Так вот о норе. Тут явно кто-то прежде жил. Об этом говорили мелкие косточки и клочки выдранного меха. Размер норы впечатлял. Даже я могла спокойно поместиться. Правда, для начала надо убрать мусор и паутину. Против такого своеобразного убежища я не возражала. В обычном-то лесу страшно, а в таком галлюциногенном так и подавно.

- Я пару раз видел, как твои лишенные всякого инстинкта самосохранения и мозгов сородичи оставались в Хаосе. К сожалению, я ни разу не видел, справлялись ли они с Хаосом или нет, так как их к тому моменту поедали.

Я серьезно посмотрела на Монту, пытаясь сфокусировать плывущий взгляд на мерцающих желтых глазах. Проводник был встревожен, но сделать что-либо или как-то его успокоить я не могла. В самом начале он сказал, что Хаос должен меня изменить. Сейчас же говорит, что не знает, что было с теми людьми. Хочет скрыть от меня?

- Всё так плохо? - спросила, раскатывая шкуры и укладывая их в нору. Не лежать же на земле, в самом деле. Забравшись внутрь, затащила вещи, укладывая их так, чтобы освободить место для Монту. - И кем они стали? - поинтересовалась, чувствуя, как меня утягивает в сон.

Монту молчал долго. Я даже подумала, что ответа не будет, и почти уснула, когда услышала тихое: - Тварями.

Проснулась я ночью от того, что Монту тихо и утробно шипел.

- Что? - прошептала, замирая.

Снаружи кто-то был. Кто-то явно большой. Он фыркал и обнюхивал землю совсем рядом. Монту явно не старался привлечь внимание, просто не мог сдержать едва уловимое шипение. Незваный гость всё приближался, при этом было слышно, как он начал радостно то ли повизгивать, то ли пофыркивать

- Не смей выходить, - прошипел мне Монту и буквально змеей выскользнул наружу.

Сразу после этого ночную тишину разорвали крики. Я вжалась в стену, зажмуриваясь. Были слышны звуки борьбы. Визг, шипение, рычание, какие-то хлюпающие и клацающие звуки. А еще казалось, что вокруг валят лес. Шелестели листья, и ломались ветки.

Сглотнула. А если Монту погибнет, что мне тогда делать? Поначалу слишком грубый, язвительный, он всё меньше и меньше проезжался по моим умственным способностям. Да и я уже привыкла к нему, почти не воспринимая обычным котом.

К тому же я признавалась сама себе, что без знаний и некоего опыта Монту мне будет заметно труднее пройти Пояс. И еще оставался вопрос с маной. Что будет, если никто не будет забирать её излишки?

Пока я судорожно соображала, чем я могу помочь, наступила оглушительная тишина. А когда у входа сверкнули желтые глаза, я непроизвольно вскрикнула, а потом с облегчением выдохнула. В ту ночь я впервые подумала, что очень рада, что Монту со мной.

По ту сторону Пояса

Иллиадар поднялся с кровати, накидывая на плечи халат и подходя к окну. Прикрыв глаза, он с удовольствием втянул наполненный разными запахами воздух. С того дня прошло достаточно времени, но его чуткое обоняние не пропало, лишь стало чувствительнее. А ведь Иллиадар поначалу боялся, что всё прекратится так же внезапно, как и началось, но дни сменялись днями, а обоняние было с ним.

В первые дни он, словно впервые попав в замок, везде совал нос, вдыхал запахи, носился по комнатам, коридорами прилегающей территории. И всё время нюхал. Ему даже не нужно было вытаскивать на свет восторженность и любопытство, казалось, на некоторое время все его чувства, дарованные человеку кем-то свыше, обострились. Существование, до этого бывшее совершенно тусклым, вмиг преобразилось. И пусть перед Иллиадаром открылась только одна грань - он безумно боялся лишиться этой бреши в своем ранее глухом и закрытом мире.

Дураком виконт не был и сразу понял, чему именно он обязан внезапно проснувшемуся органу чувств. С самого первого дня он постоянно проверял тонкую нить, которая связывала его с кем-то или чем-то далёким, но явно ему необходимым.

Если «виновник» смог проделать с ним такое на расстоянии, то что будет, если Иллиадар приблизится настолько, что сможет прикоснуться? Этот вопрос терзал его до тех пор, пока он не принял решение проверить.

