— Нет, нет, нет! — вскричала она. — Вы совсем ничего не знаете? «Мальчик», boy — это слуга-туземец. Как вы можете этого не знать, если читали Айзека Дайнесена?

— Ах, ну да, конечно, — сказал я, вспоминая.

Я машинально тоже взял в руки апельсин и начал его чистить.

— Нет! — содрогнулась мисс Трефьюсис. — Так вы можете подцепить какую-нибудь гадость. Возьмите вилку и нож. Ну, смелей. Попробуйте.

Я попробовал. Довольно забавно. Почему-то мне было приятно надрезать кожуру и снимать ее по частям.

— Ну вот, — похвалила она. — Молодец.

— Много таких «мальчиков» работает на вашей плантации? — полюбопытствовал я.

— Человек пятьдесят, — ответила она.

— Они ходят босиком?

— Мои — нет. Ни один не выходит на работу без обуви. Мне это обходится в целое состояние, но дело того стоит.

Мне нравилась мисс Трефьюсис. Нетерпимая, умная, великодушная и интересная. Я чувствовал, что она в любую минуту готова прийти мне на помощь, не то что майор Гриффитс — тот был пресным, пошлые, заносчивым и недобрым человеком, такого сорта люди без колебаний оставят тебя на съедение крокодилам. Да еще и подтолкнут к разинутой пасти.

Оба они, конечно, были совершенно сумасшедшие. Все на этом корабле были со сдвигом, но самым чокнутым оказался мой сосед по каюте А. Н. Сэвори.

Я заметил первый признак его ненормальности в тот вечер, когда наше судно находилось между Мальтой и Порт-Саидом. После обеда наступила липкая жара, и я прилег на свою верхнюю полку, чтобы немного вздремнуть перед переодеванием к ужину.

Переодевание? О да, разумеется. На том корабле все каждый вечер переодевались к ужину. Мужская особь строителей, где бы она ни была — на привале в джунглях или же в море на весельной лодке — всегда переодевается к ужину, то есть надевает белую сорочку, черный галстук, смокинг, черные брюки и черные лакированные туфли, все регалии — и к черту климат.

Так вот, я лежал на своей койке, полуприкрыв глаза. Внизу одевался А. Н. Сэвори. В каюте было слишком тесно, поэтому мы переодевались по очереди. Сегодня вечером первым одевался он. Он уже повязал галстук-бабочку и надевал черный смокинг. Я в полудреме следил за ним и увидел, как он достал из несессера картонную коробочку. Встал перед зеркалом над умывальником, открыл коробочку и запустил в нее пальцы. Достал оттуда щепотку белого порошка, которым тщательно посыпал плечи своего смокинга. Потом закрыл коробку и убрал ее назад.

Внезапно с меня слетела вся сонливость. Что он задумал? Я закрыл глаза и притворился, что сплю. Подозрительное дело, думал я. С какой это стати А. Н. Сэвори посыпает белым порошком свой смокинг? И вообще, что это за порошок? Может, особые духи или магический афродизиак?

Я дождался, пока он уйдет из каюты, соскочил со своей полки и почти без всяких угрызений совести залез в его несессер. Английская соль — гласила надпись на картонной коробке! И там действительно была английская соль! Ну и зачем ему посыпать солью свой костюм? Он всегда казался мне странным типом, в нем чувствовалась какая-то тайна, хотя мне и не удавалось ее раскрыть.

Под его койкой стояли чемодан и какой-то черный кожаный футляр. Чемодан был самый обыкновенный, а вот футляр меня интриговал. По размеру он походил на футляр для скрипки, но без выпуклой крышки. Просто прямоугольный кожаный пенал около метра длиной с двумя крепкими медными застежками.

— Вы играете на скрипке? — как-то спросил я у него.

— Что это вам в голову взбрело? — отвечал он. — Да я даже на патефоне не играю.

Обрез у него там, что ли, подумал я про себя. По размеру вроде подходит.

Положив коробок с английской солью на место, я принял душ, оделся и поднялся наверх, чтобы выпить перед обедом. У стойки бара один табурет оказался свободным, я сел и заказал бокал пива.

