Вспомним остальных консерваторов того периода: Гортензий, Цицерон, Пизон, Аквилий, Марцелл, Флавий, Варрон, Сульпиций, который из-за Цезаря однажды лишился консулата и, наконец, Лукулл.

Говорили об успехах Цезаря на Форуме и в храме Фульвия. Цезарь появился в белой тоге, без туники.

— Почему ходишь без туники? — спросил его один из друзей.

— Разве я должен показывать свои раны народу? — ответил Цезарь.

Новость, которую сообщил Катон, многие уже знали. Но все равно фраза «У Цезаря есть деньги» произвела эффект грозового раската.

Новость сообщил Понтий Аквилий, он узнал об этом от своего толкователя. Тут Варрон объявил, что Красс и Помпей помирились. Вторая новость особенно взбудоражила оппозицию.

Если у Цезаря имеются деньги, то уже нет смысла состязаться с ним на выборах, но можно сколотить оппозицию на выборах Луция.

Если бы избрали Луция, то он был бы заодно с Цезарем. Бибул же — другое дело, Бибул, зять Катона, избранный вместо Луция, мог бы нейтрализовать влияние демагога.

Увидев Катона, все собрались вокруг него.

— Ну, — донесся со всех сторон вопросительный выдох.

— Итак, — сказал Катон, — предсказание Суллы, кажется, сбывается. В нем несколько Мариев, в этом человеке, который носит ремешок, словно женщина.

— Что будем делать?

— Ситуация серьезная, — ответил Катон. — Если мы позволим прорваться к власти этому старому заговорщику Каталины, Республика, считайте, потеряна!

Затем, словно спохватившись, что потеря Республики — это еще не самое страшное, добавил:

— Не только Республика потеряна, но и ваши интересы в опасности. Ваши виллы, статуи, картины, бассейны, мурены, которых вы так заботливо подкармливаете, деньги, богатство, блеск, от которого вам придется отказаться, — все это обещано в качестве платы тем, кто будет за него голосовать.

Тогда некий Фавоний предложил обвинить Цезаря в нарушении избирательного права. По этому поводу существовало три закона: закон Ауфиндия наказывал состоявшееся вручение взятки пожизненным ежегодным штрафом в три тысячи сестерциев в пользу каждой трибы; закон Цицерона, который к этому штрафу, умноженному на количество триб в Риме, добавлял еще десять лет изгнания; и наконец, закон Кальпурния, наказывавший не только виновного, но и всех тех, кто был с ним связан.

Катон выступил против такого обвинения.

— Обвинить противника — это значит признать свое поражение, — сказал он.

То же «Что будем делать?» прозвучало еще раз.

— О Юпитер, сделаем то же, что делает он! — воскликнул Цицерон. — Коли метод хорош для него, то используем его против него же.

— Что скажет Катон? — спросили присутствующие.

Катон задумался.

— Поступим так, как предлагает Цицерон, — сказал он наконец. — Филипп Македонский не признавал неприступных крепостей, если мог заслать туда хоть маленького ослика, груженого золотом. Цезарь и Луций подкупают трибы, дадим больше — и они станут нашими.

— Все это прекрасно, но я не так богат! — воскликнул Бибул. — Я не могу потратить пятнадцать-двадцать миллионов сестерциев на выборы. Это может Цезарь, у которого за душой ни драхмы, но для которого открыты карманы всех римских ростовщиков.

— Это правда, — согласился Катон, — но мы вместе все равно богаче, чем он. Если не соберем нужных денег, можем взять из казны. Итак, давайте решать, кто сколько вложит.

Никто не поскупился. Даже Плиний[248] и Веллей[249] не упомянули о сумме, которую собрали. Кажется, она была огромной, поскольку в результате Луций проиграл, а Бибул был избран консулом вместе с Цезарем.

Встав у руля власти, Цезарь атакует аграрный закон. Все, кто до него связывались с этим законом, кто шел против него, непременно рано или поздно спотыкались и погибали.