В тот день ему пришлось выдержать сложный разговор с отцом. Он не стал ничего скрывать от Тоберона, сразу же признавшись в том, что нужное ему находится где-то в Поясе Хаоса или же и вовсе за его пределами.

Конечно, граф Галахар не был в восторге от такой новости. Все знали, что Хаос впускает в себя, но никого не выпускает обратно. Что случается с людьми, которые по неосторожности или по глупости, а может, от безысходности оказывались в Хаосе, не знал никто. Рассказать было некому.

- Отец, но ведь оно движется! - горячо заверял графа Иллиадар. - Я отчетливо ощущаю колебания нити. А если это так, то оно, чем бы это ни было, живое. Значит, и я смогу выжить в Хаосе.

- А если это за пределами Хаоса? - возражал Тоберон. Ему совершенно не хотелось отпускать сына в неизвестность. Если уж говорить честно, то он эгоистично хотел,чтобы сын остался. Пусть тот и дальше ничего не чувствует, зато рядом и живой! За такие мысли он сам себя ненавидел, но ничего поделать не мог. Тоберону лишь приходилось вздыхать, вспоминая слова своего отца, который всегда считал его черезчур мягкотелым и привязчивым. Как можно не привязаться к своему сыну, Тоберон не знал. Он пытался лишь слишком сильно не давить на того. - Мы не знаем, есть ли там что-нибудь. Пояс Хаоса ведь не просто так называется. А если Хаос - это всего лишь длинная полоса земли, а дальше продолжается обычный мир и то, что тебя так влечет, находится за его пределами?

Иллиадар пожал плечами. Получилось это безразлично. Виконт даже не стал скрывать, что его это совершенно не беспокоит.

- Я всё равно пойду, отец. За всю свою жизнь я ни в чём не был так уверен, как в этом. То, что находится по ту сторону, необходимо мне так же, как остальным людям воздух. Я просто прошу тебя поверить мне.

Конечно, на этом всё не закончилось. Сын с отцом еще долго спорили, но Иллиадар настоял на своём, впервые в жизни проявив непрошибаемое упрямство.

Тоберон мог посадить его под замок, но понимал, что даже его бесчувственный сын может после такого возненавидеть его. Ради того, чтобы сын остался жив, Тоберон мог бы даже пойти на это, согласившись на ненависть со стороны любимого сына, но видел по глазам, что тот не успокоится. Вывернется, подловит момент, но сбежит. Когда нужно, Иллиадар мог настоять на своём, а держать сына на привязи всю жизнь было немыслимо.

Сейчас, стоя в предрассветной тьме, Иллиадар ощущал, как пустота внутри него пульсирует. Что-то громадное, будто черное липкое море, медленно колыхалось в ту сторону, откуда тянулась нить.

Виконт сглотнул вязкую слюну, задерживая дыхание. Пустота внутри теперь ощущалась жадным, голодным чудовищем, которое толкает его, заставляет действовать и бояться того, что тоненькая нить порвется.

В замке короля в этом году они не остались. Заехали по пути, одарили монарха подарками в честь Нового Цикла, извинились, выслушали длинную речь о том, что король ими не доволен, и двинулись дальше. Кажется, своими действиями они многих заинтриговали, так как по пути они с отцом не единожды замечали, что за ними плетутся наблюдатели. Иллиадара они не волновали, как, впрочем, и всё остальное в этом мире. Тоберон же хмурился, раздражаясь. Он не любил, когда в его дела вмешиваются посторонние. И ладно еще король, тому можно и вообще положено, но все остальные-то куда лезут?

Виконт каждый раз с радостью воспринимал новые колебания нити. А когда понял, что существо с той стороны движется навстречу, так и вовсе едва не задохнулся от восторга. Честно говоря, он сам от себя не ожидал таких сильных эмоций.

А когда они прибыли в последний город, стоящий почти у Пояса, Иллиадар смог ощутить вкус. Это было так же незабываемо, как и с запахами. Конечно, виконт старался держать себя в руках, но ощущал, что с каждым новым шагом, приближающим его к цели, мир будто наливался красками, а стена, окружающая его с самого рождения, истончалась.