенной над портом и заливом. Римлянин стоял рядом с ней и, хотя он весь взмок от жары, не расставался со своим светло-голубым свитером: правда, он его снял, но накинул на плечи, а рукава завязал узлом на груди, потому что в каком-то журнале он видел, что в Сен-Тропезе свитера носят именно таким манером. Джузеппина хохотала, видны были только ее ярко намазанные губы и лихорадочно блестевшие глаза. Она покачивала ногой, и кружева всех трех нижних юбок, надетых друг на друга, белой пеной окаймляли подол ее бального платья. Римлянин глядел на нее без улыбки, нижняя губа его была все так же презрительно выпячена.