Расскажем же в нескольких словах, что это был за закон, и вы убедитесь, что он ни в коем случае не похож на то, что мы себе представляем.

По правилам войны в античные времена, особенно в первый период после основания Рима, у побежденного отбиралась вся его собственность. Захваченная территория делилась на три доли: доля богов, доля Республики и доля победителей.

Последняя распределялась между ветеранами, и из нее создавались колонии.

Доля богов распределялась по храмам, и распоряжались ею жрецы и священнослужители.

Оставалась еще доля доля Республики, государственный земельный фонд: ager publicus.

Теперь представьте, что составляла эта доля Республики после того, как была завоевана вся Италия, а вслед за ней — Греция, Сицилия, Испания, Африка и Азия. Это были огромные территории, которые некому было обрабатывать, территории, которые Республика не имела права продать, но могла сдать в аренду.

Каков же был закон, позволявший сдавать эти земли в аренду? Он предполагал организацию небольших фермерских хозяйств на одну семью, причем крестьяне могли зачастую снимать с этой земли очень богатый урожай по два-три раза в год.

На деле этого, разумеется, не было. Работа на земле предполагала тяжкий и упорный труд, доставляла множество хлопот сборщикам податей. К тому же трудно было сосчитать, сколько кувшинов вина нужно взять за два или три погона земли. Вначале земли сдавались в аренду сроком на пять-шесть лет.

Умные фермеры сообразили, что при меньших затратах можно получить больше, то есть землю не пахать, но заниматься выпасом скота. Земли превратились в пастбища, на них расплодились овцы и крупный рогатый скот. Были места, где земли даже не превращали в пастбища — там просто выращивали свиней. Было и еще одно преимущество: для того, чтобы вспахать, засеять и собрать урожай с площади в четыреста погонов, нужно было иметь десять лошадей и двадцать рабов, а если имелись и стада, то вдвое больше рабов.

Аренда взималась натурой, как это и сегодня принято в Италии. За земли платили десятую часть полученного продукта, за леса — пятую, за пастбища — какое-то количество голов скота в зависимости от общего поголовья и площади земель.

Когда становилось ясно, что выгоднее заниматься скотоводством, чем земледелием, тогда пшеницу, овес, дерево закупали в другом месте и отдавали в качестве оплаты, после чего спокойно выращивали рогатый скот вместо пшеницы.

Постепенно аренда на пять лет превратилась в аренду на десять лет, а та, в свою очередь, удлинилась до двадцати. А потом уже растянулась на неопределенное количество лет.

Народные трибуны, заметившие, к каким нарушениям приводит такое положение дел, издали новый закон, запрещавший брать в аренду более пятисот погонов земли и выращивать более ста голов крупного рогатого скота и пятисот — мелкого. Этот закон обязывал фермеров нанимать определенное количество свободных граждан, чтобы те следили за их собственностью.

Но ничего из этого, конечно же, не вышло, закон не соблюдался. Квесторы получали кувшины с вином и на все закрывали глаза. Вместо положенных пятисот погонов наделы, благодаря различным комбинациям и подставным лицам, доходили до тысячи, двух, а то и десяти тысяч погонов земли. Вместо ста голов крупного рогатого скота имели по пятьсот, тысяче, полторы тысячи.

Должность свободного инспектора была упразднена под предлогом набора в армию. Какой квестор посмеет возразить, когда речь идет о служении отечеству? Закрыли глаза на отсутствие инспектирующих, как и на многое другое.

Рабы, которых не призвали в армию и которые не носили оружия, плодились в свое удовольствие, тогда как число свободных граждан, из которых периодически убивали каждого десятого, неуклонно сокращалось. Дошло до того, что самые богатые и почитаемые граждане возомнили себя хозяевами этой земли, которая, судя по самому своему названию, принадлежала всей нации.

Можете себе представить, какой отчаянный крик подняли эти лжесобственники, когда встал вопрос о том, что для спасения отечества, ради высшей идеи необходимо пересмотреть аграрный закон, на котором держалось все их благополучие, причем какое еще благополучие…