Слева был виден порт — портальные краны с поднятыми стрелами и какой-то маленький допотопный пароходик с густо дымящей трубой. Штефан вспомнил, что Колена готовит диверсию на одном из этих пароходов, стоящих в гавани, но на каком, он не знал.

Милый Ян не хотел втягивать его в это опасное дело. А Штефан сейчас чувствовал потребность в деятельности, в напряженной и опасной работе. Ему становилось противно при одной мысли о богомолке с тонкими бледными губами.

Ян Колена действительно готовит диверсию в порту, но не ту, о которой думает Такач, и не одну. Знают же о них только непосредственные исполнители. Так обеспечиваются конспирация и безопасность всей организации в случае провала одной из групп.

Продолжая работать агентом по продаже швейных машин, Колена не вызывает никаких подозрений. Тисовским охранникам долгое время и в голову не приходит, что этот немолодой уже человек с седыми висками и близорукими глазами, скрытыми за толстыми стеклами очков в золотой оправе, этот представительный и, видимо, состоятельный господин — красный, коммунист, в руках которого сходятся нити многих «удерок» — ударных подпольных групп Сопротивления, ведущих тайную и разрушительную войну против тисовского режима и самого фюрера «великой Германии».

И вот сегодня, как это было вчера и много дней до этого, ровно в восемь утра звучит колокольчик у входной двери кафе пани Гуличковой и порог переступает пан Колена.

С полминуты он топчется на коврике у дверей, вешает пальто и шляпу на олений рог, ставит в угол палку, садится на излюбленное место у окна и разворачивает приготовленную для него газету.

— Что-то сегодня делается на нашем шарике? — задает он свой обычный, заменяющий приветствие вопрос.

И сразу из кухни появляется сама хозяйка — толстая и добродушная пани Гуличкова.

— С добрым утром, пан Колена! Как вам нравится эта погодка?

Пану Колене нравится погода. Ему вообще все по душе. Такой уж это человек. Он всегда в прекраснейшем настроении, пан Колена… только бы раскупались его швейные машины. А пани. Гуличковой не нравится погода. Не зима, а какая-то слякоть. И многое другое не нравится пани Гуличковой. Она ставит на мраморный столик тарелки с поджаренным хлебом и тонко нарезанным сыром, кофейник, кладет салфетку и переходит к текущим событиям.

— Жизнь становится все больше похожей на представление иллюзиониста в цирке. Сегодня не знаешь, что будет завтра, утром не знаешь, что ждет тебя вечером, — говорит пани Гуличкова и достает щипцами из хрустальной вазочки сахар.

— Как всегда, два куска, пан Колена?

— Благодарю вас, пани Гуличкова, как всегда — два.

— Приятно знать, что хоть один человек в Братиславе постоянен в своих привычках и ничто не может изменить их, даже война, даже… — Пани Гуличкова быстро оглядывается на дверь и, склонившись почти к самому уху клиента, спрашивает: — Вы слышали, пан Колена, о несчастье в гостинице на Вайнеровской? Взорвалась мина и уложила шесть человек. Да, да. И все — нужно же такое совпадение! — немецкие солдаты.

— Вот как!

— И все заслуженные. Крестами награждены. Представьте себе…

Опять оглянувшись на двери, пани Гуличкова спрашивает:

— Как вы думаете, пан Колена, кто мог подложить эту мину?

Пан Колена выразительно пожимает плечами: как может знать это агент по продаже швейных машин!

— Глупый вопрос, я понимаю, — смущенно соглашается пани Гуличкова.

А Ян Колена помешивает серебряной ложечкой кофе и с удовольствием думает: «Какие же они молодцы, мои дорогие девочки!»

Девушек прислал Зорич. Вначале приехала Гелена, потом Боришка. Первой — девятнадцать лет, второй — двадцать, и внешне они сильно отличаются друг от друга. Гелена — высокая, стройная девушка, и на ее узкие плечи волнами ниспадают каштановые волосы. Гелена ходит в черной широкой юбке и вязаной зеленой кофте, туго обтягивающей высокую грудь. Девушку можно принять за работницу одной из братиславских фабрик. Но, возвращаясь в партизанский лагерь с донесением Колены, девушка быстро сменяет кофту на френч, и тогда на ее кудрях появляется пилотка с красной лентой, на груди — портупея, а на боку — маленький пистолет. Гелена происходит из семьи чиновника.