На других табуретах сидели восемь загорелых крепышей и среди них А. Н. Сэвори. Табуреты были привинчены к полу. Стойка выгибалась полукругом, так что все могли свободно переговариваться друг с другом. Нас с А. Н. Сэвори разделяли пять табуретов. Он цедил джим-лет — так зодчие империи называли джин с лаймовым соком. (А лайм, если кто не знает, это особо кислый мелкий зеленый лимон.) Я сидел и слушал болтовню про охоту на кабанов с копьем, про поло, про то, как лечить запор с помощью карри и чувствовал себя лишним. Мне нечего было им рассказать, поэтому я перестал прислушиваться и пытался решить загадку английской соли.

Я взглянул на А. Н. Сэвори. С моего места мне были хорошо заметны крошечные белые кристаллики на его плечах.

И тут произошло нечто странное.

А. Н. Сэвори вдруг принялся стряхивать с себя английскую соль. При этом он как-то нарочито сильно ударял рукой по плечу и громко приговаривал:

— Вот чертова перхоть! Надоела хуже горькой редьки! Кто-нибудь знает, как от нее избавиться?

— Попробуйте кокосовое масло, — посоветовал один.

— Помогает лавровишневая вода со шпанскими мушками, — предложил другой.

— Послушайте меня, старина, — сказал владелец чайной плантации из Ассама по имени Анзуорт, — вам нужно улучшить кровообращение в голове. А для этого каждое утро окунаешь волосы в ледяную воду минут на пять. Потом хорошенько вытираешь. Сейчас у вас роскошная шевелюра, но если не вылечиться от перхоти, станете лысым как коленка. Сделайте, как я говорю, и все будет в порядке, старина.

У А. Н. Сэвори и в самом деле были густые черные волосы, так с какой стати он придумывает себе перхоть, хотя ничего подобного у него нет?

— Спасибо огромное, старина, — поблагодарил А. Н. Сэвори. — Я попробую. Посмотрим, что получится.

— Отлично все получится, — уверял его Анзуорт. — Моя бабушка так избавилась от перхоти.

— Ваша бабушка? — сказал кто-то. — У нее была перхоть?

— Когда она причесывалась, — сказал Анзуорт, — словно снег шел.

Я в сотый раз сказал себе, что все они неизлечимые психи, но теперь я начинал думать, что А. Н. Сэвори переплюнул их всех. Я сидел, уставясь в свое пиво и пытаясь понять, зачем он убеждает всех, что у него перхоть.

Ответ я получил через три дня.

Наступал вечер. Мы медленно тащились по Суэцкому каналу. Стояла невыносимая жара. Была моя очередь первым переодеваться к ужину. Пока я стоял под душем, а потом одевался, А. Н. Сэвори лежал на своей койке, глядя в пространство.

— Каюта к вашим услугам, — наконец сказал я, открывая дверь. — Увидимся наверху.

Как обычно, я взял пиво и сел у стойки бара. Было очень жарко. Пиво было просто горячее. Большой медленно поворачивающийся вентилятор на потолке как будто гнал пар своими лопастями. Пот струился по шее и проникал под жесткий воротничок. Казалось, что крахмал из воротничка вымывается, и его мокрые комки оседают на спине. Однако мои соседи, прожаренные на солнце крепыши, жары словно не замечали.

Я решил перед ужином выкурить трубку на палубе. Может, хоть там чуть попрохладнее. Трубки в кармане не было. Проклятье, она осталась в каюте. Я спустился вниз и открыл дверь своей каюты. На койке А. Н. Сэвори сидел какой-то незнакомец в рубашке с короткими рукавами. При виде меня он вскрикнул и подскочил так, словно у него в штанах взорвалась хлопушка.

Незнакомец был совершенно лысым, вот почему я не сразу понял, что это не кто иной, как А. Н. Сэвори собственной персоной.

Удивительно, как волосы или их отсутствие меняют облик человека. А. Н. Сэвори полностью преобразился. Во-первых, он выглядел лет на пятнадцать старше, и словно стал меньше. Как я уже говорил, он был совершенно лысым, и его череп напоминал спелый персик, такой же розовый и светящийся изнутри. Он стоял, держа в руках парик, который так и не успел надеть на голову.

— По какому праву вы вернулись?! — закричал он. — Вы же сказали, что все свои дела сделали! — В его глазах засверкали искорки ярости.

— Я… Простите меня, пожалуйста, — запинаясь, пробормотал я. — Трубку свою забыл.

Он глядел на меня в упор глазами, горевшими темным зловещим блеском, и было видно, как у него на лысине капельками выступает испарина.