Боришка — дочь крестьянина. У нее слишком высокий лоб, несколько портящий лицо. Но зато у нее красивые глаза — черные и выразительные. А рот маленький. И вся она хрупкая — никто с первого взгляда не скажет, что это отчаянная девушка. В партизанском лагере Боришка ходит в простой крестьянской кофтенке, как у себя дома, стрижет черные гладкие волосы «под горшок» и носит беретик.

Гелена любит танцы не меньше Нины Чопоровой, и лицо девушки часто освещается милой улыбкой. А Боришка угрюма и замкнута. Гелена и Боришка — лучшие связные Колены и одна из самых боевых пар.

«Значит, диверсия удалась», — размышляет Ян Колена, уже не слушая разглагольствования старухи Гуличковой о том, как уберечься в такую мерзкую погоду от инфлюэнцы. Первое время Колена использовал девушек только в качестве связных. Потом они стали распространять листовки с сообщениями Совинформбюро. Листовки проникали всюду. Хозяйки доставали их из кошелок, возвращаясь с рынка. Утром обыватели находили их в почтовых ящиках. Тайные и преданные руки расклеивали их в ночной темноте на столбах и заборах в порту. Листовки находили даже в ящиках письменных столов полицейских чиновников, и они доставали эти листки, как бомбы замедленного действия. Листовка вызывала румянец на впалых щеках рабочего, когда он находил ее в инструментальном ящике. Два слова: «Сообщение Совинформбюро», напечатанные, а иногда написанные от руки на серых, розовых или синих листках, вселяли в сердца одних людей надежду, вызывали страх у других.

Пани Гуличкова рассказывает (в который уже раз!), как ее дорогой и незабвенный Йозеф «схватил инфлюэнцу и сгорел за три дня». Это случилось в 1919 году. А Ян Колена мысленно опять возвращается к своим девочкам. Все ли у них в порядке, не нужна ли им помощь?.. На некоторое время, должно быть, придется укрыть их в безопасном месте. Немцы такие шутки не прощают, начнутся репрессии. Колена вспоминает семьи патриотов, которые могут предоставить кров его девочкам. «Может быть, у инженера Кужняра? Или лучше у грузчика Недбала? Нужно сегодня же выяснить».

«Однако вначале, — размышляет Колена, смакуя кофе, — надо заглянуть на Вайсшнеевскую к портному Холмовскому». Здесь в одиннадцать назначена встреча с Коллером, возглавляющим группу патриотов в управлении пограничной стражи.

— Сегодня превосходный кофе, пани Гуличкова. Благодарю вас, — говорит Колена, поднимаясь.

Тысячу раз, а может быть, и больше слышала хозяйка кафе эту похвалу, но всякий раз она доставляет старухе большую радость. И в этом нет ничего удивительного. Клиенты сейчас пошли угрюмые, вечно озабоченные своими делами, а зачастую озлобленные невзгодами. Эта война, нашествие прожорливой саранчи из Германии внесли в жизнь людей много горечи и беспокойства. Нет, Анна Гуличкова не обвиняет людей в черствости. Но тем более приятна похвала такого человека, как пан Колена.

— Желаю вам успеха во всех делах! — сердечно напутствует старуха. — Смотрите, промочите ноги, обязательно на ночь насыпьте в носки горчицы…

— Непременно.

— Да хранит вас святая Мария!

Если бы она только знала, какие тучи собираются над седеющей головой пана Колены! Но старуха Гуличкова уверена, что ее клиента интересуют только швейные машины. «Политика, пани Гуличкова, — как-то признался он, — не моя сфера».

Ян Колена медленно идет по улице и мысленно обсуждает с Коллером план диверсии в порту. Сейчас особенно важно вывести из строя портальные краны. Пускай пока один, как предлагает Коллер, чтобы не вызвать подозрения немцев. Но вывод из строя даже одного крана, например третьего, снизит скорость разгрузки не менее чем на три часа в сутки. Он подсчитал.

Этот портальный кран занимает его внимание в конторе во время оформления заказов на несколько машин и тогда, когда он ведет переговоры с дотошным и нудным коммерсантом из Ламачи. Часы показывают без пятнадцати одиннадцать, когда он достигает, наконец, Вайсшнеевской улицы.